Михаил Кожемякин - Красная Валькирия

• Название: Красная Валькирия
• Автор: Михаил Кожемякин
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010

История трагической любви "женщины российской революции" поэтессы Ларисы Рейснер и Николая Гумилева, разворачивающаяся на фоне событий Первой мировой и Гражданской войн, экспедиции Красной армии в Персию, первой советской дипломатической миссии в Афганистан и жизни петроградской литературной богемы в эти роковые годы... Издано: М., "Вече", 2010.

---

  - Он все знает, Аршак. - сказала она. - Он меня отпустил. Помоги мне, а после можешь назад возвращаться, он тебя не накажет.

  - Ну уж нет!!! - Аршак рухнул с высот любви на грешную землю. - Я сам только и думаю, как поскорее убраться из Кабула вашего! Я помогу. Только скорее собирайтесь!

  Аршаку очень захотелось оказаться рядом с красавицей, скакать бок о бок с ней по горным дорогам, заночевать в каком-нибудь придорожном рабате, а там... Прикоснуться рукой к белой, как снег на вершинах Гиндукуша, коже - и будь что будет...

  Устал Аршак от службы, от стрельбы - пора и остепениться, начать новую жизнь. Золотых часов и портсигаров, зашитых в седло, на это вполне хватит, а найдутся еще и персидские сережки, красивые браслеты с бирюзой, да десяток-другой царских червонцев с абрагской юности завалялся. Немалых денег эти вещицы стоят. Продать все это здесь, в Кабуле, за британские фунты - и в путь! На родине сейчас НЭП. Слава ленинской партии, деловому человеку всегда применение найдется, особенно с валютой в одном кармане и с револьвером - в другом!

  Пока Аршак продавал трофейное добро и торговался с жадными афганскими валютчиками, Лариса облачилась в привычный дорожный костюм - кожанка, галифе и кавалерийские сапоги. Для безопасности заменила краснозвездный суконный шлем на элегантный дорожный кепи, взглянула в зеркало и понравилась самой себе. Она не стала связываться с дорожными саквояжами, собрала только самое необходимое - свои рукописи и пачку писем Гафиза, с которой никогда не расставалась, персидский браслет с бирюзой и немного денег. Они выехали следующей ночью, почти не таясь. Раскольников, как обычно, напился и тяжело спал на кожаном диване в своем кабинете, а Колбасьев, Лепетенко и другие обитатели посольства давно были готовы к такому обороту событий и не стали мешать. Прощаться ни с кем из них Лариса не стала. Аршак услышал, что, когда они выехали за ворота, она сказала то ли ему, то ли самой себе странные слова, значения которых бывший абраг не понял: о какой-то лодке, которую надо привести к утесам, о лебедях и о каких-то светлых духах... Слова эти были похожи на молитву или, скорее, на стихотворение...

   Потом Лариса и Аршак долго молчали, пока не скрылся из виду Кабул, с его глинобитными домиками и сияющими в призрачном свете луны куполами минаретов. Дорога ждала долгая - поговорить всегда можно будет. Аршак, которому вдруг стало удивительно легко и даже радостно, решил не тревожить красавицу - пока, до ближайшего рабата.

  Наутро начальник караула, лейтенант эмирской гвардии, не скрывая беспокойства за свою карьеру, доложил Раскольникову, что "ее превосходительство" ночью зачем-то выехала на прогулку в сопровождении одного лишь человека, бездельники-сарбозы не догадались их остановить, а "ее превосходительство" до сих пор не вернулась, и неизвестно, где она. Раскольников вяло поблагодарил изумленного офицера и жестом велел ему уходить. Он понял: то, что должно было случиться, - случилось. Он даже почти обрадовался, узнав, что вместе с женой бежал не опасный Колбасьев, а неотесанный разбойник Баратов. Но, по большому счету, Раскольникову было уже все равно. Она не вернется. И пусть. Душа выгорела дотла - вместе с любовью.

Глава десятая. Памятник Иуде

  - О чем ты все время думаешь, товарищ Лариса? Почему молчишь? За хорошим разговором дорога вдвое короче, как говорят у нас в Карабахе!

  Ехавший рядом, так, что их стремена едва не касались друг друга, Аршак Баратов преследовал Ларису своей дорожной словоохотливостью от самого Кабула. Сначала она отмалчивалась, но отмахиваться от спутника, словно от надоедливой мухи, было невежливо - путь впереди был неблизкий. И Лариса спросила в ответ:

  - Товарищ Баратов, ты ведь из Армении? Значит, ты крещеный, верно? В церковь ходил в детстве, верно?

  Баратов немного оторопел от этого странного и неуместного для "испытанного революционного товарища" вопроса. Впрочем, отнес это на счет превратностей женского настроения, задумался ненадолго, а потом все же ответил:

  - Конечно, ходил. Мать водила. Мать Богородице молилась, красиво так, и я тоже молился - маленький совсем был, понимаешь, не знал, что Богородицы никакой нет. А поп у нас хороший был, отец Петрос. Это он меня читать-писать научил, книжки разные давал. Порол, бывало, если ленился, или по уху! Что с ним сейчас, не знаю. Может, наши убили... А, может, сам умер... Старый уже был!

  - А про Иуду Искариота поп тебе рассказывал?

  - Про Иуду хорошо знаю, - недобро усмехнулся Аршак. - Иуда предателем был, сейчас наверно радуется в аду: очень кстати его дела в последнее время пришлись! Он Христа за тридцать серебряных монет врагам выдал, а сейчас и бесплатно стараются! И даже вроде как ради революции... А я так считаю: Иуда - он всегда Иуда, и революции с ним делить нечего.

  - Верно, - сказала странная женщина, - А знаешь, Аршак, что и я, как Иуда, своих предавала. Только осины в этом Богом забытом краю нет, чтобы на ней повеситься.

  - Что ты такое говоришь, Лариса?!... - Аршак от диких слов красавицы чуть было не вылетел из седла, - Ты - предавала?! Не верю! Ты не такая!! Ты не могла!!!

  - Предавала, Аршак, предавала. И как ты правильно заметил, именно ради революции, - горько улыбнувшись, ответила Лариса. - Я ведь дворянка, из рода прибалтийских баронов фон Рейснер, мой отец - профессор права в Петрограде. Ушла от своего класса, думала - так надо. Мне казалось, революция - это как прекрасная чистая заря над миром, как очищающий ливень, который смоет все мерзости и несправедливость. А теперь мне кажется, что ливнем лилась только кровь, мерзостей же, пожалуй, только прибавилось... Был у меня друг, мы учились вместе в Петербурге, его звали Георгий Маслов. Поэт, прибился к белым, как бездомная собака, потом уже научился грызть наших, как цепной пес. В охране Колчака служил - а умер от тифа, и, может, хорошо, что сам умер! Наши бы ему легкой смерти не подарили - в прорубь вместе с Колчаком, или еще хуже... Если подумать, что может быть у меня общего с ним, закоренелым врагом всего, за что я сражалась? Кто он такой? Когда мы говорили в последний раз? И все равно - вот я вспомнила его, и мне жаль, и мне стыдно! А как разобраться сейчас - кто друг, кто - враг, и какой бывший друг - теперь враг, а кто из друзей - Иуда?

  - Во мне можешь быть уверена! - немного обиженно ответил товарищ Баратов, - Я честный революционер от истоков, для меня Иуда - вша и гнида!

  - Товарищ Троцкий с тобой бы здесь не согласился, - печально рассмеялась Лариса. - Он-то как раз говаривал, что "революционер от истоков" - тот самый Иуда Искариот...

   Странные слова красавицы смутили Аршака. Сначала он подумал, что товарищ Лариса от переживаний заболела и бредит. Он даже заботливо положил руку на гладкий лоб спутницы и осведомился, не хочет ли она отдохнуть. Но потом вспомнил грустные, как закат, глаза Эмине, ее пропитанный непонятной тоской взгляд и встретил в черных глазах спутницы такую же неизбывную тоску. Поэтому Аршак рассудил, что лучше будет помолчать и не тревожить Ларису, пока она не записала в Иуды его самого. А Лариса погрузилась в свои тяжелые воспоминания и видела уже не пыльную ленту дороги в мраморном свете луны, а сияющую водную дорогу Волги, а над нею - дерзко грозящий небу гипсовый кулак Иуды Искариота. Товарищ Троцкий велел поставить в старинном волжском городе-острове Свияжске, на высокой монастырской горе памятник человеку, предавшему Христа...

  Не все разделяли эту, мягко говоря, странную идею: поставить памятник самому знаменитому в мире предателю. Но Лев Давидович - человек упрямый, он утверждал, что Иуда Искариот - первый революционер, символ отречения от темного прошлого и борьбы за светлое будущее. Открыто возразить председателю Реввоенсовета никто не осмелился, и только за спиной у него некоторые несознательные товарищи из молодых зубоскалили: "Это Лейба себя на постамент поставил - а похож!". Остроты несознательных товарищей дошли до самого Кремля, и даже Ульянов-Ленин долго и едко посмеивался, за глаза окрестив главкома Красной армии "Иудушкой Троцким"...

  Лев Давидович возмущался, горячился, проследил за отправкой "несознательных шутников" на фронт ("пускай вшам в окопах анекдоты травят!") и памятник Искариоту все-таки воздвиг. "Чествуемый нами наш товарищ по революционной борьбе Иуда Искариот - не предатель, - потрясая сухоньким кулачком и клиновидной бородкой, ораторствовал Троцкий на митинге в честь открытия шедевра монументальной пропаганды, - Иуда - борец с предрассудками, мракобесием, и тысячелетия растлевавшим человеческие души лжеучением так называемого Христа о непротивлении злу (и, в частности, капиталистической эксплуатации) насилием". Аудитория, тем более, была достойна красноречия. На открытие памятника прибыл целый литературный поезд - делегацию красных писателей возглавлял Демьян Бедный. Лариса сопровождала Льва Давидовича в составе партийной делегации.