Андрей Дугинец - Стоход

• Название: Стоход
• Автор: Андрей Дугинец
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1969

Юность автора прошла в партизанских походах, в боях. Он многое видел, многое пережил. Потому так точно и выразительно обрисованы характеры героев, впечатляюще воссозданы их сложные судьбы. Вместе с автором мы восхищаемся их мужеством, самоотверженностью.

Герои романа — дед Конон, его внук Гриша, Оляна, партизанский вожак Антон Миссюра, комиссар отряда Моцак, связная Анна Вацлавовна — простые советские люди. Их жизнь озарена светом негасимой любви к Родине. Они прошли через суровые испытания Великой Отечественной войны, познали радость победы.

---

Убедившись, что оттиски просохли, он бережно закрыл книгу. Надел шляпу. Присев на корточки, погладил утенка, что-то сказал ему в ответ на его попискиванье и пошел прочь. Но за порогом, в сенях, остановился, чтобы еще раз посмотреть на хозяйку. И опять неузнаваемо мягким, елейным голосом посоветовал не роптать, молиться и уповать на бога.

— Помните, милостивая пани: все в этом тленном мире только суета. Суета сует и томление духа.

Заметив, что дверь открыта, утенок заковылял в сени. Когда он перебирался через порог, секвестратор размахнулся тяжелой дверью. Утенок, видно, понял, что вперед идти нельзя и повернул назад. Хозяйка бросилась к нему, но было поздно: дверь легко, как воробьиное яйцо, раздавила желтую головку утенка.

И в эту минуту Гриша крикнул:

— Мама! Дедушку везут!

Возле двери остановилась рябая однорогая корова панского конюха Егора Погорельца. Она была запряжена в старый расшатанный рыдван. На голых серых досках лежал почерневший Конон Багно. Голову его конюх поддерживал своей толстой широкой ладонью. Так он, видно, шел всю дорогу от самого полицейского участка. Когда к рыдвану подбежали Гриша и мать, Егор тихо промолвил:

— Звери! Вот звери, так звери! Замордовали человека и говорят, вези, пусть дома умирает.

Пока деда переносили в хату, собрался полный двор народу. Соседка затопила у себя печь, чтобы согреть воды. Прибежала фельдшерица — жена нового учителя. Егор дал Грише десять грошей «на лекарство» и повел домой свою корову. Рассохшийся, давно не мазанный рыдван скрипел жалобно и тоскливо, как цыпленок, затерявшийся в бурьяне.

* * *

Утром, положив в торбу несколько картофелин, узелок соли, а вместо хлеба сушеных вьюнов, Гриша отправился на панский двор. На улице он встретил Санько, который собирался, видно, в дальнюю дорогу.

— Ты куда? — удивился Гриша.

— В город.

— На заработки? А корова?

— Забрали, — ответил Санько и, помолчав, добавил: — Мать отдала. Боялась, раскроют хату.

— Я бы тоже пошел, да дедушке очень плохо. — Гриша почесал в затылке и отправился дальше.

Панский приказчик, юркий щеголь в сером костюме, больно хлестнул Гришу плеткой, для порядка, и послал в лес пасти племенных коров. Он тут же напомнил, что рвать ягоды в лесу нельзя.

— Если язык будет синим от черники, я тебе его отрежу, — ехидно улыбаясь, предупредил он.

У Гриши мороз пробежал по коже от этой улыбки. Он поверил, что этот веселый человек и в самом деле может отрезать язык.

Ягод в панском лесу тьма-тьмущая. Но собирать их разрешается только тому, кто купит «квиток».

Приказчик уехал куда-то на легкой пролетке, и к Грише подошел конюх Егор Погорелец. Ласково, по-отцовски положив руку на плечо, он тихо, чтоб не слышали другие, сказал:

— Не слушай его. Ешь ягод сколько хочешь и домой неси, мать насушит на зиму. Ты ж коров пригонять будешь вечером, когда этот хлюст уже пьянствует или где-нибудь шляется.

Гриша благодарно посмотрел в глаза конюха, и тот чем-то напомнил ему отца. Нет. Не внешностью. Отец был белоголовый, без усов. А этот черный, с густыми усами, подковкой обхватившими рот. Прищуренные глаза тоскующие и добрые. Может, именно эти глаза да ласковый душевный голос и напомнили отца. Пастушок погнал коров. А конюх, поучая и подбадривая, проводил его до самого леса и на прощание сказал:

— Если что, обращайся ко мне.

Гриша ушел в самом хорошем расположении духа и все не мог понять, за что же такого доброго человека все считают чудаком.

* * *

Трое суток фельдшерица почти не отходила от старика, лежавшего без памяти. Наконец горячка прошла. Дед Конон открыл глаза. Но молчал. Ничего не просил, ни на что не жаловался, хотя все тело у него было в ранах и черных кровоподтеках. Заговорил он только через неделю и то вымолвил всего несколько слов возвратившемуся с пастбища Грише. Тяжело дыша и подолгу отдыхая после каждого слова, он сказал, что ему легче было бы терпеть, если бы канава была закончена. Гриша весь вечер сидел возле кровати, молчаливый, сердитый на самого себя. Дедушка пострадал из-за него. Это ему он старался отвоевать у болота ковалок земли. И вот уже на краю могилы думает только об этом. А Грише и в голову не пришло чем-нибудь утешить деда. Наскоро поужинав и сказав матери, что очень устал, Гриша ушел в сарай. Но спать сегодня не собирался. Забравшись на сеновал, стал прислушиваться к стукам в доме. И когда там все утихло и погас свет, спрыгнул с сеновала. Схватил под стрехой лопату и через огород пустился на болото. Теперь его жгло только одно желание: закончить канаву, чтобы дедушке было легче на душе и он скорее бы выздоровел. Закончить сегодня же!

На болоте, как и в ту ночь, когда они с дедушкой начинали свое дело, стоял густой прохладный туман. Только сегодня не было тихо: на панской ниве слышались голоса. Видно, жали и ночью, чтоб не осыпалась пшеница. Гриша удивлялся, что шел один и не боялся ни ведьм, ни русалок, хотя хорошо знал, что как раз в эту пору они целыми хороводами кружатся на болотах, греются под луной.

Никогда работа не радовала его так, как сегодня. Стоя по колено в воде, сбегавшей с панского болота, Гриша глубоко вонзал лопату в густой, вязкий торфяник и отбрасывал в сторону большие, тяжелые глыбы. Старался изо всех сил, искренне веря, что с каждым пластом выброшенной земли дедушке становится легче. Лицо его было мокрым, губы солеными от пота, полотняная рубашка прилипла к спине, ноги в мокрых постолах онемели и, казалось, набухли от воды, как деревянные. Но, не разгибаясь, он продолжал свое дело.

Когда канава подошла к участку, на деревне пропели первые петухи. Напившись воды из речки и немного отдохнув, Гриша поплевал на руки, нывшие от усталости, и снова взялся за лопату.

К рассвету голоса жнецов на панской ниве умолкли. Болото крепко спало под тяжелым потемневшим пологом тумана. Только в деревне перекликались петухи да в ольшанике пробовали свои утренние голоса болотные птицы. Но Гриша не слушал их пения. На отцовском участке рождались новые, более радостные звуки — тихий шелест и плеск воды. Сначала, когда канава подошла к залитому участку, вода лишь с самого края замутилась, закружилась. Потом, когда Гриша выбросил еще несколько пластов земли, вода резвыми струйками устремилась в канаву. Сильнее, сильнее — и наконец пришло в движение все болотце, огороженное заросшей камышом межой. Взяв на плечо лопату, Гриша пошел домой медленно, бесшумно, словно боялся расплескать свою радость. В ушах его долго стоял тихий говор уходящей с заболоченного поля воды.

Возвратился он, когда мать только проснулась и еще не ходила в сарай будить его. Вошел в хату, для вида протирая глаза кулаком. Ни мать, ни дед ничего не поняли. После завтрака, когда мать ушла на огород, Гриша подошел к дедушке.

— Плохо мне, плохо! — стонал дед.

Гриша наклонился над больным и прошептал:

— Дедушка, выздоравливайте. Вода уже сошла. Наша земля скоро высохнет.

Дед повернул забинтованную голову, лицо его было покрыто синяками, и Гриша узнавал только большие, скорбные глаза. Сейчас эти глаза спрашивали, робко радовались и в то же время боялись. Гриша поспешил все объяснить, чтобы успокоить его.

Выслушав рассказ внука, дед положил руку ему на плечо и тихо проговорил:

— Пожить бы. Увидеть, каким ты вырастешь.

Утром звуки по лесу разносятся далеко, далеко. Но здесь, куда Гриша забрел со стадом, не слышно было ни одного человеческого голоса. Только птицы, да в те поют как-то несмело, словно все время к чему-то прислушиваются. Коровы разбрелись по большой зеленой поляне. Гриша резал лозу, хотел сплести кошик для ловли вьюнов. Вспомнив, что каждое лето дед ловил и сушил на зиму вьюнов, Гриша решил заменить старика в этом деле. Конечно, если стражник поймает с кошиком, хорошего не жди. Но лучше об этом не думать.

Нарезав ровненькой красной лозы, он устроился на высоком пеньке так, чтоб видна была вся поляна, по которой разбрелись коровы.

Вдруг в лесу послышался топот скачущего коня. Потом показалось, что кто-то вскрикнул. Гриша насторожился. Крик больше не повторился. А топот начал быстро удаляться и наконец растаял в лесной глубине.

Но до чуткого слуха Гриши долетел какой-то непонятный, хватающий за сердце звук, словно кто-то плакал.

Прислушался — и вправду плачет. Совсем рядом. Не то в ольховых кустах на полянке, не то за ближними соснами. Гриша пошел на странный звук. На поляне никого. Вошел в лес, теперь показалось, что плач позади. Но вот он прекратился, будто бы тот, кто плакал, тоже прислушивался.

«Заметил меня», — подумал пастушок и замер. Внизу, вокруг себя, ничего не увидел. И стал смотреть вверх, на деревья. Может, это какая-то еще неизвестная ему птичка? На маленьких деревьях ничего не было видно. На большой сосне, поднимавшейся выше всех, деловито постукивал дятел. Склоненная набок зеленая макушка сосны качалась, хотя ветер давно утих. Но Гриша уже знал, что верхушки высоких сосен раскачиваются даже в самую тихую погоду.