Екатерина Юрьева - Все свободны

• Название: Все свободны
• Автор: Екатерина Юрьева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009

Она мечтала любить, жить долго и счастливо. Но в наш век цинизма и власти денег даже самое возвышенное чувство может быть попрано. Не многим удается пересилить обстоятельства и, несмотря ни на что, быть вместе. Она оказалась перед выбором: связать свою судьбу с деспотичным и жестоким возлюбленным или… бежать сломя голову…

---

— Да сам все сейчас увидишь.

— Хорошо. Нам сообщили, ты не один? — Мужик наконец повернулся в Васину сторону.

— Это Вася. Моя подруга.

— Понятно.

Скворцов заржал.

— Ни хрена тебе непонятно, раз мне самому непонятно ни хрена. — Он похлопал мужика по плечу. — Вась, что ты там стесняешься. Иди сюда. Познакомься, мой друг Владимир. А мы, кстати, на охоту-то пойдем? Ты готов?

— Как Гагарин и Титов.

Володя оказался мужчиной вполне приятной наружности с каким-то очень породистым лицом. Его жена Маша тоже была симпатичная. Особо хороши были дети — Соня, Любочка и Матвей.

Васе сразу же налили чай — с мороза и дороги, а Володя и Юра отправились выручать доставленный груз, что-то припрягать — собак к санкам или снегоход. Вася точно не поняла. Маша говорила, как пела:

— Как хорошо, Васенька, что вы приехали. Мы так рады видеть и вас, и Юрочку. Он нам так помогает. Столько всяких гостинцев всегда привозит, одежду, книги детям. Они же здесь учатся. — Говор у нее был какой-то мягкий, но непровинциальный. — Володя у Юрочки теперь работает. Вот новую технику привезли наблюдать за какими-то слоями в лесу. Тут же на сто километров никого. А Юрочке очень нужны эти наблюдения.

— Так это Юрий Николаевич вас сюда сослал?

— Нет, что вы, Васенька, он только помогает нам здесь выжить. Мы же у вас в столицах жили, мы ж столичные, вы не знали? Я искусствовед, работала в Третьяковке. Теперь образование и пригодилось, детей учу вот сама. А Володя инженером работал, вполне успешным. И награды у него были, и звания, а также премии. Детки старшие заболели — Матвей-то здесь уже родился. Володя сам роды принимал — в речке в нашей. Сейчас, говорят, так рожать модно — многие так делают, а мы ж по необходимости, чтоб не умереть, когда доктора нет. Вы речку-то не увидите, она ж подо Льдом вся. Вот хорошо, пришлось в лето рожать. Нельзя нам стало в том, ну вашем, климате жить. А только здесь и можно. Тут свое давление и ветер. Вот мы все бросили и приехали. Володя стал начальником заимки. Охота, лес — вот только наша еда. С непривычки — ой странно все было, Васенька, странно. А потом я и сама уже одна на охоту ходила, когда Володя при смерти с воспалением легких лежал. Чтоб с голоду дети не померли, куда ж не пойдешь. А у вас нет детишек? Так будут, будут. Радость такая. — Маша тем временем ловко накрывала на стол. — А Юрочка тоже приезжал сюда по своим делам. Нашел Володю. Оказалось, ему именно тут такой работник нужен. Наши-то завтра, наверное, на охоту пойдут. Они всегда в лес уходят. — Она искристо засмеялась, и тут они увидели Юру, который, похоже, уже давно стоял тихо, облокотившись на косяк, и любовался этой идиллией.

— Ладно-ладно, Машенька, — он обнял ее за плечи, — я прямо прослезился, честное слово. Вся моя ерунда не стоит и слезинки твоей чистой радости.

С грохотом в дом ворвался Володя.

— Ну что, добры люди. К столу, к столу.

— Подожди. Васька, иди сюда. Я тебе одну вещичку покажу. Шубу накинь только. — И потащил ее на мороз. — Смотри, специально для тебя припас. Он поднял руку в небо. Видишь, звезда взошла. Рождество сегодня.

Они вернулись в дом. Стол наполнился какой-то дивной снедью. Невиданные грибы и ягоды, лосятина и медвежатина — засоленная, запеченная, засушенная, заквашенная, какая-то удивительная рыба и какие-то пироги чудесные.

— Какие вы молодцы, на Рождество приехали. В такой благословенный день. Вы специально так подгадали или случайно вышло?

— И так и эдак, — засмеялся Юрий Николаевич. — Тут твоя жена рассказывала историю вашего здесь поселения. Я прямо прослезился.

— Юрочка, ну что я такого сказала? — застеснялась Маша. — Да что все про нас и про нас. А вы, Васенька, про себя расскажете?

Васе было просто нечего сказать. В этом глухом лесу, в этом теплом доме, с этими чудесными людьми она чувствовала себя полной дурой. Абсолютной. Бессмысленной и набитой.

…На завтрак подавали блинчики с творогом. Оказывается, они здесь все делали сами — и творог, и сметану, и сыр, и даже хлеб пекли. Все это и было на столе, только мужчин за столом не было. Маша рассказала, что с самого утра — и что не спится? — они укатили в лес на снегоходах. То ли проветриться, то ли пострелять. Маша уже подоила корову.

— А бог их знает, у них, у всех этих мужчин, такие странные фантазии. А мы тут сейчас пельменьчиков налепим к их приезду. Баньку вам на вечер истопим. Все успеем. Мы теперь, Васенька, вас слушать будем по радио. Володенька настроит наш приемник на вашу «Точку». И будем слушать. Вот как будет хорошо.

Что они могли от нее услышать? О чем она могла им рассказать?

Тем временем лепили пельмени с лосятиной. Васины руки совсем не слушались, и ее пельмени получались то кривенькие, то косенькие, то попросту дырявые, а Маша все рассказывала ей разные рецепты пельменей и всяких других глупостей, с помощью которых, как все знают, мостится широкая и удобная дорога к сердцу любого мужчины… Васе вдруг захотелось научиться готовить вкусную еду. Но она понимала, что никогда не справится с такой задачей. Для этого нужно если не чутье организма и необычная органика души, то, по крайней мере, талант.

Кроме рецептов Вася узнала, что летом здесь отличная рыбалка, и опять ей захотелось научиться рыбачить, чего никогда не приходило в голову. Приехать сюда и тихо сидеть с удочкой у реки. Сидеть и сидеть. Сидеть и сидеть. И тут она поняла, что для этого нужно внутреннее равновесие, которого у нее сроду не бывало.

И ей показалось, что, может быть, именно в поисках этого самого равновесия она и попала сюда. Но прежде — к Юрию Николаевичу.

— А знаете, Васенька, Юрочка изменился. Очень изменился. После встречи с вами. — Она не поднимала глаз от стола. — Это очень заметно.

Васе нравилась такая ее прямая простота. Да и что им было скрывать? Они здесь просто жили.

— Вы его не оставляйте. — Вася поняла, что где-то это слышала. — У него нет уже прежней жизни, и пути назад тоже нет. Ему без вас плохо будет, я все вижу.

Помолчали.

— Ну вот и банька у нас сама собой истопилась.

Вполне свежие Володя и Юра вернулись наконец из своего леса.

— Ну что вы тут поделываете? Баню натопили? Чай поставили? О, молодцы, вы тут на хозяйстве. Может, и Вася чему научится. Будет забавно посмотреть в нашем далеке на эти ее, так сказать, успехи. Ну что, чайку или в баньку? — Скворцов хитро переводил глаза с Володи на Машу, на Васю. — Чайку или в баньку? Ну раз все молчат, тогда мы с Васькой в баньку.

«То ему чайку, то баньку». — Однако Вася покорно поднялась.

Кайф был в бане непередаваемый. Эйфорические пары какой-то неизвестной травы воскресили их задолбанные жизнью члены. И в конце концов только снежный сугроб, растопленный сожженными попами, вывел из затмения. Неузнаваемые даже для себя, оказались они снова за столом, где застали счастливых хозяев. И уже снова слушали певучую Машу:

— А мы тут подарочек, Васенька, вам подготовили. Мы с детишками иной раз, от зимней тоски прячась, рукодельничаем. Вот и сплели туфельки из бересты. Возьмите, пожалуйста, от всей души.

Вася уже влезала в берестяные башмачки. И они ей были в самый раз.

— А что, Юрий Николаевич, на прием пойти в Кремль? С вами. Хоть есть теперь в чем. Доложим президенту о развитии народных промыслов.

— Юрочка, а как тебя Васенька порой называет славно — Юрий Николаевич, ведь есть в этом какая-то особенная симпатия.

— Надеюсь, ты не будешь всех нас больше травить своей охотой, — включился в беседу Володя.

— Действительно, охота и охота. Будто кушать нечего. — Маша была прагматична. Охота у нее соединялась только с голодом.

— Вы дикие люди. Я, может, только на охоте и отдыхаю.

— Дурак. Поспал бы лучше лишний час.

— Понимали бы чего. Это ж целая психологическая наука. Охота требует особой концентрации, и это единственное, что выбивает из моего мозга все говно, которое сидит в нем, не вылезая. Там другая форма сосредоточения. Клин клином.

— Ну тогда я вот лично отдыхаю только в кресле у зубного врача. Ни о чем другом думать не могу, кроме как о нем, любимом, — встряла Вася.

— А вы шутница, — засмеялся Володя.

— За это я ее и полюбил. — Юрий Николаевич, обняв Васю за плечи, притянул к себе.

— На охоту так на охоту, Юрий Николаевич. Куда скажешь, туда и пойдем, — выговорила Вася с отчаянием.

— Горжусь собой — вот оно, воспитание. Спать сейчас пойдем. А завтра все решим по-новому.

На следующий день все опять искрило и мелькало. Катались на снегоходах. Никого не стреляли. Горело солнце, освятив окрестные красоты и лица новоявленных спортсменов. Потом валялись в снегу. И вдруг, гоняясь друг за другом по полю, они увидели насмерть напуганную лису, выбежавшую на поляну. Лиса была совсем не огненно-красная, как ее обычно описывают в книжках или рисуют, а такая линяло-потасканная. Выпучив глаза, она в ужасе смотрела на незнакомый мир, который так неожиданно ворвался в ее тихое бытие средь зимнего затишья. Она напряженно стояла на краю поля, пытаясь понять — снится ли ей все это, или, может, она проснулась уже на другом свете. Тряхнув головой, чтобы отвязаться от дурных мыслей, и решив, что обезумела, лиса ринулась обратно в лес — от греха подальше, под радостные крики действительно спятивших от свободной радости людей. Они любили эту лису.