Андрей Дугинец - Стоход

• Название: Стоход
• Автор: Андрей Дугинец
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1969

Юность автора прошла в партизанских походах, в боях. Он многое видел, многое пережил. Потому так точно и выразительно обрисованы характеры героев, впечатляюще воссозданы их сложные судьбы. Вместе с автором мы восхищаемся их мужеством, самоотверженностью.

Герои романа — дед Конон, его внук Гриша, Оляна, партизанский вожак Антон Миссюра, комиссар отряда Моцак, связная Анна Вацлавовна — простые советские люди. Их жизнь озарена светом негасимой любви к Родине. Они прошли через суровые испытания Великой Отечественной войны, познали радость победы.

---

Второй молча начал выбираться из узкой горловины люка.

Миссюра внимательно рассматривал еще не встречавшийся ему пистолет новой марки и, когда глянул на вылезшего из машины офицера, в удивлении отступил назад.

Сгорбившись, с обрюзгшим лицом землисто-зеленоватого цвета, с брезгливо опущенными, глубоко запавшими уголками рта стоял перед ним Волгин-Бергер.

Миссюра в сравнении с ним выглядел молодцом. Военная форма выправила его сутулую фигуру. Бергер с горечью понял, что победителями в этой войне будут такие, как Миссюра, которых лишения не согнули, не сломили. «Да, наша тотальность ничего не стоит в сравнении с их всенародностью!» — невольно подумал он. Нет, просить пощады у них он не будет. Жаль, что этот предатель обезоружил его. Лучше бы уж не выходить из машины!

— Да-а-а… — Миссюра протяжно вздохнул и почесал в затылке: — Сколько волка не корми, а он в лес смотрит. — Он плюнул под ноги и подозвал партизана: — Отведи эту птицу к комиссару, хай он с ним говорит, а то я, боюсь, прикончу раньше времени.

Комиссар не меньше Миссюры удивился, что карателями командовал именно Бергер.

— Разведчик и вдруг — каратель, бандит, уничтожающий все живое. Это не только ваше падение, Бергер. Это — закономерное крушение всей фашистской системы! — только и сказал пленному комиссар и распорядился увезти его в главный партизанский штаб.

А Миссюра тем временем с любопытством осматривал трофейную машину. Обошел несколько раз вокруг. Залез в кабину. Потом послал за Григорием Круком.

Когда Григорий прибежал, Антон тихо сказал ему:

— Едем за матерью. Разнесем всю комендатуру в щепки, но Оляну освободим! Хлопцы, кто умеет запрягать эту чертяку?

Партизаны, окружившие бронетранспортер, молчали.

— Гриша, ты немного шпрехаешь с немцами, скажи водителю, нехай нас с тобой немного подучит. За это мы его оставим на белом свете. Пусть коптит небо…

Немец охотно и как-то ловко нырнул в машину.

— Ну, хлопцы, мы отправились на курсы, — пошутил Миссюра. — А вы тут расчищайте дорогу. Целыми этих великанов убирать тяжко, возьмите там пилы. Выпиливайте кругляки и скатывайте с дороги… — Кивнул Грише: — Ну, сынок, в ликбез!

И первым полез в машину, которая тотчас взревела мощным мотором и окуталась густым изжелта-сизым смрадом.

Зная, что проволока не спасет от партизанских пуль, Сюсько, как только сошел снег, приказал возводить вокруг комендатуры кирпичную стену. Согнав всех трудоспособных жителей Морочны, он приказал разобрать больницу и перенести кирпич к комендатуре. Иначе — расстрел.

Люди знали, что комендант такие обещания не бросает на ветер, и молча пошли разрушать больницу. Кое-кто шептался, что неплохо бы подскочить к партизанам. Может, дело изменилось бы. Но где их найдешь, партизан! Живут, как боги: сами все видят и знают, а их никто не видит…

Распорядившись по строительству, комендант направился было завтракать. Как вдруг услышал тяжелый гул мотора. Сначала подумал, что это автомашина с боеприпасами из Пинска, которую ожидали уже месяц. Но потом понял но тяжелому, грозному урчанью, что это или броневик, или даже танк. А вдруг едет сам окружной шеф или гебитскомиссар! Они на простых машинах не ездят, только в броневиках… Вернувшись, Савка приказал немедленно приготовиться к встрече начальства.

Полицейские выстроились у подъезда. А Сюсько стал на крыльце под огромным фашистским флагом.

Из-за ольшаника в конце улицы вылетела огромная машина. Танк не танк, и броневик не такой. Гусеницы, как у танка, а нет ни башни, ни орудия. С лязгом и ревом, оставляя за собой тучу дыма, неслась эта машина с бешеной скоростью.

Когда она подкатила к самой комендатуре, Савка, улыбаясь во все лицо, приветственно поднял руку, спустился со ступенек вниз и вышел за ограду.

Но машина, не сбавляя хода, свернула вправо, прямо в проволочное заграждение. Легко, как паутину, подхватила и поволокла за собою все десять рядов колючей проволоки. Комендант кинулся было назад. Но поздно. Его захватило густой сетью железной паутины, закрутило, как муху, и потянуло. Машина повернула туда и сюда — и проволочного заграждения вокруг комендатуры как не бывало.

Следом за бронетранспортером скакали кавалеристы, которые, окружив комендатуру, в несколько минут перебили разбегавшихся полицейских.

Жители Морочны, увидев такое, наперегонки бежали от больницы к комендатуре. Пока собирался народ, с полицейским гнездом было покончено начисто. Мальчишки водили под уздцы взмыленных партизанских коней.

Только странная машина все еще урчала и фыркала.

Волоча за собой целую свалку колючих железных сетей, она подъехала к парадному крыльцу комендатуры, остановилась, и тотчас открылся люк, оттуда вылезли Антон Миссюра и Григорий Крук.

Миссюра хотел скомандовать, чтоб скорее выводили из комендатуры заключенных, если там есть кто живой. Но оказалось, что комиссар уже распорядился об этом. Партизаны под руки выводили одного за другим заключенных. Изнуренных, избитых до неузнаваемости.

Гриша вбежал в комендатуру. Заглядывая в каждую камеру, громко звал:

— Мама! Мама!

Вон два партизана ведут под руки изможденного мужчину с окровавленным плечом, за ними четверо бережно, на руках, как на носилках, выносят девушку, у которой бессильно свесилась голова.

Увидев угасающие глаза этой девушки, Гриша еще громче, на весь коридор, заорал:

— Ма-а-ма!

Шедший ему навстречу Ермаков развел руками:

— Больше никого нету.

Гриша прислонился к стенке и зарыдал.

— Товарищи! Лом! Нужен лом! — раздался крик в конце коридора. — Тут подвал! В нем человек!

Гриша бросился к подвалу. Прильнул к двери. Но за ней не было слышно ни звука.

— Мама! — крикнул он и в отчаянье ударил кулаком по окованной железом двери.

В подвале послышался глухой мокротный кашель.

Прибежал партизан с ломом и, загнав острие его в щель, взломал дверь.

Гриша не вбежал, а, скорее, свалился в подвал. При свете зажженного кем-то фонаря он увидел лежащую на мокром цементном полу совершенно седую женщину. Руки ее были закручены за спину и закованы цепью. Ничего знакомого не было в похожем на скелет лице этой женщины. Однако Гриша понял душой, что это она, мать.

Ермаков взял его под руки и вывел из подвала.

— Посиди, мы сами вынесем ее на воздух. Мужайся!

Миссюра сидел на крыльце. Он уже знал, в каком состоянии нашли Оляну. Но не находил в себе силы встать и пойти ей навстречу.

И вот увидел носилки, зеленовато-седую рассыпавшуюся косу. Потом увидел руку, пальцы с длинными, как у птицы, закрученными внутрь ногтями.

Подперев голову рукой, Антон молчал: не умел плакать. Он не слышал голоса комиссара, стоявшего рядом и что-то говорившего.

Вдруг со звоном распахнулось окно почти над самой головой Миссюры, и из полицейской комендатуры неожиданно и громогласно вырвалась песня-призыв:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!

Антон увидел за окном радиоприемник. Встал. Выпрямился.

— Флаг! — крикнул он стоявшему неподалеку ординарцу.

Тотчас из толпы выскочил мальчишка и, вынув из-за пазухи кусок кумача, подал Миссюре:

— Вот, товарищ командир, всю войну прятал от фашистов!

Миссюра передал флаг ординарцу и, похвалив мальчишку, громко сказал, обращаясь и к партизанам, и к жителям, заполнившим всю улицу перед комендатурой:

— Ставьте мачту, поднимайте флаг в самое небо. Пусть и Москва видит — у нас снова Советская власть! Пусть все знают — Советская власть в Морочне восстанавливается на веки вечные!

* * *

Ночь. В палате горит маленькая керосиновая коптилка. Возле койки, где лежит Оляна, молча сидит ссутулившийся Антон. Входит на цыпочках Григорий и знаками показывает, чтоб уходил, а он, Григорий, будет дежурить. Но к ним подходит Олеся в белом халате и обоих выводит в коридор.

— Идите домой. Больной стало лучше. Она будет жить. Наведывайтесь, а дежурить возле нее больше не надо. Мы тут с Анной Вацлавовной присмотрим…

Антон с Григорием по коридору и даже по двору идут на цыпочках.

Антон, прощаясь, пожал руку Григорию и молча зашагал, но не в ту сторону, где жил с комиссаром.

— Ты куда? — остановил его шепотом Григорий.

— Так я… — Антон сдвинул шапку, почесал в затылке и вдруг решительно махнул: — Ну, идем вместе!

— А чего мы шепчемся? — спохватился Григорий. — На улице ж никто не спит.

Антон не сразу ему ответил:

— Думка у меня есть. Я хотел, чтоб никто не видел. А тебе, ладно, скажу, только вдруг провалимся, молчи, никому, а то засмеют… ты понимаешь, я хочу испробовать трофейный тягач на болоте. Интересно пойдет он с канавокопателем или нет. Война ж кончается…