Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

• Название: Бабочка на огонь
• Автор: Елена Аверьянова
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005

Семья Басмановых добилась всего: признания, славы, богатства. Убийство ее главы, режиссера Артема Басманова, разрушило жизнь этого хрупкого мирка. Молодая вдова Леночка занималась только маленьким сыном, брат Артема Василий, тоже известный режиссер, впал в черную печаль, одна дочь Злата не опустила руки, а с головой погрузилась в работу над своим первым фильмом. Но ей не давала покоя мысль о пропавших черновиках отцовской книги. Любвеобильный Басманов был женат целых семь раз. Возможно, кто-то из оставленных им женщин имеет отношение не только к исчезновению рукописи, но и к гибели режиссера?

---

Катюша слабо улыбнулась. Раскольников смотрел на нее, молчал.

Басманов-Маковский погладил руку Лизоньки, сжал в своей, подержал, уткнулся в «дружественный союз» лбом.

Матвей Исаевич думал, какая у него огромная «тихая родина» и что он за нее в ответе.

«Позови меня на закате дня», — несколько раз прослушала Злата и выключила радио.

День начался.

Злата Басманова — будущий триумфатор известного французского кинофестиваля — не спеша собирала чемодан. Рука, с силой вывернутая любимским следователем два дня назад, все еще, несмотря на примочки, побаливала.

«Как же я буду приз получать? — огорчалась Злата и злилась, глядя в зеркало на себя, неуклюжую из-за руки, медленно двигающейся. — Еще уроню серебряное животное. Еще отвалится у него голова от удара о пол, где полный зал знаменитостей. Ну и ладно! Придумаю что-нибудь остроумное на этот случай. Время в самолете будет».

Она открыла еще один шкаф, с тоской заглянула в него — полный. Надо порыться, выбрать одежду по сезону, по погоде, по месту, куда едет, примерить. Надо, чтоб кто-то помог, оценил, как костюмчик сидит на фигуре. Надо бы… Да нет никого в доме. Леночка, как уехала с Гришей и дядей, так и пропала — не горит желанием возвращаться. Как она, где она, Злата не знала. Дяде и Леночке она не звонила ни разу, потому что обиделась, потому что одной ей не легче, но лучше.

Она очень часто в эти дни сидела в отцовском кресле, в том самом — знаменитом, мексиканском, смотрела в окно на закаты, считала, сколько их осталось до триумфа. Ее первый фильм был хорош. Это все знатоки кино говорили. А второй будет лучше. А третий — шедевр, войдет в классику мирового кино. Злата в этом не сомневалась — она чувствовала в себе силы, которые родились вместе с ней, шли от ее необъятной «тихой» родины, от этого поселка, от этого дома, от портретов на стенах, от кресла, от отца. Папа. Как порадовался бы он за Злату, если бы не был сам виноват в том, что умер. Если бы не его тщеславие, его желание, чтоб снова и снова о нем говорили — о нем, о его женах, о его второй книге «Между прошлым и будущим».

— Ты ж не писатель, папа, — сколько раз говорила она ему. — Зачем тебе этот хлам истории? — кивала на кучу бумаг с воспоминаниями и на компьютер, куда позже содержание «хлама» перекочевало.

Отец грустно улыбался.

— Слава — такая коварная штука. Как полюбишь ее — берегись.

— Сними фильм, — пожимала плечами Злата.

— Неинтересно, — все улыбался грустно отец. — И силы не те, чтоб в экспедиции мотаться. Да и Гриша подрастает. Ты уже взрослая, а он несмышленыш. Надо его к сложной жизни готовить, воспитывать, опыт поколений передавать.

— Мне-то ты его не очень передавал, — припомнила Злата свое детское одиночество, постоянное отсутствие отца в доме и то, как ее пытались воспитывать разные жены папы.

Отец вздыхал, признавая ее правоту.

— Я знаю, что виноват перед тобой. И даже больше, чем ты думаешь. Я расскажу тебе о своей вине позже, когда напишу вторую книгу. Ты просто ее прочитаешь и все поймешь. И, пожалуйста, не называй это хламом, — сказал он о своих бумагах. — Это — моя жизнь.

Злата и не стала бы совать свой нос в отцовскую жизнь, потому что не так была воспитана. Она и раньше вела себя умненько: не противилась, когда отец приводил в дом новую жену, когда женился на пэтэушнице Леночке, не ревновала отца, когда родился Гриша. Она знала — человек имеет право на свободу выбора, имеет право кроить жизнь по-своему. Зачем отец захотел, чтобы она прочитала его любовные мемуары? Чем он думал, когда оставил дочь один на один с компьютером, в котором русскими буквами был напечатан ей, Злате Басмановой, приговор? Что она, по его разумению, должна была делать после ознакомления с невыдуманными материалами его тайны? Что?

Он отнял у нее право называться Басмановой, отнял у нее фамильную гордость. Он выбил у нее из-под ног табуретку.

И это — отец? Разве он любил ее? Слава старого ловеласа оказалась ему дороже дочери.

«А ты подумал, как я буду жить после того, как все узнают, что я — не я?» — хотелось ей крикнуть отцу и посмотреть ему в глаза.

Она знала, что он ответит.

— Человек есть то, что он делает. Ты и без моей славы станешь знаменитой, Злата. Ты умна, талантлива, воспитана нашей семьей. Тебе не нужен надежный тыл, прикрытие в виде фамилии.

— Даже так? Так вот, дорогой отец. Я очень против публикации твоей книги. Я не такая сильная, как ты обо мне думаешь. И мне нужен надежный тыл, прикрытие в виде фамилии. Как всякому живому существу. Это мертвым не о чем беспокоиться.

Злата запомнила слово «мертвым». Отец решил посоветоваться с братом. Она поняла — только мертвым не о чем беспокоиться.

Она и раньше знала — убить человека просто. Главное — правильно выполнить предподготовку, соблюсти технические условия убийства — например, заранее или моментально вычислить удобный момент. Убить легко, потому что в предподготовительный период, если преступление заранее планируется, чувства «отдыхают» — работает мозг. Человек понимает, что он убивает, но он еще не в состоянии прочувствовать тяжесть своего греха. Поэтому он и не заглядывает в будущее.

Злате крупно повезло: она и спланировала и совершила убийство Артема Басманова в одну минуту — по вдохновению. Оттого, хоть и получилось все «сыровато» — особенно когда она ползла по траве, услышав, что дядя приехал, да уткнулась в ноги Сережи-дровосека, — но чувствовалась, чувствовалась рука будущего мастера режиссуры. Спланировала Злата, как убить Артема Басманова, моментально, как только увидела отца, отдыхающего на лоне березовой рощи, как только поняла, что Леночка укладывает спать Гришу на другой стороне дома, в окна которой Артема Сергеевича не видно, как только осознала — через двадцать минут приедет дядя и со Златой Басмановой будет покончено раз и навсегда. Василий Сергеевич! Нашел Артем Сергеевич, с кем посоветоваться. Да Басманов-Маковский тот еще хранитель древнего русского рода. Да он в туалет не пойдет, не посоветовавшись с портретами предков. Чистота крови для него — все равно что икона Казанской божьей матери для православных. А тут, господи боже мой, какая-то девочка Злата. Какая-то она — ненастоящая. Самозванка, выходит. Получается, Лжедмитрий. Царь-то ненастоящий!

— Я чувствовал, — скажет Басманов-Маковский Артему, прижав волосатую руку к рубахе. — Вот режь меня на куски, если вру, но я давно замечал — не так она дышит, как мы. Нет в ней чего-то неуловимо басмановского, исключительно нашего, эдакого!

Дядю резать на куски не пришлось. Пришлось зарубить отца.

Поэтому, только поэтому и молчит красный партизан, старик, не раскрывший рецепт верескового меда, Басманов-Маковский. Догадывается о Златиных проделках, может, и кулон с золотым Львом нашел в луже крови, в том месте сада, где обнаружил убитого брата, да никому его не показывает, не говорит, что он — Златы, его родной племянницы.

— Лиссен ту май ха-а-ат, — от полноты жизни внезапно запела Злата.

Оттого, что все плохое и страшное позади, оттого, что фильм снят, оттого, что она едет в Канны, в Париж, в Венецию. Оттого, что весь мир ее узнает. Ее, Злату Басманову, узнает как Злату Басманову.

— Лиссон ту май ха-а-ат, — заорала она, раскинув руки, как летающий динозавр, потомки которого стали прекрасными птицами — лебедями, фламинго, колибри.

«Ну и что, ну и что, ну и что? — ответила Злата невидимому дядюшке. — Твои предки, Басманов-Маковский, опричниками были, людям головы рубили по приказу Ивана Грозного, а ты теперь ими гордишься, носовые платки с фамильным гербом и вензелями на Ивановской текстильной фабрике заказываешь. Так что это — спорный вопрос, кто кому честь оказал. Отец, воспитавший меня как дочь, или я, простолюдинка, которая будет прославлять свою — вы слышите, Басманов-Маковский, — свою и вашу, конечно, фамилию и дальше».

«Завтра кончится кошмар, неизвестность», — подумала Злата и села в мексиканское кресло отца.

Оно показалось ей тесным, неудобным, жестким. Она выросла из него — это и ежу понятно. Во Франции она купит новое: в антикварной лавке на тихой улочке. Приволокет его в этот дом, в свой дом, а старое как-нибудь случайно испортит и выкинет. И тогда уж никто и ничто не напомнит ей сегодняшний день, последний день перед французским триумфом.

— Ну, по коням, ребяты, — пошутил главный муровский следователь и, потирая большие рабочие руки от радости, что дело, данное ему прокурором, фактически раскрыто, посмотрел на Раскольникова, словно приглашал того вместе руки потереть от нежданной радости.

Как же помог им старик Басманов-Маковский, внезапно согласившись дать честные показания, рассказать о своей племяннице Злате все, что знал раньше, да боялся сказать, потому что — родня все-таки.

— Дочь брата — это вам не седьмая вода на киселе, — все время, пока давал показания, пытался сказать Басманов-Маковский об ужасе, который испытывал, скрывая правду.