Жан Эшноз - Гринвичский меридиан

• Название: Гринвичский меридиан
• Автор: Жан Эшноз
• Издательство: ООО «ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5- 98358- 049-3

Первый роман неподражаемого Жана Эшноза, блестящего стилиста, лауреата Гонкуровской премии,
одного из самых известных французских писателей
современности, впервые выходит на русском языке. Признанный экспериментатор, достойный продолжатель лучших традиций «нового романа», Эшноз
мастерски жонглирует самыми разными формами и
жанрами, пародируя расхожие штампы «литературы
массового потребления». Все эти черты, характерные для творчества мастера, отличают и «Гринвичский меридиан», виртуозно
построенный на шпионской интриге с множеством
сюжетных линий и неожиданных поворотов.

---

— Мы могли бы попытаться выйти, — сказал он, — наверху все спокойно, но дверь заблокирована снаружи. Давайте пройдем подземным ходом.

Они вошли в длинную каменную трубу, по которой проникли сюда накануне и которая кончалась где-то за километр от замка. Добравшись до конца лаза, изобретатель зорко огляделся.

— Никого нет, можно выходить, идите первая.

 Вера вышла наружу, под солнце, щурясь от ослепительно-белого света, который белые камни делали еще резче. За ее спиной раздался грохот, она обернулась: огромные круглые булыжники тяжело рушились вниз с вершины пирамиды, неуклюже перекатываясь и подпрыгивая. Вера бросилась назад к лазу, стала искать Кейна, не увидела его. Как только она выбралась наверх, изобретатель спровоцировал этот камнепад, который безнадежно завалил дыру, отделив его от Веры, сам же проворно нырнул в глубь подземелья. Вера услышала неподалеку шум шагов, испугалась, бросилась в кусты и стала ждать.

Байрон Кейн вернулся в подвал непривычной для него решительной поступью и прошел в самый дальний, неосвещенный угол огромного помещения, к перегородке, замаскированной коричневым брезентом. За ней до самого потолка высились штабеля ящиков из светлого и темного дерева, жести, эбонита и толстого картона; на каждом была приклеена этикетка, сообщавшая о его содержимом.

По принципу, обратному структуре словаря, чьи авторы пытаются собрать все вокабулы одного и того же языка в одном томе, эта стена этикеток являла собой одно-единственное слово — «взрывчатка», бесконечно повторяемое на почти всех известных языках, где оно выглядело то узнаваемым, то совсем чужеродным. Это и был тот смертоносный арсенал, который тщетно разыскивал Арбогаст и о котором Кейн, случайно обнаружив его в заброшенном углу подвала, никому не обмолвился ни словом.

Боезапас был очень старый, времен Второй мировой войны. Здесь соседствовали все виды производных нитроглицерина и нитробензола, тринитрофенола, пентрита и гексогена в различных сочетаниях, а также коробки с детонаторами, пакеты с кордитом и связки традиционного бикфордова шнура. Изобретатель открыл один из ящиков и вынул брусок пластита в прозрачной оболочке. С минуту он вертел брусок в руках, машинально чертя на нем ногтем свое имя, затем осторожно вернул на место. Прикрепив к ящику детонатор, он подсоединил его к бикфордову шнуру, который размотал метров на двадцать, потом зашел в чулан, взял там сигарету из пачки «Честерфилда» и коробок спичек.

Вернувшись назад, он закрепил конец шнура между спичками, переплетя его, на манер основы, с множеством этих плоских воспламеняющихся щепочек. Он работал медленно и тщательно, с некоторым даже удовольствием, как будто чинил лампу или другой предмет, легко поддающийся исправлению. Кончив, он закурил сигарету, сделал две-три затяжки и сунул ее в коробок, между спичками и картоном. Предоставив это устройство самому себе, он взял с пола одеяло, накинул его на плечо и подошел к ящикам со взрывчаткой. Погасил лампу и принялся ощупью карабкаться на самый верх штабеля.

Добравшись до верха, Байрон Кейн расстелил одеяло и улегся на него. В подвале царил кромешный мрак, и Кейн с минуту попеременно закрывал и открывал глаза, чтобы сравнить два вида темноты — при сомкнутых или поднятых веках. Потом он заметил вдали слабый свет — это тлела сигарета. Он стал следить за крошечным, еле видным огоньком, за его почти неощутимыми колебаниями — единственным свидетельством течения времени в этой безжалостной тьме, уничтожавшей протяженность пространства. Затем он увидел вспышку — это загорались от окурка спички, — и вторую, более яркую, когда пламя перекинулось на шнур. Теперь огонь распространялся более энергично: бикфордов шнур сгорал быстрее «Честерфилда».

Огненная точка близилась к нему, ее маршрут отмечал извивы шнура. Кейн еще мог бы спрыгнуть вниз, подбежать, погасить, но он предпочел смотреть на эту точку, а точка все еще была слишком далеко, гораздо дальше, чем ему хотелось. Кейн даже занервничал.

И тогда он резко отвернулся к стене движением оскорбленного человека, презревшего этот низменный мир, движением спящего, разбуженного по пустякам, который яростно и упорно жаждет вновь погрузиться в сон. Изобретатель закрыл глаза, сжал кулаки и веки, свернулся клубочком под одеялом и попытался заснуть; и против всякого ожидания, против всякого обыкновения, против всякого правдоподобия он действительно заснул.

32

— Подвал, — напомнил Бак.

— Это не срочно.

Бак отвернулся и подошел к двери, в амбразуре которой виднелись последние — или первые, в зависимости от спуска или подъема, — перекладины лестницы. Опершись плечом на косяк, он стал разглядывать чахлые деревца, трупы, застывшие у их подножия, волнующееся море в просветах листвы, древесных зверюшек, суетившихся в кронах, — короче, все, что попадалось на глаза. Гутман у него за спиной продолжал вещать своим гнусавым натужным голосом.

— Это не срочно, — повторял толстяк, угнездившись в глубоком кресле, откуда торчали только его несоразмерно крупные конечности и макушка, похожая на яйцо в рюмке; ублаготворенный, размякший, он сейчас был способен думать только о настоящем и, может быть, о самом ближайшем будущем, не более.

— Нужно сжечь все это, — сказал Гутман, указывая на загромождавшие комнату обломки мебели, которую только при очень богатой фантазии можно было представить себе новой, — уничтожить все, кроме этого кресла. Превосходное кресло!

— А как же с подвалом? — снова напомнил Бак.

— Подвал подождет. В данный момент я отсюда не сдвинусь ни за какие блага на свете. Бак раскрыл рот, чтобы возразить. Но тут мир взорвался.

В одну секунду — или, если быть совсем точным (что совершенно не обязательно), в интервале, соответствующем 9 162 631 770 периодам, отвечающим излучательному переходу между двумя уровнями сверхтонкого взаимодействия основного эталона цезия 133, — подземные запасы взрывчатки превратили замок в действующий вулкан. Первой жертвой огненного извержения стал Гутман: его грузную тушу подбросило к потолку, где она и размазалась по всей поверхности гигантской, жирной анатомической кляксой, как масло по хлебу. Затем разлетелся вдребезги сам потолок, и его бесформенные части, вместе с останками Гутмана, веером взметнулись в раскаленный голубой небосвод. Взрывная волна вышвырнула Бака за дверь, метров на тридцать от здания, и его тело украсило собой ветки сразу четырех деревьев, стоявших довольно далеко друг от друга, уподобив их четырем новогодним елкам людоедов. В облаках пыли и дыма, какие венчают жерло вулкана, беспорядочно метались уцелевшие наемники; они в панике лезли повыше на скалы, машинально сжимая в руках кто автомат, кто нож, кто вилку. Замок, взлетевший на воздух гейзером обломков, рухнул на прежнее место, но уже, в силу механических повреждений, не целиком, а бесформенной грудой руин. Последними на эти развалины спустились останки изобретателя в виде невесомого пепла, и этот пепельный, припорошивший их дождичек стал финальной нотой, личной росписью творца катаклизма.

Взрыв сотряс весь остров, вплоть до окружающего моря, и волны, ласково лизавшие его берега, на миг отступили и взбаламутились. Центральная гора, высившаяся над окружающей местностью, дрогнула до основания; длинные, простертые к небу стволы араукарий на ее вершине закачались, как гибкие хлысты, а Селмер с Арбогастом, наблюдавшие оттуда за всей этой суматохой с начала до конца, попадали друг на друга.

В тот день они проснулись позже обычного, долго потягивались, зевали, что-то бормотали и наконец вышли на традиционную утреннюю прогулку, лениво жуя на ходу бананы и печенье. Их путь лежал к той самой вершине, с которой они ежедневно обозревали горизонты, в буквальном и переносном смысле этого слова, чаще всего безуспешно, ибо упомянутые горизонты были, так или иначе, безнадежно замкнуты. Инспекция эта, в принципе обязательная для бдительной охраны территории, очень скоро превратилась, в силу их беззаботной праздности, в приятную разминку, которую они проводили никуда не торопясь, не разговаривая, давая выветриться остаткам ночных сновидений или благодушно подводя под них рациональную основу, и все это в атмосфере чудесной, умиротворяющей неги, среди всеобщего благоденствия, отрешенной полудремы и уютной безопасности, где спокойные беспечные люди в теплой компании вкушают нектар и амброзию, то есть утренний завтрак.

Солнце уже выпустило из-за горизонта свои первые стрелы, когда они взобрались на верхушку горы. Селмер сидел, привалившись к стволу араукарии. Арбогаст стоял, рассеянно созерцая окрестности и вдыхая слегка разреженный горный воздух. Когда в его поле зрения очутился замок, он изумленно вздернул брови и подался вперед. Из его округлившихся губ вылетел сначала легкий свист, а потом возглас: