Раиса Беньяш - Пелагея Стрепетова

• Название: Пелагея Стрепетова
• Автор: Раиса Беньяш
• Издательство: Искусство
• Жанр: Театр
• Год: 1967

Все в жизни Пелагеи Стрепетовой, словно нарочно, сочинено для романа. Великая трагическая актриса, она и сама шла навстречу трагическим испытаниям. Творческим, человеческим, общественным. Ее биография полна резких и неожиданных столкновений, внезапных конфликтов, таинственных совпадений. Кажется, действительность сама позаботилась о том, чтобы на каждом жизненном перекрестке, с первой минуты появления на свет, подстроить непредвиденные и глубоко драматичные повороты.

---

Раиса Моисеевна Беньяш Пелагея Стрепетова

ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

Все в жизни Пелагеи Стрепетовой, словно нарочно, сочинено для романа.

Великая трагическая актриса, она и сама шла навстречу трагическим испытаниям. Творческим, человеческим, общественным.

Ее биография полна резких и неожиданных столкновений, внезапных конфликтов, таинственных совпадений. Кажется, действительность сама позаботилась о том, чтобы на каждом жизненном перекрестке, с первой минуты появления на свет, подстроить непредвиденные и глубоко драматичные повороты.

Ее творческий облик сложился неправдоподобно рано.

В семь лет она впервые вышла на сцену. Ей не исполнилось и пятнадцати, когда она стала профессиональной артисткой. В шестнадцать, на крохотной сцене похожего на сарай летнего рыбинского театра, она случайно сыграла Лизавету в «Горькой судьбине» Писемского. Роль, которой суждено было стать главным спутником всей творческой жизни.

Еще через три года, в возрасте, когда другие еще осматриваются и выбирают, Стрепетова вернулась к «Горькой судьбине» в самарском театре, и уже тогда успех спектакля отозвался далеко за пределами волжского города, посеяв слух о рождении небывалого сценического таланта.

Ей было двадцать три, когда ее объявили новым светилом русского драматического театра. Когда ее выступлений ждали как крупного общественного события. Когда ее единодушно окрестили чудом, назвав ее игру гениальной. Но ей еще не было тридцати двух, когда те же газеты сообщили, что актриса слишком стара для своих ролей.

Это было чудовищно по несправедливости.

Несправедливости подкарауливали ее на каждом шагу. Уже широко признанная и знаменитая, в пору, когда провинция и обе столицы носили ее на руках, она оставалась актрисой без постоянной службы и своего театра. Когда же она попала наконец на казенную сцену, о которой мечтала, главная тема актрисы была высказана, и ее талант объявили перегоревшим как раз тогда, когда он достиг зрелости.

Лучшие художники ее времени писали и рисовали ее. Репин, увлеченный необычайным своеобразием натуры и находивший ее прекрасной, возвращался к ней много раз. Потом он создал свой удивительный, едва ли не лучший у него по живописи, «Портрет трагической актрисы Стрепетовой». Крамской говорил о чертах, «делающих ее не только интересной, но и замечательно красивой и привлекательной». А в десятках карикатур и вульгарных шаржей, как и в печатных пасквилях, грубейшим образом измывались над погрешностями фигуры, над существующими и выдуманными женскими недостатками.

Она страстно и жертвенно служила искусству. За то, что она не подстраивалась ни под чьи вкусы и не признавала никаких компромиссов, ее обвиняли в неуживчивости и повсюду распространяли молву об ее дурном, нетерпимом характере.

Но она действительно бывала порой нетерпима. В ней жило много противоречий. И они усложняли ее и без того нелегкое существование. Ее искусство было бунтарским, ниспровергающим, порой революционным. Но религиозная до фанатизма, она запутывалась в предрассудках. Их власть над ней была иногда смешной. Но могла быть и страшной.

Она много любила. Любила преданно, пылко, самозабвенно. Но любя, часто терзала и себя, и других. Она не понимала, что можно видеть какие-то вещи не так, как видит она, что к разным явлениям жизни можно относиться по-разному. Поэтому человек, которого она любила больше всех, после долгой борьбы чувств ушел от нее. Второй, тоже любимый по-настоящему, добровольно оборвал свою жизнь выстрелом в висок. И участь второго повторил сын, которого Стрепетова боготворила.

Ее славе мог позавидовать любой, даже очень талантливый современник. Но она пережила свою славу, и это стало источником незаживающей боли. Не оставлявшей ее до самого конца.

Она прожила пятьдесят три года и умерла в день своего рождения. Умерла полузабытая ровесниками и неизвестная младшим современникам.

По существу, она умирала дважды.

Первый раз — вместе со своим искусством. После двадцати лет невиданной славы, оно оказалось ненужным и ушло со сцены раньше, чем ушла из жизни актриса Стрепетова.

Но пока она жила, она никогда не знала обывательского покоя, не мирилась с самодовольством и сытостью. И в удачах, так же как в заблуждениях, она не умела остановиться на полдороге, чтобы рассчитать силы или предусмотрительно выбрать то, что полегче и выгоднее.

И в тяжелом и в радостном она доходила до крайней черты, тратилась вся, ничего не приберегая на завтра.

Но тяжелого было больше. Слишком много для одного человека.

Трудности подстерегали уже вначале.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лесенка была шаткая.

Она стонала от каждого шага. Под огромными, в полступени ногами прогибались доски.

Ливрейный лакей взялся за худенькое перильце и брезгливо отряхнул руку. Подтаявший рыжий снег облепил белую нитяную перчатку. Резкий стук испугал Стрепетову.

В дверях перед ней выросла могучая фигура в красном без головы.

Видений не было уже несколько лет, с детства. Тогда, в последний раз, на пустынном дворе за парикмахерской, возник мертвенно бледный человек в офицерской шинели, небрежно брошенной на плечи. Он исчез так же внезапно, как появился. Словно растаял.

Но тоскливую отчужденность его взгляда и горестный взмах руки девочка запомнила навсегда.

Кроме нее, никто офицера не видел, и ей не поверили. Но она знала твердо, что отец, известный ей только по смутным снам, приходил к ней прощаться.

Видение повторилось дважды и больше не возвратилось.

Ушли вместе с детством и другие галлюцинации. Но странная безголовая фигура, недвижно торчавшая на крыльце, не могла быть реальной. Только потом стало ясно, что голова существует — выше, над выточенным дверным карнизом.

Сломившись почти пополам, ливрея перешагнула порог дома и произнесла приказательно: «Господа едут к вам с подарком. Извольте приготовиться…»

Стрепетова взорвалась. Она охотно отчитала бы надменного холуя, но времени на это уже не осталось. Вблизи зазвенели бубенцы кареты. Тетка, Надежда Ивановна, кинулась наводить порядок.

Спектакль накануне кончился поздно. При всей дешевизне ярославских извозчиков, они казались недоступной роскошью. Громадный узел с костюмами пришлось, как обычно, тащить на себе до самого дома.

Дом был низкий, горбатый. Второй этаж не достигал крыш соседних одноэтажных строений. Театральная гардеробщица, Марфа Тихоновна, сдала Стрепетовой верх — две крошечные комнаты с мебелью. Квартира вместе с обедом и стиркой обходилась в четырнадцать рублей. На все остальное от месячного жалованья оставалось еще четыре рубля.

Экономили даже на чае и сахаре. О том, чтоб пополнить гардероб для сцены, нечего было и думать. Старье, перешитое еще дома, служило на все случаи. Иногда, правда, перепадала посылка от няни из Нижнего Новгорода.

Нарядное платье из белого тарлатана для вчерашнего спектакля дала взаймы сердобольная актриса местной труппы.

Платье аккуратно висело на одном из двух стульев. При свете дня оно казалось уже не белым, а цвета кофейной жижи. Но кашемировый пояс, взятый у той же актрисы, не потерял яркости. Густо-красный, с бретелями, обшитыми по краям черным бархатом, он лежал вместе с другими театральными принадлежностями на широкой кровати.

Для узкой комнатенки кровать казалась непомерно большой. Зато на ней удавалось умещаться вдвоем, с теткой.

Кровать, как и тарлатановое платье, была чужой. Но на цветы, стоявшие в простой глиняной миске, никто посягнуть не мог. Два букета камелий, белых и красных, преподнесли Стрепетовой прямо на сцене.

Цветы не на шутку рассердили бенефицианта.

Михаил Павлович Докучаев занял начинающую актрису из прихоти. Никто не верил, что пятнадцатилетняя девушка, почти ребенок, справится с главной женской ролью в модной мелодраме И. Самарина «Перемелется — мука будет».

Роль Софьи недаром считалась трудной. Она требовала сильных драматических средств и привлекательной внешности. На внешность Стрепетова рассчитывать не могла. Сценического опыта не было никакого. А пьеса, как на грех, оказалась запутанно многословной и местами фальшивой.

Всякую фальшь юная исполнительница ощущала болезненно. Интуиция легко вела ее сквозь самые сложные переплетения чувств, если они отвечали жизненной логике. Искусственность драматических ходов, многозначительность, неверный тон немедленно вызывали скованность. Азарт, с которым Стрепетова кинулась на новую роль, сменился растерянностью.

Репетировали, как обычно, всего два раза. Докучаев, в качестве гастролера, вел себя диктатором. Это, пожалуй, даже облегчило задачу. Добрыми советами и насмешками труппы Докучаев пренебрег, оставив роль молодой графини Софьи за Стрепетовой.