Э. Грант - «Если», 2004 № 03

• Название: «Если», 2004 № 03
• Автор: Э. Грант
• Издательство: Любимая книга
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Э. К. Грант. ЧЕЛОВЕК, НЕНАВИДЕВШИЙ «КАДИЛЛАКИ», рассказ

Олег Овчинников. ОПЕРАТОРЫ ОДНОСТОРОННЕЙ СВЯЗИ, рассказ

Мария Галина. ЮГО-ЗАПАДНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА, рассказ

НФ-факты

**Евгений Харитонов. ПЕРВАЯ ЛЕДИ ФАНТАСТИКИ (очерк)

Кит Рид. ФОКУСНАЯ ГРУППА, рассказ

Видеодром

**Мнение

***** ВСТРЕЧАЙТЕ КОРОЛЯ, отзывы о фильме, стр. 67-73

**Рецензии

**Экранизация

Вл. Гаков. ШТАММ «КРАЙТОН» (статья)

Юлий Буркин. ЛЮБИТЬ ДРАКОНА, рассказ

Роберт Чейз. НЕВИДИМКИ, рассказ

Терри Пратчетт. СТРАТА, начало романа

Вернисаж

**Вл. Гаков. КАРТОГРАФ ПЛОСКОЙ ЗЕМЛИ (статья, иллюстрации Джоша Кирби)

Леонид Кудрявцев. ВЫСШЕЕ МАСТЕРСТВО, повесть

Владислав Гончаров. ВОЛШЕБНИКИ В ЗВЕЗДОЛЕТАХ (статья)

Экспертиза темы

Конкурс «Альтернативная реальность»

**Дмитрий Попов. Быть сильным, рассказ

Александр Ройфе. ВЗРОСЛОЕ ЧТИВО (статья)

Рецензии

Курсор

Персоналии

_{Обложка Игоря Тарачкова к роману Терри Пратчетта «Страта»}

---

Привет, я один из тех, кто разговаривает в автобусе. И в кабине лифта, стоя в углу и не обращая внимания на мелькание этажей. И когда поздним вечером вы спешите домой, а я бреду вам навстречу по темной улице. Не потому, что у меня в ухе наушник, а на щеке — модная проволочка «хэндс фри» микрофона. У меня вообще нет мобильника. С кем бы я по нему общался? Даже пейджера нет. Я сам как пейджер. Я разговариваю сам с собой — так думаете вы. Если же вам взбредет в голову понаблюдать за мной, вы заметите, что я говорю разными голосами. Но я не шизофреник. Шизофренику никогда не бывает так одиноко.

Я связист. Или связной. Название не меняет сути… Извините, начинается моя передача.

— Эй, кончайте прикалываться, злыдни! Зачем вы меня заперли? Тоже мне, шуточки… Откройте, я же все равно выберусь! Дверь вышибу или по пожарке слезу. Слышите? Все, вышибаю… — Минуту спустя: — Крепкая, черт! Все-таки по пожарке… У-у, шатается!

Кажется, все.

— Извините, это я не вам. Да-да, мне очень жаль. Я же извинился!.. Сами вы прете! Да вам одной на тротуаре тесно! Езжайте в Индию, там на таких, как вы, молятся. Все, я сказал!

Ненавижу прохожих-скандалистов! Готовы целый час возмущенно размахивать руками и чесать языком, вместо того чтобы просто сделать шаг в сторону и дать мне пройти. Я же не виноват, что меня периодически накрывает. Можно подумать, я сам выбираю время и место сеанса! Чуть все настроение не испортила. Не видно разве: человек на свидание торопится. В чистых брюках. Со стрелочками.

Стрелочки, правда, немного разные получились. Что поделать, маловато опыта… Так ведь они и в швейцарских часах не совсем одинаковые. По слухам.

Все, вроде успокоился.

О чем я? Об одиночестве? Ладно.

Мы повстречались прошлой осенью, в парке.

Смешное слово «повстречались». Повстречались, повстречались и разошлись? Я не суеверен, однако не пожалею ни слюны, ни свеже-выглаженной рубашки, лишь бы такого не случилось. Тьфу-тьфу-тьфу!

«Повстречались» — значит, случайно встретились. И познакомились тоже случайно. Только благодаря поделке из цветной бумаги, иначе бы так и остались незнакомыми, случайными, чужими… Я озабоченно пинал опавшие листья: «Середина октября, время продумывать зимний гардероб. А чего тут продумывать? Заштопать свитер, второй… Самый теплый, с оленями, к сожалению, «восстановлению не подлежит», но, если обрезать и подшить рукава, из него получится отличная жилетка. И ветровка — поверх: зимы в Москве дождливые. В общем, как-нибудь перезимуем. Как-нибудь…» Она недовольно сметала листву к обочине: «Середина октября, теплынь, солнышко. Второе лето за год проходит мимо. Даром что бабье…» Я шаркал подошвами, она — метлой. Она работала с прохладцей, я просто прохлаждался. Я вносил элемент хаоса в золотисто-багряное великолепие. Она пыталась его упорядочить, выметая листья чуть ли не у меня из-под ног, собирая их в аккуратные кучки, сильно смахивающие на заготовки для жертвенных костров. Словом, трудно представить себе пару, менее расположенную к знакомству.

Шарик из сиреневого картона мы заметили одновременно. Он лежал на пустой скамейке, забытый кем-то или выброшенный. Грани на шарике стали заметны, когда мы подошли ближе — каждый своим путем.

Она остановилась, я склонился над скамейкой. Она протянула к шарику руку в неуклюжей брезентовой рукавице, я оказался проворней.

— Двенадцатигранник, — сказала она тихим голосом.

— Додекаэдр, — согласился я.

Я уже вертел его в пальцах — правда, тогда он был серый и пластмассовый — давным-давно в кабинете алгебры и геометрии. И думал, что все люди похожи на многогранники. Простые и прямодушные — на кубы, более сложные, «с подтекстом» — на додекаэдры, себя же я с юношеской самоуверенностью причислял к икосаэдрам, сплошь состоящим из маленьких хитреньких треугольничков.

С какой стороны ни посмотри, увидишь всего несколько граней, прочие останутся в тени. На них даже можно написать: «эта сторона — для родителей», «эта — для учителей», «эта — для случайных встречных». И только к тем, кто нам по-настоящему дорог, мы стараемся поворачиваться своими лучшими гранями.

С годами число треугольничков поубавилось, граненый брильянт икосаэдра потускнел и выродился до чего-то угловатого и плоского. Сторона «А» для тех, кто пройдет мимо и не заметит, и сторона «Б» для тех, кто заметит… и пройдет. В частности, к парковой «девушке с метлой» я неосознанно старался повернуться левым боком. На правой щеке третий день белела полоска пластыря, вернее сказать, уже серела — в память о неудачной попытке заточить тупое лезвие одноразового бритвенного станка. Заметив такую странность в своем поведении, я улыбнулся.

— Можно? — Маленькая узкая ладошка вынырнула из рукавицы, превосходящей ее размерами раза в три.

— Пожалуйста. — Я положил на ладошку наглядное пособие по наивным заблуждениям детства.

— Картонный, — заметила она с легким сожалением. — У нас в классе был пластмассовый.

Сиреневый двенадцатигранник дрогнул под порывом ветра и мне пришлось придержать его пальцами, чтобы не улетел.

Девушка с метлой бросила на меня короткий взгляд исподлобья и тут же отвернулась. Я успел заметить лишь красное пятнышко расцветающей простуды — слева над верхней губой. На ее стороне «А».

Две минуты спустя она призналась, что ее зовут Лара. Три минуты спустя я все еще пытался вспомнить собственное имя. Меня так давно о нем не спрашивали, чаще интересуясь регистрацией… А когда вспомнил — не успел назвать.

Знакомый холодок пробежал вверх по позвоночнику, вздыбил волоски на шее, больно клюнул в темечко. Разошелся электрическими волнами по рукам и ногам, нестерпимо засвербел, уткнувшись в кончики пальцев. Я почувствовал приближение сеанса. И даже зубы стиснул от раздражения: до чего же не вовремя!

Впрочем, когда это сеанс наступал вовремя?

Я повернулся спиной к Ларе и успел сделать несколько шагов по дорожке черного и как будто осиротевшего после расчистки асфальта. Начинать передачу в присутствии новой знакомой очень не хотелось. Я еще порадовался про себя: начало эфира по непонятной причине задерживалось. Но уйти достаточно далеко мне не удалось.

— Антон! — раздалось за спиной, и я, хоть имя было не мое, резко обернулся.

— Когда же ты приедешь? — немного нервным, но пока еще контролируемым голосом спросила Лара, глядя куда угодно, только не на меня. — Два часа давно прошли, эти люди сказали, что дают тебе еще полчаса. Верни им деньги, Антон, это всего лишь деньги. У тебя же есть, ты говорил…

Я уставился на Лару как в первый раз. Вернее, не «как» — просто в первый раз, поскольку обычно избегаю пристально смотреть на людей, надеясь, что и они, в свою очередь, проявят тактичность и не станут пялиться на меня в какой-нибудь не самый подходящий момент. То есть практически в любой…

И увидел бледное лицо с тонкими дрожащими губами, которые стали бы выразительнее, не пожалей их обладательница хоть капельку помады. И слипшиеся волосы цвета сырого песка, спадающие на лоб десятком мышиных хвостиков. И выглядывающие из-под челки глаза неопределенной расцветки: не зеленые, не серые, не голубые…

Они и должны быть такими — никакими, — глаза связного во время сеанса.

Из-под казенного фартука выглядывали потертые джинсы и мятая трикотажная майка. Стоптанные кроссовки, почти слившиеся с окружающей серостью, завершали ансамбль. Все сходится. Нам незачем заботиться о внешнем виде. Не для кого.

— Антошечка, милый, приезжай поскорее, пожалуйста! Мне не нравится, как на меня смотрит этот лысый!

Взгляд в никуда, закушенные губы… Я не в первый раз наблюдал передачу со стороны. А вот собственной шкурой почувствовал начало сеанса — чужого сеанса — впервые.

Впрочем, когда посланное сообщение нащупывает надлежащий пейджер, оно тоже сперва пару секунд трещит и булькает помехами в случившемся на пути луча телевизоре, радиоприемнике, даже в электрических розетках. Говорят…

И вдруг громко, не своим голосом — с самого начала не своим, но теперь к тому же полным отчаяния:

— АНТОН! Я БОЮСЬ!

Все.

И сразу — распахнутый рот, два судорожных вдоха без промежуточного выдоха, изломанная поза с упором на рукоять метлы и прорвавшаяся плотина слез. Истерическая реакция. К слову сказать, не самая худшая.

Я уже был рядом. Обнимал за плечи — неловко, как умею. Ничего не говорил, только гладил по волосам, как будто успокаивал десяток дрожащих мышек. А что тут скажешь? Что все прошло? Что все уже кончилось? И в любой момент может начаться опять?

Это она и без меня знает.

— Почему она не сказала адрес? Телефон? — слабым, но уже собственным голосом пожаловалась Лара. — Хотя бы фамилию! Я могла бы приехать, поднять на ноги соседей. Или… я не знаю… позвонить в милицию. Господи, ну почему они никогда не говорят фамилию и адрес!