Юрий Алексеев - Пути в незнаемое. Сборник двадцатый

• Название: Пути в незнаемое. Сборник двадцатый
• Автор: Юрий Алексеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1986

Очередной выпуск сборника «Пути в незнаемое» содержит очерки о поиске в самых различных сферах современной науки. Читатель найдет в нем рассказы о новом в генетике, биологии, истории, физике, археологии, агротехнике, медицине… А в числе авторов, как всегда, новые имена, с новыми своими путями в жанре научно-художественной литературы, с оригинальным, нетрадиционным подходом к освещению различных аспектов и объектов научного творчества.

---

Сегодня я долго сидел у Крокодила, болтали на житейские и научные темы. Он очень мил ко мне, так как доволен результатами испытания. […]

Ливерпуль, 10 августа 1925

Пишу тебе из Ливерпуля, куда я приехал, чтобы женить Чедвика[45]. Свадьба завтра, и я тебе пришлю свой портрет в цилиндре и визитке. Пока тут очень занятое время. Все приходится наряжаться — то в смокинг, то в визитку, — присутствовать на ленчах и обедах. В среду еду обратно в Кембридж.

Мне не подвезло с этой свадьбой. Первое — расход денег, второе — расход времени. Оба весьма некстати. Я, как шафер, а тут только один [шафер], несу целый ряд ответственных обязанностей и представляю жениха после его отъезда. Дело в том, что на английской свадьбе жених и невеста уезжают сразу после церемонии и я остаюсь забавлять гостей. Приглашенных тьма — 140 человек. Прием в саду и в палатках. Не знаю, как это все будет. Даст бог, позабавлюсь.

Сейчас пришлось остановиться в самой шикарной гостинице, это мне не особенно приятно для кармана. Но, слава богу, цилиндр покупать не пришлось, занял. Оказалось, у Фаулера[46] голова моих размеров.

В последние дни на меня свалилось еще одно удовольствие. Приехал Сиротин, он, кажется, заходил к тебе. Это тот профессор из Минска, который приехал работать в Кавендишскую лабораторию. Он вообще ничего, славный парень, но ни бельмеса по-английски. Это чрезвычайно неприятно — приходится разговаривать за него.

К тому же тут еще пиши тезисы (на феллоу[47]) и веди научную работу. Господи боже мой!..

Кембридж, 26 октября 1925

Давно не писал тебе. Я послал тебе письмо, что 12 октября я был выбран Fellow Trinity College, и ты, наверное, его получила уже. Я теперь тебе опишу процедуру посвящения.

На следующий день, 13-го, я должен был явиться к мастеру колледжа, сиречь Дж. Дж. Томсону. Для этого случая я должен был надеть свою мантию и еще прицепить к ней красный капюшон, белый галстук и две белые ленточки… Точь-в-точь такие, какие носят ксендзы. На грех я свою мантию потерял накануне, и все утро мне пришлось бегать и собирать эти атрибуты. Когда я и еще трое выбранных явились к мастеру колледжа, он нас поздравил, передал нам уставы колледжа… Потом все пошли в церковь. Мастер впереди, а мы попарно сзади. Когда вошли в капеллу, нас оставили в притворе, а там, в церкви, ждала вся избирательная комиссия. Они что-то там читали и говорили, потом вызвали нас. По очереди каждый читал клятву в верности колледжу, что будешь соблюдать его правила и способствовать его процветанию. После этого надо было расписаться в старинной книге, в кою заносятся подписи всех выбранных. Я уже не знаю, сколько ей лет. Книга солидная, пергаментная. Подумать только, что там же находится подпись самого Ньютона! Здорово! После того как расписался, подходили к мастеру. Он стоит в специальной клетке с пюпитром перед ним. Становишься на колени, складываешь руки таким образом — как пловец, когда собирается нырнуть, протягиваешь их мастеру, а он берет их в свои и читает какую-то молитву по-латински. В которой я, конечно, ни черта не понял. Раз, два, три… дух святой на меня сошел, и я стал Fellow. Не только первый русский, это наверняка, но, кажется, третий иностранец.

Вечером был торжественный обед в колледже в честь вновь избранных феллоу. Пришлось, конечно, надевать всю амуницию — смокинг, за неимением фрака (фрак сразу же пришлось заказать — 13 ф. ст., безобразие!).

Приветственная речь мастера, т. е. проф. Дж. Дж. Томсона, когда он коснулся моего избрания, была следующая: «Теперь я должен приветствовать доктора Питера Капицу как вновь избранного феллоу (громкие аплодисменты). Здесь мы устанавливаем новый рекорд в летописи нашего колледжа — это первый русский, которого мы избираем». Потом он говорил, что в Оксфорде был избран раз русский в феллоу колледжа — это проф. Виноградов[48]. Теперь оба университета сравнялись. […]» Потом он сказал, что, наверное, все присоединятся к пожеланию успеха в тех трудных и фундаментальных опытах, которые я теперь веду (жалкие аплодисменты). После речи все встали, мы, четыре вновь избранных феллоу, остались сидеть, и все пили наше здоровье.

Поздравлений я получил много, и некоторые были очень чистосердечные и милые. Крокодилу я послал телеграмму такого содержания: «Избран феллоу. Очень счастлив. Очень благодарен, опыты идут успешно, всего хорошего». Послал я ее week-end cable[49]. Надо послать 20 слов, и это стоит только 11 шиллингов. В будний день эта телеграмма стоила бы 3—4 фунта.

Теперь я обедаю почти каждый день в колледже. Все очень милы ко мне, и я чувствую себя гораздо лучше. С будущего терма[50] я перееду жить в колледж. […]

Трудно знать, что было на выборах, но кое-что все же проскальзывает. Я знаю, что сам мастер был против моего избрания. Знаю также, что те философские сочинения, которые я писал на экзаменах (о религии, о действительности нашего существования), были написаны так коротко и таким английским языком (с точки зрения орфографии и синтаксиса), что их никто не мог разобрать и прочитать. Должно быть, это было отнесено в разряд такой высокой философии, что все поверглись ниц.

Меня теперь часто спрашивают, останусь ли я в Кембридже? По-видимому, я их немножко напугал, сказав целому ряду лиц, что в случае моего неизбрания я сразу покину Кембридж. Кроме того, я говорил, что публика тут так консервативна и узка, что не посмеет выбрать меня, человека, который имеет советский паспорт. Конечно, самолюбивые англичане так горды своей свободой и независимостью [что] реагировали в благожелательном для меня направлении. Но, конечно, это не главное, а главное [то], что те отзывы, которые были даны о моих работах экспертами, были, по-видимому, очень благоприятны. […]

Кембридж, 16 декабря 1925

Сегодня был решающий день по испытанию машины. Все сошло благополучно. И теперь я со спокойной совестью могу сказать, что основная идея, положенная в опыты, правильна, и я вышел победителем. Напишу более подробно позже. Еще есть кое-какие трудности, но принцип доказан, а это главное. Сегодня установлен новый рекорд для магнитных полей. Пошел бы далее, но катушку разнесло. Был внушительный взрыв. Но это тоже к лучшему, ибо это дает мне полное представление о том, что происходит, когда лопается катушка[51]. Выясняется целый ряд деталей. Все даже лучше, чем я предполагал. Теперь могу отдохнуть. Хотя как раз завтра и послезавтра приезжают важные посетители.

Я переехал в колледж с понедельника и сегодня третий день как ночую. Первый раз за эти 41/2 года я имею удобные комнаты, их у меня три. Две большие, примерно с папин кабинет, и одна спальня вроде твоей, уборная и учреждение для мытья посуды. Слава богу, комнаты теплые и прислуга, кажется, хорошая. Мебель пока не покупал, нету денег, взял напрокат.

Ну, пока! Всего хорошего, крепко тебя целую, моя родная. Не сердись, что так долго не писал, но ты понимаешь, что в эти дни решаются те вопросы, которые я задумал два года тому назад и все время работал над ними. […]

1926 год

Кембридж, 12 февраля 1926

Дорогая моя Мама,

Меня очень огорчает, что ты себя плохо чувствуешь и, главное, что ты так неумеренно работаешь. Право, тебе надо раз навсегда умерить свою работу. Тише едешь — дальше будешь. Леня пишет, что у вас туго с деньгой. Дайте мне знать сразу, если очень туго, — я вышлю. А то ведь через полтора месяца я буду у вас в Питере и привезу с собой, так что подсоблю вам.

Теперь насчет моих дел. У меня, как видите, сейчас деловая пора, будет открытие лаборатории в марте[52]. Приедет Бальфур[53] и еще целая свора крокодилов. Мне, по-видимому, придется говорить речь, потом производить демонстрации, а ты знаешь, как это неприятно делать при таком сборище народа. Вечером обед и все прочее. Все это время меня осаждают посетители, и к тому же очень важные. Все это не дает сосредоточиться на работе. Масса приемов и обедов в Кембридже самом занимает уйму времени.

Я еще, к тому же, читаю много докладов (два в этом семестре) и курс лекций.

Выеду я в Питер не позже 30 марта (это самое позднее, но, может быть, освобожусь и ранее). В Кембридже надо быть в первых числах мая, так как нельзя покидать лабораторию на более долгий срок. […]

Кембридж, 11 марта 1926

9-го было открытие моей лаборатории. Занятой и нервный день. Из шишек был лорд Бальфур. Он говорил речь. После него пришлось говорить мне. Не угодно ли на моем ломаном языке сразу после английского премьера, одного из лучших ораторов!

Вечером был большой обед в Тринити-колледж. Все сошло благополучно, было около 50—60 гостей. Подробности — когда приеду.

Я выезжаю между 20 и 26, как только приготовлю все здесь, чтобы работа не страдала за мое отсутствие. О дне своего выезда дам телеграмму. Ты немедленно сообщи его Семенову. Я очень занят и не могу много писать, да все равно скоро увидимся. Завтра еду в Лондон устраивать визы.