Джон Барт - Всяко третье размышленье

• Название: Всяко третье размышленье
• Автор: Джон Барт
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02988-0

Впервые на русском — новейший роман классика американского постмодернизма, автора, стоявшего, наряду с К. Воннегутом, Дж. Хеллером и Т. Пинчоном, у истоков традиции «черного юмора». «Всяко третье размышленье» (заглавие книги отсылает к словам кудесника Просперо в финале шекспировской «Бури») начинается с торнадо, разорившего благополучный мэрилендский поселок Бухта Цапель в 77-ю годовщину Биржевого краха 1929 года. И, словно повинуясь зову стихии, писатель Джордж Ньюитт и поэтесса Аманда Тодд, профессора литературы, отправляются в путешествие из американского Стратфорда в Стратфорд английский, что на Эйвоне, где на ступеньках дома-музея Шекспира с Джорджем случается не столь масштабная, но все же катастрофа — в его 77-й день рождения. Как будто этих совпадений было мало, далее следуют несколько эпизодов, обозначенных как «видение/греза/морок/умопомрачение/глюк/все что угодно», по одному на каждое время года; в этих видениях Джордж вспоминает друга своего детства и юности Неда Проспера, с которым они пережили немало общих увлечений, от литературных до любовных…

---

— Неоперившийся СПП и почти оперившийся Писатель с прописной «П», которому, увы, слишком рано подрезали крылья. — Такую поправку внес ее муж. — Жаль, что я не был в пятом классе твоим однокашником.

— Мне тоже. Но когда ты учился в пятом, меня только-только зачали и я мало чем отличалась от лифчичного крючка. Предполагается, наверное, что мне следует спросить: «Если такая мысль пришла в связи с первым твоим литературным творением (коему предстояло, насколько я поняла, стать вскоре вашим совместным), в голову твоего покойного дружка по Зрелом Размышлении, то какая же пришла туда по Перезрелом?»

Хороший вопрос, спасибо. Доживи срезанный нерасцветшим писатель Нед Проспер до наших дней и услышь он о недавно посетившем Джорджа Ньюитта постравноденственном видении и его последующем солнцеворотном истолковании, перезрелое размышление, возможно, привело бы его к мысли, что, какое бы значение ни приписывалось ударам палкой, более чем заслуженным Дж. в пятом классе, они отзываются также эхом пяти площадок, на коих мы, тогда еще первоклассники, останавливались, совершая деньрожденное восхождение на пожарную вышку, причем пятую и последнюю перед вершиной башни остановку он объявил бы местом инаугурации нашей дружбы.

— Однако в то время — или все это мне приснилось? — Нед сказал лишь что-то вроде: «По перезрелом размышлении, Джи, это был последний раз, когда меня отлупили палкой за то, что я оказался Читателем, черт бы его побрал. Отныне, если меня и будут сечь или лупцевать, то лишь за мою писанину, а не за чью-то еще». На чем цитирование, вольное изложение, мнимое воспоминание или что угодно и завершается.

— Коли тебе интересно мнение твоей всегда готовой прийти на помощь помощницы, — давно пора. Однако если ты и вправду собираешься писать свое неведомо что, то мог бы упомянуть здесь и о том, что именно это его третье, перезрелое размышление было также и первым из тех, которые посвящались Последним Вещам, которые он, по твоим словам, любил примечать, если оно и впрямь было так, и о которых мы пока что услышали. Прости за обилие «которых».

— Ты позволишь твоему благодарному мужу поцеловать тебе руку?

— Любую часть тела, которая ему приглянется. И прежде чем она омоет руки и отречется от участия в сей сомнительной затее, будь любезен, объясни твоему, еще даже менее терпеливому Читателю, какое дальнейшее значение имеет для чего бы то ни было на свете, если имеет вообще, это растянутое воспоминание об охальном стишке?

Значение? А, ты об этом. Ладно: лет восемь или девять спустя, когда Нед Проспер процветает на первом курсе здесь, в СтратКолле, а Дж. И. Ньюитт прозябает в Тайдуотерском университете штата и оба они совершенно уверены, что их Призванием (с прописной «П») является создание Художественной (с прописной «Х») прозы, Нед с упоением рассуждает о том, что будущие историки литературы станут прослеживать эпохальные карьеры обоих до того поначалу унизительного, но в конечном счете вдохновительного дня в пятом классе мисс Бринсли, который познакомил их с муками и радостями литературного творчества. По его ретроспективному убеждению, именно зловещая слава, которую приобрел в конце концов БББ-стишок, преобразовавшись из текстика, тайком нацарапанного на листке бумаги, в совместно переработанное и громогласно повторявшееся носителями Устной Традиции Спортплощадки творение, и возжгла в обоих мальчиках страсть не только к чтению (в особенности романов: уже не о Томе Свифте и Тарзане, приемыше обезьян, которые они проглатывали в начальной школе, но «Всадников полынных прерий» Зейна Грея, «Белого Клыка» Джека Лондона и даже «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо» Дюма père[36]), но и к сочинению всякой всячины: в Стратфордской младшей средней таковой была подпольная, сатирическая, якобы нацистская «газета», называвшаяся «Дер Берлин таймс», с неприличными карикатурами на «Гитлера энд К°», походившая более на листовки, экземпляры коих ходили по рукам их одноклассников; в средней школе округа Эйвон — подписывавшийся псевдонимом раздел светской хроники и юмора в еженедельном «Орле СрОкЭй»; раздел назывался «Скопа», вверху его стоял девиз: «Орел парит; Скопа когтит», внизу — ПН (означавшее Проспер/Ньюитт, их совместный ПсевдоНим).

Впрочем, это уже другая история: цветущей весны их отрочеств и третьих десятков лет, они же сороковые и пятидесятые Века Америки, — весны, сменившей Зиму, под самый конец которой они ощутили в себе первое бурление неких, так сказать, приливов.

— Еще один недурной Nom de Plume[37]: «Некие Приливы» — ты не находишь?

Touché[38]. Что же касается Здесь и Сейчас, пока приближалось Весеннее Равноденствие 2008-го, Фидель Кастро и Владимир Путин передали — во всяком случае, номинально — власть над своими владениями тщательно отобранному каждым преемнику; Хиллари Клинтон и Барак Обама продолжали нудить свое на ранних президентских праймериз демократов; доллар плавно скатывался вниз; цена сырой нефти долезла до отметки в 100 долларов за баррель; длившаяся пятый год война в Ираке обходилась США в 21 миллиард долларов в месяц; наша злополучная пакистано-афганская затея пребывала в патовом состоянии — при этом «Талибан» набирал все большую силу; жестокие шторма обрушились под конец зимы на Калифорнию, среднезападные и северо-восточные штаты (но обошли стороной наше среднеатлантическое побережье); а в начале марта в Канзасе обнаружили женщину, которая не только прожила два года в уединении своей ванной комнаты, но столько времени просидела там на унитазе, что к попе ее буквальным образом приросло сиденье оного, каковое спасателям-первооткрывателям женщины пришлось демонтировать, прежде чем они смогли отвезти свою находку в больницу, хирурги которой отделили беднягу от названного приростка.

Джордж Ирвинг Ньюитт — все течет, все изменяется — усматривает в ней сходство с его склонной впадать в зимнюю спячку музой, — хотя нет, последняя вот только что пробудилась и посоветовала ему (лучше никогда, чем с опозданием?) завершить этот раздел Неведомо Чего парочкой Последних Вещей, почерпнутых из «зимы» его и Неда предподросткового детства…

Впрочем, затем, по Зрелом Размышлении, она вспоминает — или это он напоминает ей, — что мы уже проделали это всего несколькими страницами раньше…

И мы, посвятив недолгое время Третьему Размышлению, Перезрелому, говорим: «Adieu[39], буквальная и фигуральная Первая Зима» — и предлагаем Читателю (если он/она нас еще не покинули) последовать совету вышеупомянутой песни Пита Сигера о том, что всему свое время:

Вертись, вертись, вертись…

3 Весна

Весна уж выходит по травке гулять,
Но где же цветы, хотел бы я знать?[40]

— Солнцевороты принадлежат мне, — как-то под конец марта — утром, в Стратфордской средней — заявил Нед Проспер своему дружку Джорджу Ньюитту (поскольку в один из них он родился, что и требовалось доказать) и, следуя той же логике: — А равноденствия — тебе.

Сейчас, шестьдесят лет спустя, памятливый ДжИН полагает, что заявление это было сделано в недвардианском стиле: дабы подчеркнуть важность произносимых им слов, его друг поднял перед собой кулак с торчавшим из оного вверх большим пальцем, а некоторое время спустя за ними последовало: «По зрелом размышлении[41] это оставляет за мной зимний солнцеворот, а за тобой — осеннее равноденствие, так? Вследствие чего по перезрелом размышлении[42] сообщаю: ебал я все это! Последний день зимы! Первый день весны! Пора бы уже и расстаться с нашей ёбаной девственностью, друг!»

«Слово, которое выиграло войну»[43] — так говорили британские солдаты об этом англосаксонском ругательстве, настолько распространенном в диалогах нынешних романов и фильмов, что, прочитав его или услышав, никто и ухом не ведет[44] (Дж. пишет это в Рядовое Буднее Утро 2008-го), но в те времена настолько запретное, что, всего лишь произнеся ею вслух, мальчики из Стратфорда/Бриджтауна ощущали себя бог весть какими мачо и ходоками. Даже через дюжину лет, когда завершилась американская война-после-Той в Корее (и жизнь Неда, едва-едва начавшего писать свой первый и единственный «роман», тоже — в Нижней Калифорнии), а ДжИНу посчастливилось напечатать свой первый, не пробудивший большого интереса роман, Слово все еще почиталось до того опасным, что редактор университетского издательства счел его чрезмерно смелым — тем более для разговора огорченной жены с ее прежней соседкой по комнате в университетском общежитии. Жена спрашивает: «Джейн, скажи ты мне, ради Христа, зачем ты еблась с моим мужем?»[45] На что бывшая лучшая подруга отвечает, пожимая плечами: «Для танго нужны двое, Барб. Спроси лучше у Пита, зачем он ебся со мной». А в вызвавшем еще меньший интерес британском издании романа этот некогда выигравший войну глагол и вовсе заменили, не испросив разрешения автора, на «спала/спал».