Владислав Бахревский - Анвар и большая страна

• Название: Анвар и большая страна
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1977

У детства, даже если оно суровое, нет чёткой границы между сказкой и былью.

В горном посёлке, которому грозит гибель от наводнения, маленький Анвар познал сказочное могущество страны. Вся страна пришла на помощь посёлку. В рассказе «Журавлик» дети пришли на помощь журавлю, а в «Лошадиной поляне» лошадь помогает мальчику победить болезнь.

Эта книга о дружбе.

---

«Мороз Иванович у меня под окошком ночует!» — говаривал Весёлый дед Петруша. Неспокойный старик, всю ночь ворочается, размётывается, как дитя, а когда луна — на луну глядит. Сядет, подопрёт кулачком бороду и глядит.

Вот и стояли теперь ребята над страшным обрывом, глядели на снеговую постель Мороза. Девчонки поглядели — ойкнули. Мальчишки отодвинулись от края молчком.

Вышел Вася с первой парты, встал на самом краю и сказал Пряникову:

— Как будем прыгать — разом или посчитаемся?

Выступил к обрыву Пряников, поглядел вниз из-под ресниц и совсем глаза закрыл. Куда только яблоки красные подевались с его щёк. Поглядел и, Вася под ноги. Снег в овраге высокий, не разобьёшься, но шмякнуться, конечно, можно здорово. Да и кто его знает, что там, под снегом?

Стоят мальчишки над Пропастями, молчат, в ушах постукивает.

— Так как же прыгать будем? — опять спросил Вася.

А Нина Осинкина зажала уши ладошками да как завизжит:

— И-и-и-и!

Кинулись к ней, а она всех оттолкнула, к Васе да Пряникову подбежала, схватила обоих за руки:

— Не пущу! Мальчишки, вы, может, космонавтами будете! А если ноги сейчас поломаете, не возьмут ведь!

Пряников стал красным, как свёкла, а Вася с первой парты отошёл от обрыва:

— Я забыл: у Пряникова послезавтра городские гонки. Нельзя ему прыгать.

— Так ведь то у Пряникова! — съехидничал Вася с последней парты.

А Вася с первой сказал ему:

— А я — боюсь. Высоко тут очень.

Подобрал со снега лыжи свои, портфель и домой пошёл.

Пряников отступил от края обрыва последним.

* * *

Когда зимние синие сумерки до краёв заполнили Кривой овраг и, заливая землю, подкатывались под заметённый снегом порожек избы Весёлого деда Петруши, Вася с первой парты одиноко стоял на краю обрыва. Постоял, поглядел, пошёл к пологому спуску. В овраге даже наста не было, снег рассыпчатый, как сахарный песок. Васе, чтоб не утонуть, пришлось ползти. Дополз к подножию обрыва. Здесь снег был глубже, лежал легко, как мыльная пена. По своему следу Вася выбрался из оврага, опять постоял над обрывом, но прыгать подождал. Подошёл к избушке деда Петруши, вынул щепочку из пробоя, и сухенькая старенькая дверь тотчас и отворилась. Сама. Сенцы были узкие, нахолодавшиеся. Вася отворил дверь в горницу.

Печальным синим светом была заполнена покинутая изба. На лавке тускло, виновато мерцали пустые вёдра.

«По воде соскучились», — решил про себя Вася.

В углу, возле двух крошечных окошек, подрёмывал стол. На столе керосиновая лампа. Электричества Весёлому деду так и не провели. Председатель давал ему полдома в селе. Но Весёлый дед Петруша не захотел осиротить Пропасти.

У печи, ладной, махонькой, с лежанкой и плитой, охапки две дров. За печью для просушки тоже дрова. На плите лучина и спички. Дед Петруша словно бы приглашал: «Коли пришёл, затопи печь, погрейся. Посиди, на огонёк погляди».

— Ну ладно, — сказал Вася вслух: это значило, что он пошёл прыгать. Коли неудача какая, до дедовой избы добраться проще, чем до села.

За оврагом, на шёлковом, как праздничное платье, небе лукавый старикашка-месяц, ущербный, будто бы посмеивался.

— Да нет, — сказал ему Вася. — Я и днем не трусил. Ну ладно.

Он поднял руки, оглянулся на село, за золотую цепочку главной и единственной улицы — и шагнул…

Холодный ветер схватил его под мышки, сладко и больно защемило в животе и… хлоп! Снежная пена взлетела над ним, закружилась. Он лежал в мягком, и все у него было цело.

Старикашка-месяц улыбался без ехидства, синяя небесная река перекатывалась через дрожащие камешки звёзд, взлетевшая снежная пыль оседала, покалывала шею, щёки.

— Ну ладно, — сказал Вася, и это означало, что происшествие — неудача в гонке, спор с ребятами и спор с самим собой — позади.

Выбираться из снежной купели не хотелось. Так было покойно, и такое радостное небо удалось в тот вечер.

Вдруг над головой заскрипел снег. Кто-то бежал к обрыву. Вася запрокинул голову и увидал на краю Пропастей черную фигурку.

— Раз, два, три! — посчитала фигурка голосом Пряникова.

«На меня сиганёт», — испугался Вася, но Пряников разглядел на снегу тёмное, отошёл в сторону.

— Раз, два, три!

И опять не прыгнул.

— Ну, Пряников! — закричал на себя Пряников. — Ну, Пряников! Раз, два…

И кувырнулся в снежный пух. Тотчас вскочил:

— Победа! — и ухнулся по самые уши.

Забарахтался, пополз и увидал Васю:

— Ты чего?

— Ничего.

— Ты тоже?

— Мягко ведь.

— Мягко! Как бы не утонуть.

— Ползком надо.

Они выбрались по Васиному следу и опять пришли на обрыв и сиганули ещё раз.

И когда они сиганули, в спину им кто-то заголосил.

— Нинка! — догадался Вася.

Нина Осинкина воробушком скакала над обрывом.

— Ребята!

— Молчи! — шепнул Пряников.

— Ребята! — застонала Нина. — Я так и знала! Я так и знала! Вы убились, что ли? Ах господи! Ребята, ну хоть заплачьте… Не умирайте только, я — мигом! — И она порхнула в оживший, в залившийся дурацким смехом снег.

Пропасти безнадёжно покорились ребячьей орде.

— Бессовестные! — плакала Нина Осинкина. — Я думала, вы убились, а вы — живые и бессовестные… Как я теперь домой покажусь, такая мокрая…

— Ну чего ты? — устыдился Вася. — Пошли в дедову избушку, там печка, дрова. Обсушимся.

* * *

Огонь в дедовой печи подхватился, загудел. Печка соскучилась по людям и теперь была рада сослужить им добрую свою службу.

— Без Весёлого деда Петруши зима ныне длинная, — сказала Нина Осинкина, протягивая к огню розовые пальчики. — И сколь ещё он будет у дочек своих гостить?

— Обветшала совсем избёнка, — сказал Пряников. — Как бы ветром не сдунуло.

— Может, крышу перекрыть? А с той стороны, куда перекос, подпорки поставить? — посоветовался Вася.

— Дело говоришь, — согласился Пряников. — Снег сойдёт, всё и устроим.

— И картошку надо посадить, — опять первым догадался Вася. — Дед Петруша вернётся, а забот ему уже никаких.

— Мальчишки, какие же вы молодцы у меня! — ахнула Нина Осинкина. — Избу починить — не дуростями вашими заниматься.

Лошадиная поляна

Никто в доме не знал, что ночью мальчик не спит. Его будили глухие, глубокие звуки, словно под окном, поджидая, прохаживалось что-то.

Был август, и небо ночами, густо посыпанное звёздами, было чёрным.

Мальчика пугали яркие тяжёлые звёзды. В них жил злой зелёный огонь, он то разрастался вдруг, то замирал, уходил вглубь, — так дремлющая кошка щурит глаз, поджидая маленькую мышь.

Чтобы не видеть звёзд, чтобы не слышать непонятные звуки, мальчик забирался с головой под одеяло и плакал.

Ему казалось, за окном гуляет смерть. Он родился в деревне и по ночам верил в колдунов, оборотней и в другие многие страсти. Днём он не верил в них, днём было стыдно верить в такую чепуху.

Звали мальчика Ваней.

В обычной школе он учился в третьем классе, но оттого и произошла беда, что в другой, необычной школе он зашёл слишком далеко. Ему шёл десятый год, и в той необычной школе он учился по десять часов в день.

Ваня должен был удивить мир. От него хотели этого, и ему казалось, что он тоже этого хочет.

Ваню учили играть на скрипке.

Привезли из далёкой деревни и стали учить.

Их росло восемь у матери, мальчиков и девочек. Когда отец был жив, в доме хоть и не всего хватало, но всё же было терпимо. А потом мать оставила себе старшего и двух меньших, а пятерых взяли в детдом. Ваня в детдоме даже обвыкнуть не успел. Нашлись в нём способности, и его повезли в большой музыкальный город.

Здесь он учился прилежно. Сначала от боязни, что вернут с позором назад. А потом ещё прилежнее, по любви и потому, что скрипка казалась ему похожей на самую младшую, самую маленькую сестрёнку. Он дома нянчил её, носил ей из лесу ягоды, рассказывал про свои горести, хотя она ничего не понимала.

Однажды Ване сказали, что он будет выступать в большом концерте. Пришлось совсем отложить тонкие учебники третьего класса и всё играть, играть…

Он был талантливый мальчик, но скрипке мало таланта, а Ваня не успел отдать ей столько труда, сколько она хотела. Он пустился взапуски со временем. У него хватило упорства и не хватило силёнок.

Как-то на восьмом часу занятий он выронил смычок и упал…

Ваня болел долго: лежал в больнице, жил в санатории, а потом его привезли в лесной домик старого музыканта: на берег реки, на поляну, окружённую окаменелыми дубами.

В ту ночь, когда мальчик наконец решил посмотреть, кто же разгуливает под окном, опять было темно и звёздно.

Он так устал бояться, что захотелось ему уж сразу умереть или жить спокойно и, конечно, долго.