Андрей Константинов - Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

• Название: Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
• Автор: Андрей Константинов
• Жанр: О войне
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077971-0; 978-5-9725-2441-9

В романе впервые представлена подробно выстроенная художественная версия малоизвестного, одновременно символического события последних лет советской эпохи — восстания наших и афганских военнопленных в апреле 1985 года в пакистанской крепости Бадабер. Впервые в отечественной беллетристике приоткрыт занавес таинственности над самой закрытой из советских спецслужб — Главным Разведывательным Управлением Генерального Штаба ВС СССР. Впервые рассказано об уникальном вузе страны, в советское время называвшемся Военным институтом иностранных языков. Впервые авторская версия описываемых событий исходит от профессиональных востоковедов-практиков, предложивших, в том числе, краткую «художественную энциклопедию» десятилетней афганской войны. Творческий союз писателя Андрея Константинова и журналиста Бориса Подопригоры впервые обрёл полноценное литературное значение после их совместного дебюта — военного романа «Рота». Только теперь правда участника чеченской войны дополнена правдой о войне афганской. Впервые военный роман побуждает осмыслить современные истоки нашего национального достоинства. «Если кто меня слышит» звучит как призыв его сохранить.

---

Но всё же однажды «жигулёнок» вскрыли и ещё сняли зеркала. Борис быстро восстановил потери своими силами (отца в эту «трагедию» нельзя было посвящать ни в коем случае) и с тех пор стал кататься на машине к институту реже. Хотя полностью отказать себе в этом удовольствии не мог. Глинский не особо афишировал своего «железного коня», но в казарме — как в деревне, все про всех всё знают. Вот и Новосёлов знал, что говорил. И ведь почти накаркал младший сержант! Именно из-за «жигулёнка» чуть было не «влетел» Борис в самом конце второго курса. А дело было так: однажды тихой майской пятницей подъехал Глинский на одну из своих «заповедных» парковок, прямо под стены виияковского общежития — «хилтона». Всё было как всегда, вот только неподалеку стояла девушка, явно ловившая такси или попутку. Борис ещё издалека её заметил, потому что не заметить её было нельзя. Невозможно. И дело было не только в её точёной фигурке и шикарной гриве тёмных волос. Она была… вся какая-то яркая, необычайно хорошо одетая для того времени. Фирменные синие джинсы с какой-то бахромой на бёдрах, лёгкие замшевые полусапожки на высоком каблуке, яркая красная блузка с расшитым воротом и короткий замшевый жилет — всё это было не только стильно и даже «эстрадно», но и явно дорого.

Глинский, останавливая машину, даже пожалел, что у него просто нет времени: через полчаса вечерняя проверка. Но не успел он досетовать на злую судьбу, как девушка сама направилась к нему быстрым шагом. Борис и глазом моргнуть не успел, как она открыла пассажирскую дверь.

— Не подвезёте? Я хорошо заплачу…

Глинский глянул в её лицо и ощутил, как по спине бегут мурашки. Лицо девушки было не просто красивым, оно было необычным, очень индивидуальным. Такое лицо с другим не спутаешь, а увидев один раз, уже не забудешь. Тонкие, практически европейские черты странным образом сочетались со смуглостью кожи и странным, каким-то кошачьим разрезом огромных зелёных глаз. Девушка улыбнулась, демонстрируя шикарные белые зубы, а от этой улыбки на щеках у нее заиграли потрясающие ямочки. Оцепеневший Борис с трудом сглотнул непонятно откуда взявшийся в горле ком и, помотав головой, пролепетал:

— Я бы рад… Но… Я — курсант… Я не могу…

В подтверждение своей курсантской участи Борис сбросил куртку, «разоблачившись» до хэбэ. Да так и остался. Незнакомка удивленно повела бровью:

— А что, курсантам запрещено подвозить девушек?

Глинский почувствовал себя полным дураком, понял, что краснеет, и ответил как есть:

— Да не запрещено. Просто… Я — в «самоходе».

Девушка недоуменно обвела глазами салон автомобиля:

— В самоходке? Ваше «ландо» больше похоже на… э-э-э… самокат.

Борис фыркнул:

— «Самоход» — это самовольная отлучка. Ну когда без разрешения…

— А-а, — понимающе закивала девушка, — беглый, значит?

— Ну… вроде того.

— Поня-ятно… К девушке своей бегали, наверное?

— Нет, — Глинский покачал головой, снова почувствовал, что краснеет, и простодушно добавил: — К маме.

— Как трогательно.

Незнакомка снисходительно улыбнулась, но сказать больше ничего не успела, потому что из-за угла ближайшего дома вдруг выскочили три мужика.

Их можно было принять за братьев несостоявшейся Бориной пассажирки: они тоже были высокими, черноволосыми и красивыми. Увидев девушку, все трое разом загалдели на каком-то странном грубоватом языке и замахали руками.

— Ну вот, — с досадой вздохнула незнакомка, — и мой «самоход» не удался… Эх, товарищ курсант, не спасли вы девушку. Стыдно.

И вот тут Борис сказал то, чего сам от себя не ожидал:

— Садитесь быстрей! Я спасу!

Уже пошедшая было к дороге молодая женщина остановилась, удивлённо обернулась и вдруг засмеялась:

— Ишь ты… Гусар какой… Была не была, да? Уважаю, молодец… Да только я уже не могу. Побег — это дело тайное, а когда внаглую, на глазах, — это уже бунт. На бунт я ещё не готова.

Трое мужчин снова что-то закричали, и девушка ответила им на том же непонятном языке.

— Это… цыганский? — спросил Глинский.

Девушка кивнула:

— Знаешь или догадался?

Борис пожал плечами:

— Догадался… Я языки учу… А вы совсем не похожа на цыганку. И ваши… знакомые — тоже.

Незнакомка усмехнулась:

— Приятно встретить специалиста. По цыганам. И по языкам.

Она коротко махнула на прощание рукой и быстрым шагом направилась к громко гомонившей колоритной троице.

— А как вас зовут? — крикнул ей в спину Глинский.

— Виола, — ответила она не останавливаясь. И если женские спины могут что-то выражать, то спина Виолы явно выражала полное отсутствие интереса к тому, как зовут случайного собеседника. Но Глинский всё равно крикнул:

— А меня — Борис!

Она вновь махнула рукой в знак того, что услышала, и ускорила шаг, ни разу не оглянувшись. А Глинский долго смотрел вслед и ей, и всей этой странной и яркой компании. Он смотрел так долго, что едва не прозевал «уазик» комендантского патруля, подкравшийся сзади. Да, это уже было серьёзно: они наверняка узрели не только мятущегося в неположенном месте курсанта, но и номер его авто. Теперь, если захотят, могут найти. А пока пришлось Борису прыгать в свою машину и с визгом покрышек уходить на «запасной аэродром», то есть парковаться за квартал от ВИИЯ, выжидать там с четверть часа и только потом, озираясь на каждом шагу, словно диверсант во вражеском тылу, пробираться к институту… На вечернюю проверку — если б она в тот вечер проводилась — он опоздал минут на двадцать…

Борис потом ещё с месяц чуть ли не каждый день приезжал на то место, где увидел Виолу, — благо оно было рядом. Но ни она, ни её колоритные знакомые там больше не показывались. Видимо, в тот день они оказались там случайно… Кстати, вскоре и «самоходы» потеряли актуальность — как только Борис закончил второй и был переведен на третий курс.

5

На третьем курсе пошла уже совсем другая жизнь. Закончилось казарменное существование. Началась эпоха «Хилтона». Никто уже и не помнит, кто первым так назвал общежитие для курсантов с третьего по пятый курс. Но название прижилось настолько, что даже начальники уже только «Хилтоном» и называли это восьмиэтажное бледно-зелёное строение на углу Волочаевской и Танкового проезда — весьма, впрочем, далёкое от стандартов всемирно известной гостиничной сети.

«Хилтон», конечно же, был больше чем общагой, сами курсанты именовали его «духовной надстройкой виияковского бытия». Не сказать что в «Хилтоне» царили такие же свободные нравы, как в студенческих общежитиях, но всё-таки вольностей там допускалось значительно больше, чем в казарме. Все курсанты с третьего курса получали так называемый «вездеход» — пропуск, являющийся одновременно и увольнительной, и — могли свободно выходить в город. Москвичей на третьем курсе ещё заставляли ночевать в «Хилтоне», а начиная с четвёртого курса (из-за нехватки мест) им разрешали жить дома.

Ну а для иногородних виияковская общага становилась порой единственным московским домом. Ведь некоторые курсанты (или уже младшие лейтенанты) из-за длительных загранкомандировок учились и по шесть, и даже по семь лет, ну а по пять с половиной — чуть ли не каждый третий. (В 1976 году в ВИИЯ вообще открыли так называемые «курсы дураков», которые некоторые считают едва ли не образцом военно-филологического образования. На этих курсах бывшим срочнослужащим, прослужившим в «красной армии» не менее полутора лет, за 11 месяцев ускоренно вдалбливали португальский, а потом персидский и кхмерский языки. После чего присваивали звания младших лейтенантов и отправляли соответственно, в Анголу с Мозамбиком, Афганистан или Кампучию на два года. По возвращении им приходилось доучиваться ещё долгих четыре года. Следовательно, столько же жить в «Хилтоне». Такая судьба ожидала, например, «португала» Витю Бута — сегодня едва ли не самого известного «оружейного барона».)

Так вот о «Хилтоне». Учитывая то, что зубрежки, конечно, на третьем курсе (не говоря уже о четвертом) было меньше и наряды на кухню тоже ушли в прошлое, свободного времени оставалось достаточно. Распоряжались им курсанты по-разному, и видел «Хилтон» всякое. Туда и девушек, переодетых курсантами, затаскивали, и к горлышкам всех калибров прикладывались, но, по крайней мере, в компании Глинского гитара под чай звучала всё же чаще, чем мат над бутылкой.

(Хотя был случай, когда «понюхавшие пороху» старшекурсники праздновали, не стесняясь, — было дело, к ним в «Хилтоне» присоединялись и такие же по боевому опыту молодые преподаватели, да и не только молодые… Это когда в 1980 году институт наградили орденом Боевого Красного Знамени. Ну как такой случай не отметить, ведь именно эти ребята «сделали» ВИИЯ Краснознамённым! Институт стал единственным вузом Советского Союза, награжденным боевым орденом в мирное для других соотечественников время. Правда, это произошло уже после Борисова выпуска.)