Ба Цзинь - Осень

• Название: Осень
• Автор: Ба Цзинь
• Издательство: Государственное издательство ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1957

---

— Сюда идут!

Затем она торопливо схватила английскую книгу и тетрадь и положила поверх листков, а Цзюе-минь так же поспешно сунул за пазуху недописанный листок и свой черновик. Сейчас перед ним лежал раскрытый томик трагедии Шекспира «Отелло».

Вошла Шу-хуа, в руках у нее был поднос с чайником и двумя чашками. Она с улыбкой сказала:

— Я принесла вам чаю. Вы так усиленно занимаетесь, что, наверное, сильно устали.

Посмотрев на Цзюе-миня, Цинь с облегчением улыбнулась и, покачав головой, сказала Шу-хуа:

— Сестричка, зачем же ты сама принесла нам чай? Просто неудобно, что мы тебя так затрудняем.

Она встала, и подошла к Шу-хуа, чтобы принять из ее рук поднос.

— Ничего, ничего, я сама. Чай только что вскипел: потрогай-ка, чайник еще совсем горячий. Ци-ся занята, а я подумала, что вам, наверное, хочется пить и принесла чай, пока он не остыл. Когда он остынет, то вкус не так уже хорош.

Так и не позволив Цинь взять у нее поднос, Шу-хуа поставила его на стол, взяла чайник и наполнила чашки. Лицо ее сияло довольной улыбкой.

Из чашек поднимался густой пар. Цинь первая взяла чашку и, поднеся ее к губам, отпила глоток. Вторую чашку Шу-хуа поставила перед Цзюе-минем, он благодарно кивнул сестре головой.

Шу-хуа присела на свободный стул, стоявший у столика. Она была довольна, что они пьют чай. Видя, что оба они молчат, Шу-хуа заговорила:

— Я знала, что вы усердно занимаетесь, и сначала не хотела мешать вам. Но затем я подумала, что вам хочется пить, вот и принесла чай. Кроме того, очень скучно сидеть одной в комнате, ведь как нарочно бабушка вызвала Юнь домой.

— А что же ты не пошла поболтать с Шу-чжэнь, если тебе так скучно? — с участием спросила ее Цинь. В последнее время она очень симпатизировала Шу-хуа и знала, что и Цзюе-минь испытывает к Шу-хуа такое же чувство.

— Она уже легла спать. Она плохо себя чувствует, сегодня вечером тетя Шэнь, кажется, снова ее отругала, — с возмущением сказала Шу-хуа.

— Как, по-твоему, Цзюе-минь, не можем ли мы чем-нибудь ей помочь? Ведь если так будет продолжаться дальше, то Шу-чжэнь ни за что ни про что пропадет, — слегка нахмурившись, с беспокойством сказала Цинь.

Покусывая губу, Цзюе-минь молча покачал головой и с горечью сказал:

— Боюсь, что ничего нельзя сделать. Тут дело обстоит не так, как было с Шу-ин. Я ничего не могу придумать… Я уже видел, как бессмысленно гибла молодежь, в то время как другие продолжают влачить жалкое существование… Разве не так живет тетя Шэнь?

Цинь молчала, опустив голову.

— А я не верю, что ничего нельзя сделать! Ведь тетя Шэнь — мать. Неужели она не хочет для своей дочери нормальной жизни, почему ей непременно нужно мучить ее? — запальчиво воскликнула Шу-хуа.

— Тетя Шэнь совсем не против того, чтобы ее дочь жила нормально, однако она не понимает, что ее поступки могут погубить Шу-чжэнь, — глухо отвечал Цзюе-минь, на душу ему легло что-то темное и тяжелое.

Цинь посмотрела на него, взгляд ее говорил о том, что она согласна с его словами.

— Не понимает? Но она ведь не слепая, почему же она не видит того, что видим мы? — возмущенно возразила Шу-хуа.

Покачав головой, Цзюе-минь ответил:

— Ты все же не понимаешь, что она смотрит на все иначе, чем мы. Так же обстоит дело и с Кэ-мином и с госпожой Чжан: мы видим одно, а они — другое.

Но слова Цзюе-миня не убедили Шу-хуа.

— Я все же не пойму, — продолжала она, — о чем ты говоришь. Почему у тети Шэнь могут быть такие взгляды?…

Не дав Шу-хуа договорить, Цзюе-минь ответил:

— Всему виною темнота и невежество. Она, вероятно, не думает, что своими поступками приносит вред Шу-чжэнь. Если уж говорить начистоту, то не только тетя Шэнь, но и тетя Чжан и тетя Ван не настоящие матери…

— Говори потише, — поспешно остановила его Цинь, взглянув на дверь. Она боялась, что кто-нибудь услышит его. Сама она слушала его с восторгом. Шу-хуа, которой раньше не приходилось слышать ничего подобного, эти слова тоже доставили удовольствие.

— Не могу я привыкнуть ко всему этому, — продолжал с презрением Цзюе-минь, все же слегка понизив голос. — Они знают, что они — родители, но не понимают, какими должны быть родители. Им пришлось терпеть издевательства в молодости, а теперь они сами издеваются над младшим поколением. Посмотрите на Цзюе-цюня и Цзюе-жэня — разве их воспитывала не тетя Ван? И разве не тетя Чжан так избаловала Цзюе-ина? Они исковеркали этих детей, а те, когда вырастут, в свою очередь будут вредить другим.

Гнев все сильнее и сильнее охватывал Цзюе-миня; казалось, он обнаружил скопившуюся за много лет несправедливость, которая словно камень лежала у него в ногах и мешала ему двигаться, видел бесконечные путы невежественных традиций, которые все плотнее и плотнее охватывали и душили молодежь, видел, как старый строй направлял острие своей власти в грудь молодежи, жаждущей жизни и счастья, и как окровавленные тела падали наземь…

— Нельзя все сваливать только на женщин! А разве дядя Кэ-ань и дядя Кэ-дин ни в чем не виноваты? — прервала его возмущенная Шу-хуа.

Эти слова не были совершенно неожиданны для Цзюе-миня, но сейчас они вдруг, словно молнией, по-новому осветили многие события. Он, пожалуй, и прежде знал о таких вещах, — все это было ему знакомо, — однако до сих пор он просто не думал о них. Слова Шу-хуа пробудили его: казалось, луч света проник через стену, озарив темную комнату.

— Я вовсе не говорю, что виновны одни женщины, — попытался он разъяснить свою мысль. — Гораздо больше виноваты дядя Кэ-ань и дядя Кэ-дин. Какой пример подают они детям? — Он хотел сказать что-то еще, но почувствовал, что теперь ему все ясно: кроме старого строя, старых традиций, старого образа мыслей, он разглядел и другое. — Я выразился не очень точно, — быстро поправился он, — нельзя сказать, что у нас с ними только взгляды разные. Им нечего защищать, они не защищают даже старых обрядов. — Да, Цзюе-минь читал «Отцы и дети» Тургенева и знал о той борьбе, которая происходит между старым и новым поколениями. Но в его семье было иначе. Только Кэ-мин искренне отстаивал старые взгляды, старые традиции, старый строй. Люди, с таким усердием уничтожавшие ростки нового, не имели никаких идеалов, ни перед чем не преклонялись и ни к чему не стремились, — за исключением мимолетных удовольствий. Они никогда не вели борьбы с какой-то определенной позиции; они лишь угнетали и губили людей; поддаваясь мимолетным капризам, подобно беснующимся монархам, они легкой рукой истребляли своих подданных, бессильных оказать им сопротивление. Это была не борьба, а тирания, причем не неизбежная, — она явилась результатом капризов отдельных людей. И именно в этом заключалась величайшая несправедливость, с которой, по его мнению, нельзя было мириться и которую необходимо было уничтожить.

Эти явления не должны существовать, и он был вправе вести борьбу с ними. Цзюе-минь верил, что его поколение добьется победы — сколько бы времени и жертв ни потребовалось для этого.

Эти мысли придали мужество Цзюе-миню; казалось, он обрел поддержку. Глаза его засверкали, и он с воодушевлением произнес:

— Ничего, мы добьемся победы! — Его взгляд устремился куда-то вдаль, словно он видел там эту будущую победу.

Цинь с изумлением смотрела на Цзюе-миня; глаза их встретились, ласковый, радостный взгляд Цзюе-миня как будто осветил сердце Цинь. Ее улыбка говорила о том, что она понимает мысли и чувства, обуревавшие Цзюе-миня в эту минуту. Она начала было листать английскую книгу и тетрадь, лежащие перед ней, но вспомнила, что под ними спрятано.

— Ты это очень верно сказал, — горячо поддержала брата Шу-хуа, не испытывавшая ни уважения, ни любви к представителям старшего поколения в их доме. Ей были ненавистны их поступки, противно их поведение, неприятны их речи и убеждения. У нее не было определенных идеалов, ей не приходилось защищать какие-либо идеи — новые или старые, но она по-своему смотрела на все, по своему оценивала вещи. У нее было свое собственное понятие о справедливости, на основании которого она судила обо всем, что ее окружало. Она с одобрением отнеслась к словам Цзюе-миня, чувствуя, что они соответствуют ее представлениям (она видела, что мнение Цзюе-миня часто совпадает с ее мыслями, и за это еще больше уважала его). Но кое в чем она еще сомневалась (может быть, это было и не сомнение; вернее было бы назвать это выпадом против «домашних монархов»). — Не понимаю только, о чем же они все-таки думают. Почему приносят вред и себе и людям?

— Наносят вред себе? Ну, нет. Старый порядок по самой своей сути эгоистичен. И каждый член старой семьи — эгоист! — воскликнул Цзюе-минь, словно пробудившись от сна, и даже стукнул по столу.

Цинь фыркнула, но тут же прикрыла рот рукой, сдерживая смех:

— Ты что, с ума сошел? Зачем же так кричать, ты ведь не открыл ничего нового!