Роберт Рид - «Если», 2004 № 06

• Название: «Если», 2004 № 06
• Автор: Роберт Рид
• Издательство: Любимая книга
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Тема номера — современная немецкая фантастика
Содержание:

Вольфганг Йешке. ПАРТНЁР НА ВСЮ ЖИЗНЬ, рассказ

Райнер Эрлер. ПРЕДЫСТОРИЯ СВЯТОГО ДЖОШУА, рассказ

Герд Фрей. СЕРДЦЕ ЗАРИ, рассказ

Франц Роттенштайнер. PHANTASTIKSTRABE (статья, перевод М. Ковальчука)

Экспертиза темы

Кен Уортон. ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИМЕНЕНИЕ, рассказ

Филип Плоджер. ЛАКИ ЛЮК, повесть

Видеодром

**Хит сезона

***** Дмитрий Караваев. ЧУДО-РЫБА ИЗ РЕКИ ВОСПОМИНАНИЙ (статья)

**Рецензии

**Адепты жанра

***** Сергей Кудрявцев. БЛИЗКИЕ КОНТАКТЫ С ЛИТЕРАТУРОЙ (статья)

Максим Форост. ЕЩЁ ОДИН ВЕЧЕР ЭКОДЕНДРОНА, рассказ

Геннадий Прашкевич. ПОДКИДЫШ АДА, повесть

Роберт Рид. ОТКАЗ, рассказ

Игорь Гонтов. ВОЗВРАЩАЯСЬ НА КРУГИ СВОЯ… (статья)

Рецензии

Валентин Шахов. КУДА ОТПРАВИМСЯ? (статья)

Курсор

Персоналии

_{Обложка Игоря Тарачкова к повести Геннадия Прашкевича «Подкидыш ада».} 

---

В моем представлении последние строки осужденного на казнь должны выглядеть не так. Побольше сентиментальности, да и нервозности. Во всяком случае, напряжение должно чувствоваться!

Если уж искать подходящее определение, то это, пожалуй, протокол. Да, именно протокольная запись неких странных событий, подробная и по-деловому точная. Сухой стиль, как в научном отчете: архитектурно-инженерные особенности конструкции такого-то здания.

Сильный у него был характер…

Мой друг Оппенгеймер, американец немецкого происхождения и дипломированный психиатр, не счел эти записки творчеством больного шизофренией. Хотя первая мысль у него была именно такова.

— Нет-нет, мозг у этого парня работал отлично, — заявил он, в очередной раз вспоминая обстоятельства, при которых мы впервые увидели это послание, и почерк, и сам текст. — Другое дело, что описываемые им события не лезут ни в какие ворота. Но это уже не моя область.

Вынужден согласиться.

* * *

…Четыре часа три минуты.

Снаружи сюда не проникает ни один луч. Должно быть, там уже начинает светать. Значит, моя смерть близка.

Окна плотно заклеены черной бумагой — светомаскировка! Огонек этой свечки снаружи, конечно, тоже не различить. Зато звуки проходят свободно. Гул, взрывы — дальние и не очень, грохот рушащихся зданий… Симфония войны.

Той войны, что закончилась свыше пяти десятилетий назад.

У меня больше нет иллюзий по поводу того, что это кошмарный сон. Это реальность. Это — сейчас, здесь и сегодня.

На крыше пробуждаются голуби. Они издают страстные, утроб-но-воркующие звуки, шумно возятся, громыхая лапками по кровельному железу.

Когда по-настоящему рассветет, я узнаю об этом. Потому что тогда меня выведут во двор, заставят стать к стене — и дадут залп.

Как в кино..

Если, конечно, то непонятное, что перенесло меня сюда, снова не проявит свою силу…

* * *

Они сберегли эти записки, как сберегают клад. «Они» — это наши знакомые. Если, конечно, так можно назвать этих людей.

…Все началось холодным утром субботы второго мая. Небо было ясное, однако потеплением, вопреки прогнозам, даже не пахло. Так что в этот день — один из последних дней отпуска, который мы проводили с семьей моего американского друга — никому из нас не хотелось покидать теплые недра автомобильного салона. Но мне пришлось это сделать, после того как я резко затормозил, лишь чудом не сбив рассеянного старца, сунувшегося прямо под колеса нашей машины.

В руках у него было два объемистых мешка для мусора, набитых каким-то хворостом. Пересекая дорогу, он явно больше заботился об их сохранности, нежели о своей безопасности.

Хворост, видимо, надлежало бросить в костер, разведенный за противоположной обочиной. Во всяком случае, оттуда поднимались густые клубы дыма.

Мешки старик, конечно, выронил. Несколько секунд он стоял, прижав обе руки к сердцу — но, едва опомнившись от потрясения, сварливо обрушился на нас. Когда из ворот дома показалась седовласая женщина (видимо, его жена), мы замерли в ожидании нового потока брани. Но она только пристально посмотрела на нас и не произнесла ни слова.

Женщина скрылась в доме почти сразу после того, как я вышел из машины. Так что наше общение с ней ограничилось лишь этим взглядом — быстрым и каким-то очень… глубоким, что ли.

Имени ее я так и не узнал.

* * *

…Имени ее я так и не узнал. И вообще, учитывая страшные обстоятельства той нашей встречи, было бы полным абсурдом задавать ей какие-либо вопросы. Это только сейчас я вдруг ощутил, что мы, возможно, неслучайно оказались вместе.

Возможно, на то была веская причина. Не у меня и не у нее — а у той силы, которая сорвала меня с места, выхватила из моего реального настоящего (будущего?) и перенесла… да, тоже в настоящее. Нынешнее настоящее. Тоже более чем реальное.

Мы марионетки — и я, и эта девочка. Куклам не объясняют суть спектакля.

Мы — часть плана.

Записано ли в этом плане, что мы должны были заняться любовью? И во имя какой такой высшей цели?

Только сейчас, когда все миновало, в памяти у меня всплывает ощущение мягкой гладкости ее кожи. Только сейчас я вспоминаю ее запах.

Запах дешевого мыла и пота.

Увижу ли я ее еще один раз, последний? Увижу ли я немой требовательный вопрос в ее темных глазах? Увижу ли, как она поправляет прическу, стараясь, чтобы свисающие волосы закрывали багровый кровоподтек на ее лице — след удара кулаком?

Она не придет. Возможно, просто стыдится меня и того, что произошло между нами, когда мы поняли: эта ночь станет для нас последней, живыми мы отсюда не выйдем. А может быть, и по иной причине.

Дело сделано. План, чей бы он ни был, осуществился.

По-прежнему не сказав ни слова, она быстро набросила одежду и отбежала от меня прочь, в дальний угол. И больше не приближалась ко мне.

А потом в помещении снова появились люди в военной форме.

Слышен стук их сапог. У одного в руке фонарик. Луч упирается в меня.

— Встать! Следовать за нами. С тобой будет говорить майор…

* * *

Выйдя из машины, я занялся двумя делами сразу: помогал старику собирать хворост и одновременно извинялся перед ним. Наконец мы дотащили его груз до костра и вывалили собранные ветки на дымящуюся, смердящую гарью груду других ветвей. И только тут старик усмехнулся.

— Ну ладно, ничего не случилось, — он окончательно сменил гнев на милость. — Мне самому следовало быть осторожнее — привык, что здесь редко кто-нибудь проезжает. Вы, наверное, заблудились?

— Здесь изображен замок, — я показал отметку на карте. — Мы хотели…

Мой собеседник снова улыбнулся, даже не бросив взгляд на карту:

— Ну, теперь от него немного осталось… Вы из Общества охраны памятников старины, верно?

— Нет. Я писатель. Но памятники старины меня действительно интересуют. Я мог бы взглянуть на то, что осталось?

Он покачал головой:

— Не стоит. Туда даже ходить опасно: что-то постоянно рушится, падают камни… Верхние ярусы особенно пострадали, так что кладка совсем расшаталась.

Подумав, он все же сделал приглашающий жест. Я, в свою очередь, повторил его дожидавшимся у машины Оппенгеймерам — и мы прошли в ворота.

Замок был сложен из глыб красноватого камня. Он действительно сильно пострадал: и на наружной, и на внутренней сторонах стен виднелись глубокие рубцы, следы разрушения. Старые деревья, успевшие вырасти в замковом дворе, были в свое время изломаны, смяты какой-то жестокой силой; вокруг их покореженных стволов уже поднялась высокая поросль, тоже не такая уж молодая.

Остатки замковой галереи были черны — явно следы давнего пожара.

— Это герб владельцев? — мой друг Оппенгеймер указал куда-то вверх, в сторону башни.

— Да-да, это герб графа, — кивнул старик. — Но, по правде говоря, нынешний граф не собирается сохранять эти руины. Все это уже было назначено под снос, а на участке планировалось построить здание новой клиники — но Общество охраны памятников наложило на планы запрет…

С этими словами старик повернулся и зашагал прочь, оставив нас наедине с замком.

* * *

…Анджела не дала мне сказать и слова. Я позвонил ей в полвосьмого, а потом еще раз, когда уже ехал домой, но так и не смог пробиться сквозь стену ее крика.

Да, готов признать: у нее были основания сорваться. Наверное, это нелегко — целыми днями сидеть в загородном домике, одной, с двумя детьми… Но и вертеться в мясорубке под названием «карьера» — тоже занятие, чреватое срывом!

Сегодня был отличный день. Даже не потому, что праздничный, а просто сам по себе отличный! Все, кто мог, высыпали на улицу — и только мы с партнером, замкнувшись в духоте офиса, готовили к сдаче модель, переделывали планы и вообще изо всех сил старались превратить наш проект в нечто как можно более привлекательное для приемной комиссии. Это притом, что оба трезво отдавали себе отчет: нам очень повезет, если мы просто войдем в первую двадцатку.

Как говорится, «важна не победа, а участие». Слабое утешение, когда видишь, что труд тридцати девяти дней (и сорока ночей) вот-вот пойдет псу под хвост.

Я обещал жене, что сегодня — последний день. Только перехвачу что-нибудь наскоро (ни у меня, ни у моего партнера с утра не было для этого свободной минуты) и сразу домой. Три дня абсолютного безделья!

Мы так и не сумели перекусить, поскольку уже поздним вечером обнаружили, что завершить работу сегодня все равно не успеваем, а ресторанчик на первом этаже университета был давно закрыт. Так что сдержать обещание, данное Анджеле, у меня в любом случае не получалось…

Работали мы всю ночь. И только утром я вывел машину на автобан…

Надеюсь, эти мои записки доставят моей жене, Анджеле Хаген, или кому-то из тех, кто ее знает (мы живем, в Хайнрейне уже семь лет). Возможно, кто-нибудь когда-нибудь сумеет понять, что именно со мной произошло. Сам я уже не смогу в этом разобраться.