Федор Кнорре - Без игры

• Название: Без игры
• Автор: Федор Кнорре
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Проза
• Год: 1983

Творчество известного советского писателя Федора Федоровича Кнорре хорошо известно читателям по его большим повестям: «Родная кровь», «Каменный венок», «Одна жизнь», «Весенняя путевка», «Шорох сухих листьев», «Рассвет в декабре» и многим рассказам.

В настоящую книгу включены три новые повести писателя о людях сегодняшнего дня: «Без игры», «Папоротниковое озеро» и «Как жизнь?..». Острый сюжет, присущий большинству произведений Ф. Кнорре, помогает писателю глубоко раскрыть внутренний мир наших современников, гуманный строй их чувств и мыслей. Большой эмоциональной напряженностью отмечены в этих повестях столкновения самобытных характеров героев, очень непросты и трудны их судьбы.

---

— Куда ехать? — спросил сварливо, без малейшего интереса и включил счетчик.

— Давай по набережной. Где Суворов стоит, знаешь?

— К Кировскому мосту, пожалуйста! — вежливо сказал длиннолицый.

— Ах, пожалуйста, пожалуйста! — передразнил тот, кого Инспектор счел за шофера. — А радиво у тебя почему молчит? — и, не дождавшись ответа, как у себя дома, проворно сунул руку и включил приемник.

Приемник был заранее отключен.

— Испорчен, — сварливо буркнул Инспектор.

Шофер, шофер, это точно! В машине — как у себя на рабочем месте. Значит, если это правда «они», его задача перехватить вовремя руль и вести дальше машину.

В кабине стоял сивушный и табачный дух. В тесноте кабины они сидели плотно вчетвером. Инспектор и трое убийц. Или просто подвыпившая компания — видно будет.

Он чувствовал свой беззащитный затылок, который так нетрудно проломить ударом молотка, или гири, или чем-то, что у них припасено за пазухой. А может быть, проволока? Струна? Накинут на горло и с силой дернут назад, запрокидывая ему голову, перерезая горло, как Иванову. Он помнил, как Иванова приготовляли, чтоб можно было показать жене... Страха за себя еще не было. Он боялся, что это окажутся опять не «те», а «те» в это время где-нибудь в далеком переулке глушат ударом по голове или душат проволокой еще одного таксиста, которого придется идти осматривать в морге и извещать жену... а может быть, возлюбленную или дочь?.. Но думал он как будто не о себе, а о ком-то другом, кто был за пределами кабины.

Сам же он только слушал, смотрел и ждал, был наготове.

Поворот на набережную получился грубым, крутым, он заставил себя расслабиться.

Площадь осталась позади с ее фонарями. Там было безопасно. А как на прямой — вдоль набережной? Нет, вероятно, постараются отъехать подальше.

На мгновение он увидел далеко позади вынырнувшую из-за угла машину Коптелова, которая должна за ними следовать.

Выдалась спокойная минута, пока ехали по освещенному широкому мосту. На долгом, прямом Кировском проспекте он вел машину, не сбавляя хода... Еще мост...

— Вот тут свороти-ка!

Он в первый раз услышал сиповатый голос того, кто сидел сзади справа. Ох, честное слово, похоже, опять обыкновенная компанийка.

— Да, да, тут направо, а там мы покажем! — девичий подростковый голос сидевшего у него за спиной длиннолицего, в курточке, был почему-то очень примирительный, успокаивающий.

Нет, что-то тут есть, опять почувствовалось Инспектору.

Они уже два раза сворачивали. Улицы навстречу открывались уже потемнее, только это еще решительно ничего не значило, но тут произошла маленькая заминка: «Вот тут свернем!» — сказал один, а другой поправил: «Нет, нет, подальше». Так тоже бывает, но вежливый, в курточке, почему-то поспешил замять:

— Верно-верно, я спутал!.. А там вы нас подождете несколько минут, мы недолго, и тут же обратно к Невскому!

— Ладно, только если недолго, — ворчливо буркнул Инспектор.

— Нет-нет. Три минуты... Мы долго не задержимся.

Шел снег. Спал город. Светили высокие фонари, нагнувшись над безлюдными заснеженными, как пустынная степь, улицами. Сворачивая на углах, бежала машина с четырьмя людьми. Маленькая, защелкнутая, закупоренная коробка в путанице бесчисленных притихших улиц.

Все реже фонари, все длиннее озеро глубокой тьмы от одного островка света до другого. Мотор ровно стучал. Люди дышали, молчали, ждали. Ровно, как метроном, отстукивавший обычные часы и минуты жизни Инспектора, счетчик теперь работал на последнем пределе — не секундами, а неуловимыми мгновениями. Упущенная частица секунды — непростительное ротозейство, вялое промедление — проигрыш всего. И надо молчать, не выпуская из поля зрения дорогу и зеркальце, в котором видны головы и толстое левое плечо в сером сидевшего сбоку пассажира.

Два раза на поворотах он успевал заметить бесконечно далекую машину Коптелова, но потом совсем потерял ее из виду. Может быть, ребята его упустили?.. На крутом повороте эти не рискнут наповал ударить по голове человека за рулем. На большой скорости, пожалуй, тоже неразумно, может, поэтому он и гнал машину так, что Коптелов отстал?.. Да кто знает, поступят ли они разумно или глупо? Теперь он уже почти совсем был уверен, что они «поступят». Это были «они». Он страстно желал, чтоб это были наконец «они», кого высматривал столько времени. И в то же время он почти чувствовал уже замахивающуюся руку со свинчаткой у себя за спиной, всем затылком, хрупким, как яичная скорлупа, чувствовал опасность. И тут же ему вдруг представлялось, что это не он сидит, а какой-то незнакомый, не виданный им никогда, безымянный, беспомощный таксист Иванов, которого он во что бы то ни стало должен прикрыть, выручить, защитить, принять за него предательский удар сзади. Ведь до тех пор, пока он здесь, на своем месте, тот в безопасности.

И вдруг все перевернулось. Из-за угла им навстречу медленно выехала патрульная милицейская машина. Облегчение такой силы, что оно было почти восторгом, хлынуло на него. Поразительное чувство, когда ты вдруг оказался в полной безопасности... Спасение, покой, счастливый отдых от предельного напряжения... Прекрасная, как грозный мигающий ангел, машина все приближалась, уже он мог разглядеть родное, незнакомое, братское лицо за стеклом, два лица, смотревшие прямо на него. Затормозить, выскочить, крикнуть «вот они!», и все будет прекрасно, он сделал свое дело и спасся сам, ох, если б он только совсем наверняка, точно, безошибочно был убежден, что это действительно «они». Но он, собственно, ровно ничего не знал, только чувствовал. Искушение выпутаться из игры неудержимо толкало его ногу на тормоз, руку — распахнуть дверь...

Патрульная машина поравнялась... прошла мимо... он держал ровный газ, уходил все глубже в одиночество, пустынное, безлюдное одиночество, неподвижное, напряженное. Он видел по-прежнему дорогу, толстопалые руки сидевшего рядом шофера, плечи и головы сидящих сзади. Там что-то изменилось: правый слегка передвинулся к середине и сидел не двигаясь. Сидеть в углу удобнее. Зачем ему понадобилось подвигаться?

О идиот проклятый! Он стиснул зубы от ненависти к себе за то, что упустил свой шанс. Теперь-то ему ясно стало: конечно, это «они». При появлении патрульной машины до чего они разом примолкли, а у шофера совсем изменились руки, так неподвижно смиренно успокоились на коленях. И вот до сих пор они все трое продолжают молчать.

Если бы сейчас ему снова встретилась патрульная машина, он бы ее остановил не задумываясь. Но она не встретится больше никогда, он прозевал. Хорошо, что их все-таки видели ребята на этой пустой улице, где никакого движения, ни пешеходов в такой поздний час.

Вдруг он уже ясно почувствовал, что «это сейчас будет»... Почему? Сразу после встречи они не решаются, молчат, затаились, но потому-то теперь они и тянуть долго не станут. Он не раздумывал, не делал умозаключений, только знал: вот-вот, сейчас!

Вежливый у него за спиной шевельнулся, сквозь гул мотора только мышь могла расслышать такой шорох, но он его уловил.

— Может, закурим? — голос был бесцветный, бессмысленный, слова лишены значения.

— Ага, — откликнулся шофер. — Это можно!

Пачку от «Примы» у ресторана они бросили. Должны бы вскрывать новую. Нет, никто не доставал ничего из кармана. Вместо этого другой торопливо напряженно выпалил:

— А спички есть?

В ту же секунду он уловил у себя за спиной едва слышный, мгновенный звук ненатянутой струны, вскользь коснувшейся железа.

Толстые пальцы шофера точно проснулись. Локоть левой руки отодвинулся чуть назад, а пальцы правой незаметно, еле шелохнулись, начиная движение приоткрывания: большой палец отошел от указательного, как бы готовясь сделать рогульку, чуть шелохнулись и замерли, как бегуны на старте. Шофер, наверно, сам вовсе не заметил, что его пальцы едва заметно начали движение, к которому он только мысленно готовился. И в то же момент он начал неожиданно громко:

— Спички е... — и оборвался, не договорил: «есть».

Инспектор мгновенно нагнул голову, упираясь подбородком в грудь и прикрывая локтем лицо, упал на баранку и во весь оборот крутанул ее влево. Машину занесло на таком сумасшедшем, аварийном повороте, что она неизбежно должна была бы перевернуться, если б не врезалась в плотный снеговой барьер у тротуара. Всех в машине отшвырнуло к правой стенке, даже и самого Инспектора, который один из всех этого ожидал. Отлетая в общую кучу, успел отметить, как закинутая петлей струна обожгла руку и сорвала с него фуражку, сдирая кожу со скулы, успел первым дотянуться и раскрыть дверцу и уже рванулся, начал толчок, чтобы выпрыгнуть хоть плашмя, как бросаются в воду, из машины, — но последнее, что он помнил, был оглушающий тупой удар по голове и чувство полета куда-то головой вперед.

Два дня тому назад, в воскресенье, вся семья была в сборе, на даче. Такая уж была традиция: в воскресенье, собравшись всем вместе, отсидеть полчаса за завтраком. Потом каждый отправлялся куда хотел, но за эти полчаса Анна Михайловна, как установила их много лет назад, держалась неотступно.