Жан Эшноз - Гринвичский меридиан

• Название: Гринвичский меридиан
• Автор: Жан Эшноз
• Издательство: ООО «ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5- 98358- 049-3

Первый роман неподражаемого Жана Эшноза, блестящего стилиста, лауреата Гонкуровской премии,
одного из самых известных французских писателей
современности, впервые выходит на русском языке. Признанный экспериментатор, достойный продолжатель лучших традиций «нового романа», Эшноз
мастерски жонглирует самыми разными формами и
жанрами, пародируя расхожие штампы «литературы
массового потребления». Все эти черты, характерные для творчества мастера, отличают и «Гринвичский меридиан», виртуозно
построенный на шпионской интриге с множеством
сюжетных линий и неожиданных поворотов.

---

Рассол вызвал у Веры улыбку, но этого Поль услышать не мог.

— А теперь о чем-нибудь другом, — попросила она.

— Хотите историю? — предложил Поль.

— Очень хочу.

— История о трех уланах в Бенгалии, — возгласил Поль.

Жили-были в Индии трое солдат, они служили в армии, в уланском полку, под командованием некоего полковника Стоуна. Первого солдата звали Макгрегор, второго — Форсайт. Третий, менее интересный, звался Стоуном, это был сын полковника Стоуна; отец и сын не очень-то ладили друг с другом. Далее. Все они сражались с одним магараджей по имени Мохаммед-хан, который заручился помощью красавицы шпионки по имени Таня или что-то в этом роде.

Поль обещал продолжить историю в следующий раз.

— Как-нибудь на днях, — сказал он. — Я позвоню.

Перед тем как положить трубку, Вера опять улыбнулась, едва заметно пожала плечами и выразила согласие взглядом, а также легким взмахом руки; впрочем, об этих четырех жестах никто никогда не узнал. Потом она вернулась в спальню, задернула оконные шторы и снова улеглась в постель.

4

Человек, шагавший по улице, вполне мог заметить, как на одном из этажей задергивают оконные шторы, но не обратил на это особого внимания.

Его звали Селмер, а по имени — Тео. Он был выше среднего роста, но совсем ненамного. Он носил серые вельветовые брюки и синюю суконную куртку с истертым и поднятым по причине холода воротником.

Тео Селмер брился только раз в два дня; нынешний день был свободен от бритья. Кроме того, проживая в весьма скудно оборудованном гостиничном номере, он мылся только раз в три дня. Сегодня как раз был тот самый день. Он искупался в банном заведении на площади Патриархов и в данный момент шел именно оттуда, грустный, но чистый, еще непросохший и морально униженный. Он был один. Миновав мечеть, он пересек Ботанический сад, направился к Сене и пересек ее тоже, по мосту.

Маршрут Тео Селмера явно не имел никакой определенной цели. Он просто шагал куда глаза глядят. Сейчас он проходил по набережным, мимо букинистов, закутанных в теплые шарфы и громоздкие пальто; они топали ногами и дули на руки, чтобы согреться. Дважды он останавливался возле прилавков с истрепанными иностранными книжками, но ничего не купил. У него не было денежных запасов ни в карманах, ни в каком-либо банке; короче говоря, он был на мели. Выйдя на улицу Риволи, он проследовал по ней до Пале-Руаяля, миновав статую Жанны д'Арк, обычно золотисто мерцавшую под солнцем, а сейчас, в пасмурном сером воздухе, тускловато-желтую.

Вид Оперы издали, со стороны площади Театр-Франсе, пробудил у него голод: ее здание очень уж походило на огромную миндальную тарталетку. Войдя в булочную, он купил круассан и заплатил десятифранковой бумажкой. Продавщица высыпала ему в руку каскад мелочи, которую он окинул беглым взглядом — слишком беглым, чтобы действительно проверить правильность сдачи. Затем пошел вверх по проспекту Оперы, жуя на ходу круассан и подводя итоги ситуации, в которой оказался.

В правом кармане брюк еще оставалась пятидесятифранковая купюра, придавленная кучкой сдачи с десяти франков; при каждом шаге монеты били его по ляжке; в левом имелись билетики на городской транспорт, как новые, так и пробитые. В одном кармане куртки лежал маленький тощий блокнотик, состоявший из погнутой металлической спиральки, жухлой картонной обложки зеленого цвета, двух десятков листочков, преимущественно чистых, и обрывков других листочков, застрявших на спиральке; на некоторых страницах красовались номера телефонов, в сопровождении имен или без них, названия иностранных книг, неразборчивые или вовсе вымаранные записи и мелкие рисунки, бесформенные и небрежные. Тут же находились: пачка смятых, наполовину выпотрошенных сигарет, зажигалка и шариковая ручка, то и другое из красной пластмассы, а также надорванные билеты в кино и музеи, три-четыре колумбийских песо, табачное крошево, клочки материи и волосок. Другой карман был целиком занят сброшюрованным экземпляром польской грамматики, которая мерно похлопывала его по левому бедру, но не в такт денежной мелочи.

Внутренний же карман куртки содержал паспорт с множеством виз и желтый кожаный бумажник, набитый всякой всячиной: в одном отделении лежали справки о прививках, фотография какого-то дома, использованный авиабилет и сильно потертые водительские права, выданные в 1962 году префектурой Тулона (департамент Вар), укрепленные высохшим, растрескавшимся от старости скотчем и украшенные моментальной фотографией Тео Селмера в возрасте девятнадцати лет. Другое заполняли различные официальные бланки и анкеты на английском, испанском или португальском языках. Большая часть этих бумаг была совершенно бесполезной, но Селмер никак не мог решиться выбросить их, в чем иногда вяло упрекал себя.

Оставив по левую руку Дворец Гарнье, он вышел на улицу Шоссе-д'Антен, разукрашенную на всей своей протяженности неоновыми вывесками, пестрыми, подвижными, мигающими и такими несоразмерно большими, что они казались театральными или кинодекорациями, которые рабочие с величайшим трудом воздвигли на короткое время съемки или спектакля, ожидая теперь за кулисами команды к демонтажу. Уже начался сезон распродаж, и густые толпы статистов облепили прилавки и корзины, битком набитые вещами с сорванными этикетками. Селмеру пришлось прокладывать себе дорогу среди матерей семейств, которые с визгом вырывали друг у дружки связки нижнего белья под утомленными, потухшими взглядами эскадронов продавщиц. Выбравшись наконец из этой покупательской магмы, он вышел на площадь, обнесенную сквером, — приют пенсионеров и голубей, где первые кормили вторых крошками и объедками.

Он пересек площадь и поднялся по улице Бланш, а за ней по улице Пигаль к бульвару Клиши. В этом квартале уже начинали появляться на тротуарах женщины — по одной или группками по двое — по трое. Зимняя стужа заставила их укутаться в пальто, скрывшие достоинства, обычно щедро выставляемые напоказ; теперь же от всего ансамбля, стимулирующего эректильную реакцию прохожих, потребную для заключения короткого контракта, остались только лица. Одна из торговок телом вызвала у Селмера минутное раздумье, но он тут же отринул этот соблазн, движимый смутным предчувствием неизбежной горечи или, скорее, осознанием крайней и прискорбной недостачи средств. Обойдя всю площадь Пигаль, он спустился к перекрестку до улицы Ларошфуко, в дальнем конце которой, по левой стороне, находился музей Гюстава Моро; туда-то он и вошел.

Дверь в музей была заперта: требовалось позвонить, чтобы вам открыли. Очутившись внутри, Селмер сперва подумал, что угодил в частный дом: всюду виднелись ковры, медные статуэтки, растения в горшках; кассир походил на консьержа, а немногочисленные смотрители — на дворецких. Музей располагался на четырех этажах, соединенных меж собой тремя лестницами — две с обычными маршами, третья винтовая.

Он прогулялся по просторному залу третьего этажа, задержавшись, в частности, перед тремя картинами; первая называлась «Музы, покидающие своего отца Аполлона, дабы нести миру просвещение», вторая — «Химеры», и третья — «Женихи Пенелопы». Сперва его заинтересовала техническая сторона этой живописи. Он не мог понять, закончены ли данные произведения: на холстах встречались места, перекрытые несколькими красочными слоями, каждый из которых лишь частично прятал нижний, позволяя таким образом увидеть или угадать, что хотел замаскировать и одновременно подчеркнуть Гюстав. Однако Селмеру быстро надоели эти технические соображения, и он принялся устанавливать логическую связь между всеми тремя картинами, как если бы они являли собой различные эпизоды одного и того же сюжета: от начальной сцены с музами, покидающими отца, к химерам в качестве, возможно, основного элемента интриги или же предлога для резни, а там и к финальному убийству женихов. Покончив с этим развлечением, он поднялся с третьего этажа на четвертый по лихо закрученным ступенькам винтовой лестницы.

Первый зал оказался безлюдным. Во втором пребывал один-единственный посетитель ненормально высокого роста, с завидной недвижностью стоявший перед картиной в правом углу, в глубине помещения. Тео Селмер подошел ближе, чтобы рассмотреть предмет столь пристального интереса. На холсте были изображены мучения Прометея.

5

— На этом снимке он представлен в профиль, с правой стороны, с обнаженным торсом; он стоит, прислонившись к столбу, заложив руки за спину и поставив ногу на цоколь. На правом боку, в районе печени, виден шрам. Изображение очень темное — вероятно, снимали ночью; кстати, как раз над его головой горит фонарь. Лицо скорее удлиненное, волосы каштановые, глаза светлые, нос с небольшой горбинкой. Он смотрит прямо перед собой, чуть вверх. То, что он видит, не попало в поле зрения.