Ален Боттон - Искусство путешествовать

• Название: Искусство путешествовать
• Автор: Ален Боттон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-60375-6

Отчего людям так свойственна «охота к перемене мест»? Можно ли путешествовать, не покидая собственного дома? Почему во время путешествия все вокруг воспринимается совсем не так, как в обыденной жизни? В книге Алена де Боттона вы найдете ответы на все эти вопросы. Более того — автор со всей убедительностью докажет вам, что в путешествия люди отправляются не только для того, чтобы отдохнуть от дел и набраться впечатлений, но и для того, чтобы испытать ни с чем не сравнимые ощущения свободы от стереотипов и — счастье.

---

Рисование немилосердно открывает нам глаза, по крайней мере, на нашу собственную слепоту относительно подлинного внешнего облика окружающих нас вещей. Взять хотя бы элементарный пример — деревья. В одном из разделов «Основ рисования» Раскин, опираясь на собственные иллюстрации, демонстрирует разницу между тем, как мы обычно представляем себе ветки деревьев, и тем, какими мы начинаем их видеть, взяв руки карандаш и бумагу: «Ветки отходят от ствола вовсе не как попало и не как им вздумается. На самом деле они начинают расти примерно в одно время, получив единый импульс от той или иной зоны в стволе. Таким образом, более правильным схематичным изображением условного дерева можно считать изображение с рисунка 1б, а не то, что показано на рисунке 1а. Кроме того, следует отметить — это показано на рисунке 1б, — что все последующие ответвления от крупных сучьев останавливают свой рост таким образом, что их крайние точки образуют в итоге замкнутую геометрическую фигуру достаточно правильной формы, которую на плоскости можно условно передать овалом. Помимо этого, необходимо сказать, что схематичная форма каждой отдельной ветки скорее тяготеет к тому, что изображено на рисунке 2б, а не 2а. При этом эта форма тяготеет к структуре, образуемой зрелым плодом капусты брокколи».

Рисунок 1а, 1б, 2а, 2б. Джон Раскин. Ветви. Фрагмент из «Основ рисования». 1857 г.

За свою жизнь я видел немало дубов, но только проведя час в попытках зарисовать одно такое дерево в Лангдальской долине (даже малолетний ребенок, наверное, устыдился бы показывать родителям то, что получилось у меня в результате тяжких трудов), я действительно стал понимать, чувствовать и по-настоящему запомнил, чем эти великаны так красивы и чем отличаются от других деревьев.

6

Еще одно преимущество, которое дает человеку искусство рисования, заключается в осознанном восприятии причин, по которым мы находим привлекательными те или иные ландшафты или здания. Мы можем найти объяснение собственным вкусам и предпочтениям. В процессе рисования мы разрабатываем собственную «эстетику», то есть способность делать обоснованное умозаключение относительно того, что является прекрасным, а что уродливым. Мы можем с большой точностью сказать, чего, например, не хватает зданию, которое нам не понравилось, и что именно делает красивым сооружение, которое пришлось нам по вкусу. Мы оперативно и аргументированно проводим анализ того, что производит на нас впечатление при созерцании того или иного ландшафта («сочетание обнаженного песчаника и предзакатного освещения», «упорядоченность деревьев, выстроившихся вдоль берега реки»). От жалкого «мне это нравится» мы можем довольно быстро перейти к вполне убедительному «мне это нравится, потому что…». Следующим шагом на этом пути являются обобщающие суждения о том, что можно считать привлекательным. Пусть даже наши умозаключения предположительны, рано или поздно для своих формулировок мы прибегаем к аргументам, относящимся к базовым законам эстетики: лучше, когда свет падает на объект сбоку, а не прямо сверху; серый хорошо сочетается с зеленым; чтобы улица казалась гармонично застроенной и просторной, высота построенных на ней домов не должна превышать ее ширину.

Воспоминания, подкрепленные систематизированными знаниями и осознанными суждениями, надолго остаются в человеческой памяти. Следовательно, человек уже не станет царапать свое имя на колонне Помпея для того, чтобы не забыть этот великолепный памятник. Раскин был твердо уверен, что рисование позволяет человеку надолго запечатлеть в памяти «тающее облако, трепещущий лист, мимолетную игру света и тени».

Джон Раскин, Бархатный краб, ок. 1870–1871 гг.

Подводя итог четырем годам преподавания и написания учебников по рисованию, Раскин объяснял, что главным побуждающим мотивом для него было желание «направлять внимание человека непосредственно на красоту, созданную Богом в материальном мире». Наверное, стоит процитировать целый абзац, в котором Раскин на конкретном примере показывает, что именно он имеет в виду, когда произносит столь амбициозные слова: «Представим себе двух человек: они вместе выходят на прогулку. Один из них — хороший рисовальщик, другой же рисовать не умеет и не любит. Предположим, что они оба идут по зеленой аллее. Уверяю вас, эти двое увидят окружающий мир совершенно по-разному. Один увидит дорожку и деревья. Он, конечно, отметит, что деревья — зеленые, но задумываться над этим, разумеется, не станет. Он увидит, что солнце светит и что солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленую листву, дают очаровательный визуальный эффект. И это все! Что же тогда увидит тот, кто умеет рисовать и любит этим заниматься? Его глаза привыкли смотреть на мир, выискивая в нем прекрасные черты. Кроме того, он приучил себя осмысливать красоту и пытаться проникнуть в ее устройство, чтобы увидеть, из каких деталей и фрагментов состоит красивая вещь или явление. Этот человек поднимет голову и увидит, как солнечные лучи тонкими струйками — словно вода из душа — льются сквозь зеленые листья, наполняя воздух изумрудным свечением. Он увидит, что тут и там из сплошной зеленой массы крон торчат ветки и сучья. Он увидит, как сверкает под ногами, словно усыпанный алмазами, изумрудный мох и невероятно красивые по форме и цвету лишайники. Белые и синие, лиловые и красные — все они вносят свой вклад в создание великолепного одеяния красоты. Затем он обратит внимание на дуплистые старые стволы и узловатые, причудливо переплетенные корни, впивающиеся в отлогий берег реки, торфяной склон которого словно выложен густой многоцветной мозаикой из полевых цветов. Разве все это не достойно быть увиденным и запомненным? Тем не менее человек, не умеющий и не любящий рисовать, просто пройдет по зеленой аллее, а когда вернется домой, не сможет толком ничего рассказать о прогулке, не сможет вспомнить ничего интересного и лишь кратко „доложит“, что прошел туда и обратно такой-то дорогой».

7

Раскин предлагал не только зарисовывать то, что мы видим во время путешествий, но и настаивал, чтобы мы записывали то, что с нами происходит, и описывали то, что мы видим. Такого рода тексты он называл «словесной живописью». По его мнению, подобная творческая фиксация впечатлений словно цементирует их, навечно сохраняя красоту в памяти человека. Современники высоко ценили Раскина как популяризатора рисования и как рисовальщика-натуралиста, но именно его словесная живопись по-настоящему привлекала к нему читающую публику, и именно благодаря своим описаниям он по-настоящему прославился в конце Викторианской эпохи.

Именно пребывание в интересных и красивых местах лишний раз напоминает о том, насколько неуклюже мы обращаемся с собственным языком и как плохо умеем им пользоваться. Приехав в Озерный край, я решил отправить открытку приятелю. Даже прекрасно понимая, насколько убого будет смотреться мое послание, я все же не придумал ничего лучше, как торопливо, словно стесняясь собственного косноязычия, нацарапать на обороте открытки пару фраз о том, что места здесь, видите ли, очень красивые, но вот погода подкачала — дождь и ветер. Раскин, несомненно, скорее списал бы постыдную неуклюжесть этого «прозаического произведения» на лень, чем на недостаток творческих способностей. Он всегда утверждал, что любой нормальный человек способен создать достойную словесную картину, описывающую то или иное место. Если же мы порой и терпим неудачу, то лишь потому, что ленимся задавать себе простые и необходимые для составления подобного описания вопросы. Почему-то люди ленятся провести хотя бы поверхностный анализ того, что видят и чувствуют. Что толку записывать на бумаге очевидное: сообщение о том, что озеро красиво, в общем-то не несет в себе никакой новой информации. Почему бы не потребовать от самого себя сформулировать ответы на несколько вопросов. Например, на такие: «Какие особенности этого водоема в наибольшей степени привлекают внимание приезжего человека? Какие ассоциации вызывает у него озеро? Какими терминами и эпитетами лучше охарактеризовать его размеры вместо того, чтобы, не задумываясь, просто называть его большим?» Получившийся в результате такого анализа текст, вполне вероятно, не сможет претендовать на звание гениального описания, но, по крайней мере, даст читателю достаточно подробное и вполне обоснованное в оценках представление не только о самом озере, но и о том, что испытал автор текста, оказавшись на его берегу.

Всю свою сознательную жизнь Раскин не переставал удивляться и огорчаться тому, насколько вроде бы образованные и воспитанные англичане не умеют содержательно говорить о погоде: «Просто удивительно, насколько мало люди понимают, что происходит в небе. Мы просто не обращаем на небо внимания, не задумываемся о природе метеорологических явлений и представляем себе погоду просто как последовательность мелких, ничем не примечательных происшествий, слишком обыденных и незначительных, чтобы заинтересовать нас и заставить хотя бы на миг присмотреться к тому, что происходит или вот-вот произойдет. Если же вдруг в минуту безделья и скуки или в какой-то неловкой ситуации нам не остается говорить ни о чем, кроме как о погоде, — о чем заводят речь собеседники? Как они описывают то, что происходит в атмосфере? Кто-нибудь скажет, что сегодня сыро, другой добавит, что день выдался ветреный, третий заметит, что накануне было теплее. Кто, скажите, из всей этой праздно болтающей толпы сможет описать белоснежные горы, поднявшиеся сегодня в районе полудня от горизонта к самому зениту? Кто заметил яркий солнечный луч, ударивший по этим белоснежным горам с юга, снесший им вершины и вскоре рассеявший их в пыль, которая пролилась на землю мелким моросящим дождичком? Кто накануне соизволил понаблюдать за последним танцем уже мертвых, словно выпотрошенных, туч, подгоняемых последними лучами солнца и настойчивым западным ветром, который швырял их друг о друга, как опавшие листья по осени?».