Исландские саги - Сага о Греттире

• Название: Сага о Греттире
• Автор: Исландские саги
• Издательство: Наука
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1976

В одном из северных фьордов Исландии, далеко от берега, возвышается скалистый остров с отвесными берегами. Он называется Драунгей, что значит «Скала Остров». Масса птиц гнездится на этом острове. Но люди на нем никогда не жили. Около тысячи лет тому назад на этом острове трагически погиб Греттир, самый любимый герой исландского народа. Он был дважды объявлен вне закона и второй раз — за то, что на самом деле было подвигом, а не преступлением. Ему было тридцать пять лет, когда он погиб на Скале Острове. Из них девятнадцать лет он провел как человек, отверженный обществом, как изгнанник, в одиночку обороняясь от своих врагов и ютясь в самых неприютных и пустынных углах Исландии. Тому, кто увидит Скалу Остров и кто знает, что произошло на нем около тысячи лет тому назад, эта Скала, одиноко возвышающаяся на фоне Ледовитого Океана, неприютная, мрачная, величественная, может показаться эффектным символом трагической судьбы Греттира. Однако для того чтобы составить себе правильное представление о том, что такое «Сага о Греттире» как литературное явление, необходимо прежде всего усвоить следующее: целью того, кто писал сагу, был вовсе не литературный эффект, а возможно более точный и правдивый рассказ о том, что действительно произошло. «Сага о Греттире» это одна из «саг об исландцах» (или «родовых саг»), т. е. рассказов о том, что происходило в Исландии в так называемый «век саг» (примерно с 930 по 1030 г.). Исландия была заселена выходцами из Норвегии в 870-930-х годах н. э. Так что «саги об исландцах» — это рассказы о том, что происходило в Исландии в первый век после ее заселения.

---

Большая часть «саг об исландцах» гораздо короче. «Сага о Греттире» сохранилась в четырех пергаментах XV в. и многих более поздних бумажных рукописях. Обычно считается, что она принадлежит к наиболее поздним «сагам об исландцах». Предполагают, что она была написана в начале XIV в. Кто написал ее, неизвестно. Но упоминание о Стурле Тордарсоне (стр. 82, 115 и 146), который умер в 1284 г., обычно считается свидетельством того, что еще раньше существовало жизнеописание Греттира, составленное Стурлой (он известен как автор и других произведений).

Каким образом в XIII в., т. е. когда писались «саги об исландцах», могли быть известны события Х-XI вв., т. е. события, о которых рассказывается в сагах? Это — проблема, которая уже давно волнует ученый мир. Но, в сущности, она до сих пор не получила окончательного решения. Очевидно, конечно, что должна была существовать какая-то устная традиция о событиях Х-XI вв., сохранившаяся до XIII в., ведь письменности до XII в. не было. Но что она собой представляла? И насколько письменные «саги об исландцах» отличаются от нее? Это, по-видимому, останется навсегда неизвестным. Несомненно, однако, что нигде в мировой литературе нет ничего сколько-нибудь похожего на «саги об исландцах». Как литературное явление они нечто единственное в своем роде: то, что становится возможным только на самой высокой ступени литературного развития, сочетается в них с тем, что перестает быть возможным, как только самая низкая ступень литературного развития остается позади. С одной стороны, своей трезвой и беспощадной правдивостью «саги об исландцах» успешно соперничают с самыми реалистическими произведениями нового времени. Но, с другой стороны, подобно самым архаичным литературным жанрам, «саги об исландцах» сплошь и рядом представляют собой вымысел, наивно принимаемый за правду. С одной стороны, они продукты высокого мастерства, шедевры повествовательного искусства. С другой стороны, они подразумевают очень низкую ступень развития авторского самосознания. Те, кто писал «саги об исландцах», несомненно так же не осознавали своего авторского вклада, как его не осознавали те, кто создавал или передавал устную традицию, на которой саги основывались. Поэтому, конечно, и неизвестно, кто их писал.

Для современного человека в рассказе о прошлом возможны как бы две правды: одна — это то, что произошло на самом деле, т. е. историческая правда; другая — это правдоподобный вымысел о том, что якобы произошло, т. е. художественная правда. Одна — это правда в собственном смысле слова, но она не искусство. Другая искусство, но она, в сущности, неправда. Таким образом, для современного человека возможна правда о прошлом, которая, как ему хорошо известно, неправда, и для него несовместимы искусство и в собственном смысле правда. Между тем для людей того общества, в котором создавались «саги об исландцах», в рассказе о прошлом возможна была только одна правда. Она была как бы совмещением исторической и художественной правды. Но она отнюдь не была чем-то средним между двумя правдами, возможными для современного человека. Она была органическим сочетанием того, что в сознании современного человека не сочетаемо. Она была богаче и содержательнее обеих современных правд. Нечто подобное этой архаической правде существует и в наше время, например, во всяком рассказе о сновидении: невозможно удержать сновидение в памяти с какой-либо степенью точности, но вместе с тем невозможно и удержаться от того, чтобы принять свой рассказ о нем за правду.

Не только те, кто писал «саги об исландцах», верили в то, что все в них — правда, но, конечно, и слушатели или читатели этих саг, т. е., в сущности, все в Исландии до самого недавнего времени. Наивная вера в абсолютную правдивость «саг об исландцах» долгое время господствовала и в науке и проявлялась, в частности, в том, это эти саги назывались «историческими» в отличие от саг, в которых много сказочной фантастики и которые еще в древности были названы «лживыми». Между тем вымысел в «сагах об исландцах» очевиден прежде всего из самой их манеры повествования, из того, что в этих сагах всегда подробно описываются действия отдельных людей и приводится все сказанное ими в описываемой ситуации, нередко и то, что никто не мог видеть или слышать. И если этот вымысел все же не замечали в Исландии в течение многих столетий, то это, конечно, потому, что там сохранялась способность поставить себя на место тех, кто писал эти саги и наивно не замечал в них вымысла. Когда же исследователи саг потеряли наивную веру в абсолютную правдивость саг, вымысел в них стал им вдруг очевиден, и они, естественно, пришли к убеждению, что он был очевиден и тем, кто писал саги, т. е. что он был сознательным. И «саги об исландцах» стали считать произведениями, совершенно тождественными историческим романам нового времени, а тех, кто писал эти саги, — такими же сознательными авторами, как авторы романов. Но в наивном доверии к абсолютной правдивости «саг об исландцах» было, в сущности, больше их понимания, чем в недоверии к их правдивости, возникшем в результате их научного исследования.

Что «саги об исландцах» не исторические романы, а нечто совсем другое, видно, в частности, из их охвата действительности: то, что описывается в них, — это не какие-то кусочки прошлого, не отдельные картинки частной жизни людей прошлого, как могло бы быть, если бы эти произведения были историческими романами, а все события, которые произошли в частной жизни всех исландцев в определенную эпоху. Возможно ли это, однако? Это оказалось возможным благодаря тому, что существовало очень ограниченное представление о том, что такое событие. Событием считалось только нарушение мира, т. с. распря между отдельными членами общества. Если никакой распри не происходило, то считалось, что ничего не происходит и описывать нечего. «Все было спокойно», — говорится в «сагах об исландцах» в таких случаях. Таким образом, у «саг об исландцах» есть единое содержание — все события частной: жизни всех членов данного общества в определенную эпоху. В этом смысле эти саги образуют как бы единое литературное произведение. И если рассматривать их так, то тогда по широте охвата действительности они величайшее из произведений мировой литературы.

«Саги об исландцах», взятые по отдельности, как будто имеют то общее с историческими романами, что и в тех и в других объединяющим стержнем служит жизнь одного или нескольких «частных лиц», только эпизодически выступающих на большой политической арене. Однако в романе обращение к частной жизни — результат того, что в литературе получил права гражданства сознательный художественный вымысел, сначала в рассказе о настоящем, а потом и в рассказе о прошлой эпохе (известно, что исторический роман возник много позднее, чем роман из современной жизни). Между тем в «сагах об исландцах» обращение к частной жизни объясняется тем, что в Исландии не было государства, и поэтому содержанием рассказа о прошлом, совмещающем историческую и художественную правду, должны были, естественно, стать не общегосударственные дела или деяния правителей государства, а то, что было эквивалентом этого в древнеисландском обществе, а именно — распри между отдельными членами этого общества. Таким образом, персонажи «саг об исландцах», в сущности, не в большей мере частные лица, чем обычные персонажи исторических произведений, или, вернее, они одновременно и частные, и исторические лица — гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства.

В «Саге о Греттире» встречается около трехсот географических названий, т. е. названий хуторов, долин, рек, ручьев, озер, фьордов, заливов, мысов, островов, гор, ледников и т. д. Зачем такое обилие названий? Оно отчасти объясняется тем, что, поскольку Греттир был объявлен вне закона и, следовательно, всякий имел право его убить, он вынужден был скитаться по Исландии в поисках безопасного убежища. Однако скитания Греттира объясняют, в сущности, только то, что в саге о нем много названий разных пустынных местностей Исландии песков, лавовых полей, гор, ледников и т. д. Вообще же обилие географических названий в саге объясняется, конечно, тем, что в ней нет сознательного вымысла. Сознательно создавая художественное произведение, естественно назвать в нем только столько местностей, сколько необходимо для понимания действия, и, называя ту или иную местность, иметь в виду не конкретную реальность, а некоторое обобщение, т. е. нечто вымышленное. Но тот, кто писал сагу, хотел возможно более точно передать факты. Он не мог выдумывать названия, и он всегда имел в виду вполне конкретные местности.

В современных изданиях текста саги вся топонимика обычно подробно комментируется. Если в саге упоминается какой-нибудь хутор, то в примечании указывается, существует ли он и теперь, не переменилось ли его название или местоположение, не был ли он заброшен, где он был расположен, сохранились ли его следы и т. д. Если в саге упоминается название оврага, ямы, скалы, то в примечании указывается, есть ли у них и теперь название, точны ли сведения, сообщаемые о них в саге, и т. д.