Джейн Джонсон - Дорога соли

• Название: Дорога соли
• Автор: Джейн Джонсон
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56126-1

Охраняющий от злых духов драгоценный марокканский амулет, доставшийся в наследство от отца героине романа Изабель.

Странное предупреждение, содержащееся в его предсмертном письме: «Не буди спящего зверя. Одно неверно принятое решение приводит к другому, порождает цепь событий, в конце которой тебя ждет катастрофа».

Все это лишь кусочки затейливой мозаики, которую предстоит сложить Изабель, женщине внешне вполне благополучной и обеспеченной. Но Изабель живет не в ладах с собой. Ее зовет неведомое, ей снятся вещие сны. И она отправляется в Африку, чтобы понять, как загадочный талисман попал в руки отца.

Изабель раскроет удивительную тайну амулета, история которого связана с красавицей Мариатой, потомком легендарной царицы Тин-Хинан, и докажет, что и в бесплодной пустыне могут распуститься цветы любви…

Впервые на русском языке!

---

Мариата думала, что это вряд ли возможно. Из разговоров, которые они вели с сыном Рахмы, не видно было, чтобы он проявлял большой интерес к торговле солью, кстати, вовсе не потому, что она говорила с ним о вещах более серьезных. Всякий раз, когда они приближались к опасной теме, Амастан умолкал и замыкался в себе. Но однажды ночью, когда они гуляли по берегу реки, девушка снова заговорила об этом.

— В свое время я повидал много старых торговых путей, — сказал Амастан, низкий голос которого звучал очень красиво на фоне хора лягушек, исполненного неги, вызова и страсти. — Но я больше не пойду с караваном.

— Расскажи о том, что ты увидел и узнал. — Глаза Мариаты засверкали. — Твоя мать говорила, что ты однажды поклялся дойти до Дерева Тенере, увидеть море и ощутить холод снегов на вершинах самых высоких гор. Еще она упоминала, что ты достиг всего этого.

Алый закат отражался в глазах Амастана, но выражения его лица, укрытого тщательно уложенным тагельмустом, Мариате не было видно. Амастан сел на камень и заговорил, будто обращаясь к толпе слушателей, то и дело помахивая сухой веточкой олеандра, словно это ритмичное движение помогало ему вспоминать. Девушка сразу подумала об одном рассказчике, который когда-то гостил у них дома в Хоггаре. У того в сумке было полно камешков-голышей, каждый из них означал какую-нибудь длинную историю. Этот человек предлагал женщинам залезать в открытую сумку и самим выбирать, что они хотели бы услышать.

Амастан говорил с таким же авторитетным видом:

— Я пересек пустыню камней, пустыню скал и пустыню песка. Пешком и на верблюде я прошел по всем старинным караванным путям. Я видел, как солнце, словно пожар, встает над бескрайним морем песка, как ночь крадет все краски этого мира, оставляя лишь одну, призрачно-серую, и только в небе сияют звезды, похожие на драгоценности райских дев. Я перевозил индиго из красилен в Кано, просо и финики из Ингала в Гат и обратно. Я видел рынки в Тафилальте, где торгуют золотом, и перешел через великий Атлас. Именно там я увидел чистое белое вещество, которое называют снегом. Он холодный, но обжигает кожу, как огонь. В славном городе Марракеше я ходил по центральной площади. Меня ошеломили крики пляшущих ребятишек и говорящих птиц, зазывания заклинателей змей, чародеев, предсказателей и шарлатанов, которых там были сотни. В Агадире я видел бескрайний синий океан, который, как и наши бесконечные песчаные дюны, постоянно движется и изменяется под ласковой рукой ветра. Я ходил торговыми путями, истоптанными тысячами ног, через Антиатласские горы, спускался от укрепленных стен Таруданта через могучий Джебель аль-Кест в красивый город Тафраут, расположенный в оазисе. Это случилось, когда мы пересекли великую пустыню, держа путь к соляным копям в Бильме и Кауаре на территории Судана. Там я увидел прославленное Дерево Тенере. Эта одинокая акация, как древний страж, стоит посредине самой суровой пустоши в мире. Люди из нашего каравана окружили ее кольцом и засвидетельствовали ей свое почтение. Так веками делали все, кто проходил в этих местах. Слепая и колючая, одинокая и крепкая, она стойко держится и не гибнет в знойном жаре пустыни. Это талисман, от которого зависит, будет наш народ жив или нет. Говорят, что если дерево погибнет, то не выживем и мы. Исполнилось мое желание хотя бы раз своими глазами увидеть это дерево, убедиться в том, что оно живо. Это было пять долгих лет назад. Я наблюдаю за тем, что происходит теперь, и боюсь, что оно умирает, а может быть, уже погибло.

При этих словах прутик в его руках треснул так громко, что даже лягушки на мгновение умолкли. Амастан сидел, уставившись в пространство, словно видел, как на огромном небосводе, окрашенном розовым закатом, увядают последние сполохи безрадостного будущего.

Очарованная Мариата глубоко вздохнула.

— Если бы я была мужчиной, то всю свою жизнь провела бы на спине верблюда, в путешествиях от одного чуда света к другому.

Амастан стряхнул с себя оцепенение.

— Маленькая странница, какие романтические мысли витают в твоей головке! Я научился плести словеса, они вертелись у меня, как дервиши. Я тоже умею напускать словесные чары и затемнять смысл реальности. Но часто ли ты слышишь поэтов, поющих о том, как трудно откапывать занесенный песком колодец, о смраде разложившегося трупа и о дерьме, гниющем в заднице, об отвратительном вкусе соленой воды, которую надо пить, чтобы остаться в живых, о мучающих тебя резях в животе, о том, что кожа твоя, выдубленная летящим по ветру песком, становится подобна голенищу старого сапога, а задница так устала сидеть в деревянном седле, что легче сойти с верблюда и идти пешком, даже если горячий песок прожигает подошвы сандалий. Никогда не слагают песен о том, что даже в самом сердце пустыни в хлебе заводятся долгоносики, а полоски вяленой козлятины становятся такими твердыми, что об них можно сломать зубы. Нет воды, чтобы их размочить, да и слюны во рту тоже, вся высохла. Не говорят стихами о том, как распухает язык и тебе кажется, что во рту вместо него торчит тряпка, о том, как страх и жажда приводят к тому, что ты испытываешь ненависть и недоверие к каждому встречному незнакомцу. Никто не говорит ни слова про скорпионов, рогатых гадюк, шакалов или разбойников. Нет, я не думаю, что караван — подходящее место для девушки.

Дослушав его горячий монолог, Мариата даже обиделась и заявила:

— Ты меня недооцениваешь.

— Разве? Неужто ты не слышала поговорки? Женщины — что козы, ходить по пустыне у них кишка тонка.

— А ты не подумал о том, как я появилась здесь? — гневно спросила она, проглотив приманку. — Не забывай, я родилась в Хоггаре, оттуда проделала большой путь до Аира, а потом пересекла Тамесну, чтобы уговорить джинна оставить тебя в покое! Заруби себе на носу, мой род по прямой линии восходит к самой матери-прародительнице, которая пешком прошла по пустыне тысячу миль, чтобы дать начало нашему народу!

Щеки у нее разгорелись, и к концу тирады она крепко сжала кулачки.

Амастан смотрел на нее с восхищением. Это видно было по морщинкам, собравшимся вокруг его глаз. Он протянул руку к высокому кусту, растущему у них за спиной, сорвал ярко-розовый цветок олеандра, наклонился и воткнул его ей за ухо. Этот жест был столь необычно интимным, что щеки Мариаты вспыхнули еще ярче. Даже цветок на этом фоне выглядел бледновато.

Потом Амастан снова заговорил, и в голосе его слышалась нежность:

— Когда Тин-Хинан совершала свое легендарное путешествие, она проходила по местности, где под ветром колыхались высокие травы, росли акации, в тени ветвей которых всегда можно было укрыться. Всюду паслись стада антилоп и газелей. Тогда здесь была не пустыня, а настоящий рай.

— Но как такое могло быть? Пустыня существует вечно. — Мариата смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Всякому известно, что это огненное сердце мира, котел, в котором зародилась жизнь. Даже джинны возникли в пустыне, они состоят из жара и пламени. Разве огненные духи способны появиться в земле, покрытой растительностью?

— Я мог бы отвести тебя в Тассилин[41] и показать наскальные рисунки, сделанные кель-над, людьми прошлого. Они изобразили животных, на которых охотились: антилоп и газелей, полосатых лошадей и жирафов. Эти божьи создания обитают только в саваннах и широких степях. Старейшины считают, что эти рисунки сделаны даже еще до того, как жила мать-прародительница.

Мариата отвернулась. Не это она хотела услышать.

— Они просто все выдумали и нарисовали, — пренебрежительно сказала девушка. — У меня на родине тоже есть такие рисунки. Я видела белую женщину с рогатым месяцем на голове. Под ним течет звездная река, в животе сияют семена, они же сыплются из ее рук. Эта картина что, тоже нарисована с натуры?

— Здесь ты меня поймала со своей женской логикой. Может быть, сердце твое не такое, как у поэта.

— Оно у меня хотя бы есть, — неосторожно парировала она.

Амастан быстро вскочил и нетвердым шагом пошел прочь, потом, словно передумав, повернулся на пятках и гордо приблизился к ней.

— Не смей больше так говорить! — сердито заявил он. — Никогда, слышишь?

Он выхватил цветок из ее волос, бросил его в пыль, с неожиданной яростью растоптал и зашагал прочь, в подступившую темноту ночи.

На следующий вечер он к ней не пришел, и она плакала до тех пор, пока не уснула. Утром Мариата поднялась еще до восхода солнца, подоила овец, выпустила их обратно к ягнятам и погнала стадо к реке, на пастбище. Там девушка положила на распухшие веки прохладные речные камешки и держала их до тех пор, пока краснота не исчезла и она не перестала быть похожей на лягушку.

— Прости меня, — прозвучало за ее спиной.

Она испуганно оглянулась. Амастан отделился от ствола дерева — словно тень раскололась надвое. Тагельмуст закрывал все его лицо, и ростом казался он с дерево, даже выше. Головой будто достигал до самого неба. Глаза, подведенные сурьмой, так и сверкали.