Розмари Горинг - Шотландия. Автобиография

• Название: Шотландия. Автобиография
• Автор: Розмари Горинг
• Издательство: Мидгард : Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41533-5

Шотландия всегда находилась в тени могущественной южной соседки Англии, в борьбе с которой на протяжении многих столетий страна пыталась отстоять собственную независимость. Это соседство, ставшее причиной бесчисленных кровопролитных сражений, определило весь ход шотландской истории. И даже сегодня битва продолжается — уже не вооруженная, а экономическая, политическая, спортивная.

Впрочем, борьбой с Англией история Шотландии вовсе не исчерпывается; в ней немало своеобычных ярких и трагических страниц, о которых и рассказывает автобиография этой удивительной страны, одновременно романтической и суровой, сдержанной и праздничной, печальной и веселой.

---

Десятник Ормистонской угольной шахты: «Фактически женщины всегда трудились на подъемных или тяжелых работах, и ни с ними, ни с детьми не обращались как с человеческими существами, когда их нанимали на работу. Женщины соглашались работать там, где нельзя было заставить трудиться ни одного мужчину или парня; они работали в плохих штреках, по колено в воде, почти всегда согнувшись вдвое. Будучи беременными, они находились внизу до последнего часа. У них распухали лодыжки и бедра, и они преждевременно сходили в могилу или, что хуже, влачили, не в состоянии работать, жалкое существование».

Джанет Каммингс, 11 лет, носильщица угля: «Я вхожу в шахту вместе с женщинами в пять и выхожу в пять ночью; работаем всю ночь пятницы и уходим в двенадцать дня. Потолок очень низкий; мне приходится сгибать спину и ноги, а вода часто доходит мне до икр. Нисколько не нравится работа. Меня отец заставляет».

Джанет Аллен, 8 лет, толкает вагонетку: «Это тяжелая работа, просто мучение, лучше было бы развратничать».

Джейн Джонсон: «Мне было семь с половиной лет, когда дядя заставил меня работать на шахте, так как и мать, и отец умерли. В пятнадцать лет я могла переносить два английских центнера, но теперь испытываю слабость от нагрузок. Я была замужем десять лет, у меня четверо детей, и я работала, покуда до родов не оставалось день-два. Многие женщины повредили себе спину и ноги, и меня однажды придавило камнем, и я лишилась пальца».

Исабель Хогг, 53 года, бывшая носильщица угля: «Была замужем тридцать семь лет; в обычае было рано выходить замуж, когда уголь таскали на своих спинах женщины, мы были нужны мужчинам. У меня четверо замужних дочерей, и все, пока вынашивали детей, работали внизу. Одна теперь совсем плоха, так как работала беременной, отчего у нее случился выкидыш, и думали, что она не оправится. Народ на шахте страдает больше других — мой добрый муж умер девять лет тому назад, у него был дурной запах изо рта, и он протянул несколько лет, но совершенно не мог работать уже за одиннадцать лет до того, как умер».

Джейн Пикок Уотсон, 40 лет, носильщица угля: «Я работала под землей тридцать три года; замужем двадцать три года, и у меня было девять детей; шестеро еще живы, трое умерли от тифа несколько лет назад, двое родились мертвыми, думаю, из-за тяжелой работы; огромное число женщин рожает мертвых детей… Мне всегда приходилось работать внизу, покуда не приходило время рожать, и я вынуждена была идти домой, и так поступают и остальные женщины. Мы возвращаемся к работе как можно скорее, самое позднее — через десять-двенадцать дней, а многие при нужде и еще раньше».

Кэтрин Логан, 16 лет, перевозчица угля, которую запрягали в вагонетку: «…тащишь спиной вперед, лицом к вагонетке. Веревки и цепи уходят под землю, это очень тяжелая работа, особенно когда приходится ползти».

Хэлен Рид, 16 лет: «[Я работаю] с пяти утра до шести ночи и перетаскиваю на спине два английских центнера. Работа мне не нравится, но думаю, другой для меня и нет. Под землей случаются разные несчастные случаи. Я сама видела два серьезных. Два года назад в штреке накрыло тринадцать из нас, и мы два дня провели без пищи и света. Около дня мы просидели по горло в воде. Наконец мы выбрались в старую шахту, и нас услышали люди, которые работали выше».

Маргарет Уилсон, 16 лет: «Часто воздух плохой, недавно из-за этого я брата потеряла. Он провалился, я попыталась вытащить его, но воздухом там нельзя было дышать, и мне пришлось уйти».

Улицы нечистот, 1842 год Д-р У. Л. Лори

Будучи частью доклада Чедвика 1842 года, посвященного исследованию условий жизни бедняков, это сообщение, составленное У. Л. Лори, доктором из Гринока, описывает жизнь в печально известном грязном городе.

Громадная часть поселений бедняков расположена в очень узких и тесных тупиках и переулках, отходящих от основных улиц; эти тупики, как правило, представляют собой глухие «мешки», где нет движения воздуха, пространство между домами настолько узко, что исключает проникновение солнечных лучей к земле. Я бы даже осмелился сказать, что в этих тупиках вообще нет никаких водостоков, ибо там, где я видел сточные канавы, они настолько грязны и замусорены, порождая множество неудобств, что лучше бы их никогда не существовало. В этих тупиках, там, где нет навозных куч, фекальные и прочие отвратительные вещества выбрасывают в сточные канавы перед дверьми или выносят и сваливают на улицу. В домах нет птичьих дворов, но почти во всех тупиках имеются навозные кучи, за редким исключением, никогда не накрытые; мало какие из выгребных ям вычищаются больше раза-двух в год; большинство опорожняется, только когда они переполняются: к некоторым пристроены уборные, и одной уборной пользовались все по соседству. Люди, как кажется, настолько свыклись со столь невиданным состоянием вещей и настолько утратили чувство пристойности, что не видели в этом никаких неудобств, и в порядке вещей, что когда пробираешься по некоторым из этих задних улиц, легко испачкаться нечистотами.

Позади дома, где у меня врачебный кабинет, в котором я в настоящий миг и нахожусь, есть громадная выгребная яма с пристроенной уборной; насколько мне известно, ее не чистили шесть месяцев; она служит всем по соседству, и исходящие оттуда миазмы столь отвратительны, что я не в состоянии открыть окно. Дом в три этажа высотой, и люди, чтобы избавить себя от забот, выбрасывают нечистоты из окна лестницы, следовательно, огромная их часть попадает в тупик, и тупик не чистится, пока не заполнится выгребная яма: грязь в тупике дорастает почти до подоконника заднего окна лавки, что расположена по фасаду, и малярийная сырость сочится через стены на этаж…

Моим заботам в больнице был вверен один бедняк, шесть месяцев страдавший астмой и признанный неизлечимым, в настоящее время он живет с женой и семью детьми в темной комнате на нижнем этаже, больше подходящей для угольного погреба, чем для человеческого существа; комната освещается через неоткрывающееся окно, размером в два квадратных фута; ширина комнаты составляет всего четыре фута, а длина — восемь. Для всей семьи есть единственная кровать, и тем не менее арендная плата за эту дыру составляет 5 фунтов.

Когда не так давно я проходил через один из самых бедных районов, за мной побежала маленькая девочка, упросившая меня осмотреть ее мать, которую она не могла удержать в постели; ее мать я обнаружил лежащей на жалком соломенном тюфяке, поверх куска ковра, она была в лихорадке и бредила; муж-пьяница умер в больнице от той же болезни. Огонь в камине не горел; кто-то из детей ушел просить милостыню, а двое самых младших ползали по сырому полу; в середине комнаты действительно успела образоваться лужица, так как сточная канава перед домом засорилась, и влага, протекши под дверь, нашла себе дорогу в центр пола. Все предметы обстановки, которые можно продать, были заложены во время болезни отца для поддержки семьи. Никто из соседей в дом не заходил; дети голодали, и мать умирала без всякого ухода…

Первый вопрос, который я обычно задаю, встречаясь с новым случаем лихорадки, касается жилища больных. Я был поражен числом заболеваний на Маркет-стрит; в этом месте в большинстве случаев больные вскоре заболевали брюшным тифом, и выздоровление их было медленным. Это узкий закоулок; над ним почти нависает крутой склон, поднимающийся в непосредственной близости от улицы; на ней стоят самые жалкие дома, построенные вплотную друг к другу, и войти в жилища можно через мерзкие тупики; вход с фасадной части дома обычно единственный; на этой улице сосредоточены многочисленные центры производства миазмов, думаю, в каждом закоулке я мог бы указать по меньшей мере на один.

На этой улице есть навозная куча, однако для такого названия она чересчур велика. Я не ошибусь в ее размерах, если скажу, что в ней содержится 100 кубических ярдов нечистот, мусора и грязи, собранных со всех концов города. Ее ни разу не убирали; это товарный запас одного человека, который торгует навозом; он продает его в розницу тележками: ведя дела с покупателями, он придерживается твердого принципа, что чем старее навоз, тем выше цена. У владельца кучи рядом построена большая уборная. Это скопление нечистот выходит на общедоступную улицу; спереди она обнесена стеной; высота стены около 12 футов, и навоз возвышается над нею; из-под стены сочится малярийная влага и сбегает по мостовой. Источаемые этим местом миазмы летом ужасны; к нему примыкает земельный участок с домами в четыре этажа высотой; и летом во всех домах кишат мириады мух; все предметы, употребляемые для еды или питья, должны быть закрыты, а иначе оставленную открытой даже на минуту вещь немедленно облепят мухи, и она окажется непригодной для употребления из-за сильного привкуса дерьма, оставленного мухами. Но на улице есть и еще большая по размерам навозная куча, она не такая высокая, но занимает в два раза большую площадь; а насколько она уходит в глубину, я сказать не могу. Куча примыкает к скотобойне и принадлежит, как я полагаю, городским властям. Это не только вместилище для отходов и потрохов из бойни, сюда также свозится и сваливается мусор с улицы. Рядом пристроено нечто вроде общественной уборной. В помещении самой бойни (которая примыкает к улице) подолгу не смывается кровь и валяются внутренности, и зацах летом в высшей степени омерзителен… Я считаю, что будет; редким явлением, если в любое время года [здесь] не обнаружишь больного лихорадкой.