Борис Саченко - Великий лес

• Название: Великий лес
• Автор: Борис Саченко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1983

Борис Саченко известен русскому читателю по книгам повестей и рассказов «Лесное эхо», «Встреча с человеком», «Последние и первые», «Волчица из Чертовой ямы», роману «Чужое небо».

В новом романе «Великий Лес» рассказывается о мужестве и героизме жителей одной из белорусских деревень, о тех неимоверных трудностях и испытаниях, которые пришлось им пережить в дни борьбы с фашистскими оккупантами.

Книга переведена на русский язык Владимиром Жиженко, который познакомил широкого читателя с рядом романов и повестей известных белорусских писателей.

---

— Ладно, — согласился Змитро. — Обожду… Еще с недельку обожду. Но если не приедут через неделю, пойду к ним сам. Попрошусь на службу. Хватит мне без дела сидеть. И так вон сколько отсидел.

XXII

Организовать занятия в школе оказалось непросто. Вскоре стало известно: кроме Андрея Макаровича и его жены, Алины Сергеевны, в Великом Лесе больше нет учителей. Все до единого разъехались. Кто подался в эвакуацию, кто еще куда-нибудь.

— Что будем делать? — решил снова посоветоваться с женой Андрей Макарович.

— Может, не стоит и начинать, раз все так складывается? — осторожно предложила Алина Сергеевна.

— Нет, начинать нужно! — не согласился с женой, стоял на своем Андрей Макарович.

— Почему ты так считаешь?

— Да потому, что у нас есть определенные обязанности и перед детьми, и перед их родителями. От этих обязанностей нас никто не освобождал. Да и сама подумай — с какой стати детям бить баклуши, заниматься невесть чем, если они могут преспокойно учиться в школе, — рассуждал, доказывал Андрей Макарович.

— А если немцы придут? — задумалась Алина Сергеевна.

— Что ж, придут так придут. Школа как работала, так и будет работать. Не закроют же немцы школу. А мы не при них учить детей начали, а при Советах, Оправдание какое-то будет.

— Перед кем оправдание?

— Да ни перед кем, перед собою. Куда хуже может быть, если немцы или такие, как Кухта, возьмутся занятия в школе налаживать, нас погонят на работу…

— Но нас же теперь всего двое…

— Ну и что, что двое? Помнишь, как мы с тобой — еще при царе — в деревню приехали? Вместо школы — обычная хата. И все ученики — и старшие, и совсем маленькие — вместе. И ничего, учили. А теперь школа такая! В две смены работать можно. С утра первый и второй классы, после обеда — третий и четвертый…

— А со старшими как же? — озабоченно посмотрела на мужа Алина Сергеевна.

— Со старшими пока обождем. А потом видно будет… Может, что-нибудь и для старших придумаем. Скажем, сами будем старших учить, а они — младших. Восьмиклассники, девятиклассники… А то еще кто-нибудь и из учителей возвратится. Подумавши, пораскинув умом, все можно сделать. Было бы желание…

Алина Сергеевна — что ей оставалось делать? — согласилась. И самой ей, если признаться по совести, не хотелось сидеть дома без дела. Отдохнула с дороги — и ладно. Не привыкла она к безделию. Да и о прожитье надо было подумать. Сеять они ничего не сеяли, живности никакой, даже кур, не держали. Ели хлеб, можно сказать, с жалованья. Теперь, правда, жалованья никто им платить не собирался, но люди есть люди: сговорятся, что-нибудь организуют, если у учителей туго с харчами будет. Да оно и было уже туго. Бульбой в основном пробавлялись. Той, что удалось накопать на огороде. Но и бульбы было не так уж много. А впереди зима — долгая, холодная. И это только романтик Андрей Макарович ни о чем другом не думал, кроме как о занятиях в школе. А она, Алина Сергеевна, думала и о том, как прокормиться, что на завтрак, обед и ужин приготовить, на стол мужу подать.

— Ну, раз ты согласна со мною, то не будем откладывать, через день и начнем занятия, — расхаживая по комнате, говорил, рассуждал вслух Андрей Макарович. — Ну и быть по сему, ну и пусть!

— С начальством надо бы посоветоваться.

— С каким начальством?

— Уж какое есть.

— Да нет же никакого начальства. Говорят, Иван Дорошка до недавних пор был. Был и Василь Кулага. Но оба куда-то исчезли. Да и что советоваться — начинать надо, и так много времени упущено.

— А дети-то соберутся?

— Соберутся. Соскучились по учебе… И сами у меня спрашивали, и родители. Кого ни встретишь: «Андрей Макарович, а когда занятия в школе?..»

* * *

Не ошибся Андрей Макарович — соскучились, загрустили дети по учебе. И в школу собрались, как было объявлено, ровно в девять — все празднично одетые, пионеры — с красными галстуками на шее. Как и всегда в первый день занятий, построились на школьном дворе по классам. И надо было видеть Андрея Макаровича в ту минуту, когда он поднялся на крыльцо, позвонил в звонок и сказал:

— Здравствуйте, дети! Поздравляю вас с началом нового учебного года!

Люди позднее говорили, что никогда не видели его таким вдохновенным и гордым, как тогда, в ту минуту.

XXIII

Долго стоял Евхим Бабай в нерешительности, когда привели его в подвал какого-то кирпичного дома, открыли дверь и впихнули в этот каменный мешок. Очень уж темно было там, где он неожиданно для себя очутился. Однако и освоившись, осмотревшись, увидел: тут не то что пройти — шагу ступить некуда. Всюду на полу сидели, лежали, стояли, прислонясь к стенам, люди. Главным образом такие же, как и он, крестьяне — мужчины, женщины.

— Это чего же вас тут столько? — удивился Евхим Бабай.

— Не у нас — у них спрашивай, — показав головою на дверь, ответил незнакомец, стоявший ближе других к Евхиму, с бородой, хотя совсем еще и не старый. — Они все знают. Без году неделя тут, в наших местах, а все знают! И кто когда кем был, и кто когда кому служил, и кто когда недоплатил или переплатил…

— Фигу с маслом они бы знали, если б мы сами не были такими языкастыми, не подсказывали, — послышался из угла чей-то рассудительный голос. — Словно дураки какие, пальцем друг на друга… Тот раскулачивал, а у того дядька председателем колхоза был. Тьфу!..

— Немцам что? — подняла голову, вмешалась в разговор женщина, которая сидела над развязанной котомкой, видно, перекусывала. — Им только бы нас поболе уничтожить, земля наша немцам нужна. У них, в неметчине, тесно, негде даже хаты ставить.

— Не мели чепухи, — повернулся к женщине бородач. — Земли и у нас, и у Гитлера хватает. Не из-за земли Гитлер войну начал.

— А из-за чего? — разинула рот женщина.

— Хочет, чтоб немцы все панами были, а мы рабами. Идеология такая фашистская, понимаешь.

— Да нет, — снова подал голос кто-то из угла, — Гитлер не потому на нас напал. Гитлер хочет коммунистов истребить, колхозы распустить. Чтоб жили, как когда-то, единолично.

— Жди, поживешь! Вот пристрелят — единолично лежать будешь, — осадил немецкого подпевалу бородач.

— Если б да кабы! Глядишь, и на том свете единоличия немцы не допустят. В общую могилу бросят! Да и не в могилу, а в яму, где глину брали…

— О-ё-ёй! — заголосила, запричитала женщина, уткнувшись лицом в котомку. — И за что наказание такое?

— За грехи. Не ценили того, что было, все чего-то получше хотели!

— Так это ж и правильно! А зачем похуже хотеть?

— Не подчиняться гадам, а бить их надо!

— Побьешь! За одного их злыдня наших вон по десять человек расстреливают!

— Всех не перестреляют!

— Вешать будут, травить газами, как прусаков.

— Бросьте! Почему это они нас, а не мы их?

— И то правда! Нас больше, мы и победим!

— Победили уже. Аж до Москвы отступили!

— И при Наполеоне отступали до Москвы. А верх все равно наш был! И туго придется тем, кто к немцам переметнулся, служить им пошел.

— Пока им туго, нам уже невыносимо.

— Вынесем! «Вынесем все, что господь ни пошлет», — прочитал кто-то по памяти поэта Некрасова.

— На бога надейся, а сам не плошай.

— А чего нам плошать? Жили и будем жить.

— А как расстреляют?

— Ничего, дети останутся, внуки!

Подвал гомонил, люди высказывали всё, без утайки.

— Братцы, братцы, не распускайте языки! — предостерегал кто-то. — Фискалов остерегайтесь!

— А кто это — фискалы?

— Доносчики. Вот донесут, о чем мы тут говорим, — пропали!

— Волков бояться — в лес не ходить. Подумаешь, Америку немцам кто-то откроет. Они и так знают, без шпионов, что мы их ненавидим.

— Ненавидеть-то ненавидим, а лучше подале от лиха.

— Два раза не умирать.

— Да если б один был, так и помереть не страшно. А тут дети малые дома. Как они там, бедняжки?

— Не пропадут, люди присмотрят.

— Люди так не присмотрят, как сам.

— Истинная правда!

— Правда-то правда, но и сдаваться гадам, делайте, мол, что хотите, моя хата с краю, я ничего не знаю…

— Хо-хо, кто это там такой смелый? Вот попадешь к Кондрату Астаповичу, посмотрим, что запоешь.

— А кто такой Кондрат Астапович?

— Начальник полицейский.

— Знаю, что начальник полицейский. Но кто он, откуда взялся?

— Да, видать, из этих, из кулаков.

— Ты думаешь? Х-хе…

— А кто же?

— Немцы с собою привезли. А кто он — никто толком не знает. Разве что сам…

— Не-е, так не бывает, чтоб никто не знал. Жена же у него, дети есть.

— В том-то и штука, что один живет.

— К нашему берегу ничего путного не пристает.

— Не говори чего зря. Боговик был, Роман Платонович… Это голова, человек!