Роман Сенчин - Русские (сборник)

• Название: Русские (сборник)
• Автор: Роман Сенчин
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-43709-0

Лучшие отечественные писатели — фантасты и реалисты отвечают на главный вопрос: «Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?» Интересно, у кого лучше получится…

---

Наконец пришло время раздачи призов. Зал притих в ожидании. Каждый надеялся, что ему что-нибудь да перепадёт.

Директор не отказал себе в удовольствии вручать призы лично. Он называл имя по бумажке, вызывал человека на сцену и выдавал деньги в конверте или документы на какую-нибудь бытовую технику.

Где-то в середине раздачи в зале поднялся недоумённый ропот. Все призы доставались обитателям второго этажа, то есть заводоуправлению. Только в конце были названы трое простых рабочих «снизу». В конце концов ропот был услышан и на сцене. Директор, не понимавший, в чём, собственно, дело (а разве не так должно быть?), успокоительно подвигал в воздухе ладонями, словно совершая некие магические пассы.

Зал притих, думая, что это ещё не всё. И директор объявил, что торжественная часть закончена. Кто хочет, может пройти в буфет и продолжать празднование, ну а в общем и целом финита ля комедия.

Работяги, бурля негодованием, хлынули в буфет, надеясь на дармовое угощение, за это могли бы многое простить — и уж тут-то возмутились по-настоящему, когда увидели аккуратные ценнички на всех закусках. Цены были праздничные — вдвое выше, чем в любой городской забегаловке…

На следующий день директор, явившись на работу, был ошарашен. Прямо на доске объявлений висело гневное стихотворение, обличавшее начальство, которое зажралось и ни о чём не думает, а только выписывает себе тайные гигантские премии да развлекается в ресторанах, а рабочим пожалели дать хоть по двести рублей на каждого, и они были бы до пупа довольны. Авторство не вызывало сомнений — стихи написал тот вчерашний поэт, читавший медоточивое поздравление на концерте.

Колька Мологин взбунтовался совершенно неожиданно для всех. Он, такой всегда тихий и готовый помочь любому, явился на работу пьяным и бродил по цеху, что-то полувнятное бормоча на каждом углу, цеплялся к людям, публично плакал от обиды. Его, разумеется, обошли наградами. А ведь сколько времени он работал здесь, ничего не прося!.. Горе, хоть и пьяное, было неподдельно, обида безгранична. Самый настоящий бунт, когда хочется, плюнув на всё, пойти в барские комнаты, и ударить шапкой оземь, и рвануть рубаху на груди, а там будь что будет.

Директор, на беду, как раз стремительно шёл со свитой по центральному проходу. Он тоже был в гневе. Вот, пожалуйста, и пьяными уже в открытую шляются! Это что же дальше будет?

— Как фамилия? — резко бросил он, остановившись напротив Мологина. Колька не успел прочитать по губам, о чём спрашивает его директор, и только сощурил глаза, глядя ему в рот. Директор вскипел.

— Уволить! — приказал он стоявшему тут же начальнику цеха. — А вас лишаю премии на пятьдесят процентов — почему у вас пьяные по цеху шляются? Здесь производство или бордель?

Мологин посмотрел в спину директору и взглядом спросил мужиков: что случилось?

— Уволить тебя хочет, — с идиотским лошадиным смехом сказал молодой слесарь Заварзин, вытирая грязные руки ветошью. — Доигрался, Колун! Нашёл время забастовку устраивать…

— Чего ржёшь, дурак, — оборвал его другой слесарь, Панкратов, человек предпенсионного возраста. И, обращаясь к Мологину, ласково добавил: — Ничего, Коля, мы тебя отстоим.

Однако отстоять Мологина не удалось. Директор решил проявить твёрдость и на обращение профсоюза не отреагировал. Не помог огромный беспорочный трудовой стаж Мологина и всем известное его трудолюбие; директор погружался всё глубже в пучину конфликта со своим коллективом.

У него даже стало пошаливать сердце, и жена капала ему корвалол вперемешку со слезами — такой молодой, и вот на тебе!

Нельзя давать слабину, убеждал себя директор, иначе они быстро сядут на шею. Раз сказал — уволить, значит уволить. Пусть знают и хорошенько думают в другой раз…

А Мологин, оцепенев и ничего не соображая, сидел целыми днями в своей полупустой квартире. Он почти не ел, сидел в кресле и без всякого выражения смотрел в телевизор. В углах квартиры скучно пылились кипы старых газет с нерешёнными мировыми проблемами. Запах старости и разложения постепенно пропитывал всё вокруг.

Мологину было ясно, что всё кончено.

Его уволили по позорной тридцать третьей статье с того самого предприятия, которому он отдал всю жизнь. У него отобрали пропуск, он не имеет права приходить на завод и заниматься делами. Новая охрана и близко не подпустит его к проходной. И он в силу естественных причин даже не мог позвонить — перекинуться парой слов с друзьями.

Что ему оставалось делать? Что ему делать теперь?

Он пробовал пить. Не помогло.

Через две недели он не выдержал этой пытки, явился к началу смены на проходную и сумасшедшими глазами смотрел, как мимо него молча идут люди с опущенными головами — им было стыдно. Не столько за директора, сколько за своё собственное бессилие.

Когда все прошли и даже пробежали опоздавшие, а Колька один остался глупо торчать у турникета, неповоротливый приземистый охранник в толстой куртке медленно прокосолапил к нему.

— Давай отсюда, дядя. Нечего, раз пропуска нет.

А то подкрепление вызову, по шее накостыляем.

Колька повернулся и медленно зашагал вдоль забора, толком не соображая куда. И лишь минут через пять понял, что идёт к лазу.

На каждом заводе есть свой лаз, иногда даже не один. Охрана может сколько угодно натягивать поверху забора колючую проволоку и устраивать патрулирование территории — рабочие всегда имеют возможность пройти на завод и выйти с него окольным путём. Только не все об этом знают.

Колька знал на родном предприятии каждую мелочь. Правда, последний раз он пользовался лазом лет тридцать назад, в далёкой весёлой молодости. Что делать, такие пришли теперь времена…

Через десять минут он был уже внутри. Стараясь не привлекать к себе внимания, пряча глаза в поднятом воротнике, он проскользнул в цех, махнул приветственно рукой мужикам. Спрятался в своём излюбленном месте, в тёмном углу на трубах, куда начальство никогда не заглядывало. Переоделся здесь же, запасных спецовок у него было припрятано несколько. Улёгся подумать, что ему делать дальше.

Подошли мужики, поздоровались. Ничем помочь ему они не могли, но и мешать, конечно, не собирались. Валяй, Колун, это ведь твой завод.

Мологин немного успокоился, повеселел. В обед он даже осмелился сходить в столовую, прячась в толпе мужиков. Его самочувствие улучшалось с каждой минутой.

А вечером, когда начальство ушло домой, он смог выйти из своего убежища. Мастер, который оставался за старшего на этот вечер, был давним его знакомым. Они посидели в кандейке, покурили, поговорили о том о сём… Потом Мологин, оттеснив штамповщика, встал к родному прессу и часа три без перерыва работал. Штамповщик несколько раз пробовал сказать ему, что хватит уже, но Мологин поворачивал к нему свой топорообразный, жаждущий крови клюв, кидал опасные взгляды, и тот в конце концов отступился. Мологин быстро выполнил всю его норму, мужику оставалось только помыться и идти домой.

Это было так прекрасно — работать, заниматься своим делом… Вокруг была знакомая обстановка, знакомые лица. Теперь Мологин понял, что уходить ему отсюда нельзя, иначе он умрёт. Здесь его место. Как там раньше писали газеты: жизненная позиция должна быть активной!

Теперь распорядок Колуна стал таким: днём он отдыхал дома, а вечером шёл на завод. Протискивался через лаз, переодевался на трубах (со временем мужики вернули ему его ящик в раздевалке, занятый было кем-то из новых рабочих) и шёл работать. Всё было почти как раньше, просто он теперь работал постоянно в вечернюю смену. И ещё ему не платили денег. Но это было неважно. В столовой ему всегда оставляли поесть…

Уже почти весь завод знал, что подпольщик Колун вернулся, и это создавало у людей какое-то удивительное настроение. Оказывается, при большом желании можно сопротивляться! Можно делать то, что хочешь, даже если тебе мешают высокопоставленные дураки! Весёлое брожение вновь началось в коллективе.

Считается, что революции вспыхивают вовсе не тогда, когда нечего есть. Перевороты происходят в довольно благополучные времена, просто общество устаёт от прежней власти, а она этого не понимает, продолжая тупо гнуть свою линию. И тогда всё резко меняется.

Одна из молодых женщин-мастеров, которую по каким-то неизвестным причинам собирались двигать наверх, на второй этаж, до того пребывавшая в полном неведении относительно нелегального существования Колуна на заводе, однажды задержалась дольше обычного после смены — и вдруг обнаружила его мирно работающим на своём прессе.

На следующий день об этом было известно директору.

С любимым руководителем от ярости едва не случился сердечный приступ. Но немного успокоившись и обдумав ситуацию, директор решил: будем брать живьём. Он созвал на планёрку нескольких своих особо приближённых, строго потребовал сохранения полной тайны информации. Вместе они разработали план захвата Колуна.