Тамара Уманская - Граница. Таежный роман. Пожар

• Название: Граница. Таежный роман. Пожар
• Автор: Тамара Уманская
• Издательство: Олимп : АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-013235-2

Как перепутано все в этой жизни! Он — известный и знаменитый певец, окруженный поклонницами, избалованный успехом. У него есть все. Кроме любви. И вдруг он встретил ее — нежную и чуткую, верную и любящую. Увел от мужа, увез далеко-далеко. Но счастье лишь мелькнуло для них во всей своей полноте и… растаяло. Ведь слаб человек, и страх — особенно страх перед смертью — часто бывает сильнее любви.

Но чего стоит жизнь, если она потеряла смысл? Зачем жить, когда впереди — пустота и одиночество? И два любящих человека преодолеют обман, обиду, зло и снова, назло всем и вся, будут вместе…

Произведение создано на основе телесериала «Граница» (авторы сценария: А.Н. Митта, 3.А. Кудря).

---

В результате у Вадима оказалась довольно приличная сумма денег — католическая премия плюс сэкономленные суточные. Он решил купить матери подарок. Какой, он и сам толком не знал. Он вообще не умел делать подарки. На Восьмое марта он дарил матери цветы, а на день рождения — духи «Красная Москва» или пудру в треугольной картонной коробке с кисточкой.

А из-за границы хотелось привезти что-нибудь эдакое… Вадим понятия не имел, сколько у него денег по здешним меркам и на что их хватит. Однако советоваться ни с кем не захотел и в магазин отправился один, хотя это и не рекомендовалось. А уж после выволочки, устроенной накануне, он и вовсе мог считаться рецидивистом.

В магазине он растерялся. Конечно, это была не Франция и не Англия, а всего лишь Польша. К тому же ни во Франции, ни в Англии он не был. Но по сравнению с тем, что было, а точнее, чего не было в наших магазинах… Короче, тут он нашел и Францию, и Англию одновременно.

— Пане Глински! Проше пана!

Вадим не сразу понял, что это он и есть пан Глинский. А поняв, бросился на этот доброжелательный мягкий голос, как на свет маяка.

Ее звали Эльжбета. Тонкий нос с горбинкой, близко посаженные голубые глаза, медно-рыжие разлетающиеся кудряшки, мелкие веснушки на белой-белой, прямо-таки светящейся коже. Не красавица. Но было в ней что-то такое, такое… Полька, одним словом.

— Подарки, — залепетал Вадим. — Ну, сувениры…

— Презенты, — кивнула пани Эльжбета. — Розумем. Для дзевчины?

Вадим замотал головой.

— Не? — удивилась пани Эльжбета. — Не ма дзевчины?

— Нету, — честно ответил Вадим.

Пани Эльжбета посмотрела на него со странным выражением — и с жалостью, и с восхищением, и с тонкой насмешкой.

— То для кого презенты?

— Для мамы, — выдохнул Вадим.

— А мама… яка она ест? Но… блонд, чарна, руда? — Пани Эльжбета подергала себя за рыжий локон.

Вадим полез во внутренний карман пиджака и достал мамину фотографию. Маленький черно-белый снимок, чуть больше, чем на паспорт, чуть меньше, чем на Доску почета; в последний момент, собирая вещи, он сунул его в карман, повинуясь какому-то безотчетному порыву.

Пани Эльжбета внимательно взглянула на фотографию и кивнула.

— Иле пан ма пенендзы?

Между ними установилось такое магическое взаимопонимание, что этот вопрос Вадим понял без всякого перевода. Он выгреб из кармана всю наличность и положил на прилавок. Пани Эльжбета пересчитала купюры с орлами и удовлетворенно улыбнулась:

— Зроби се. Малгося, Ванда, Ханка!

Из соседних отделов прибежали девушки, и пани Эльжбета дала им краткие, но исчерпывающие указания.

Господи, до чего он не любил ходить по магазинам! Очереди, толкотня, хамство продавцов, склоки между покупателями. И вечно он все забывал, путал, покупал не то, что надо, и не столько, сколько было велено.

Но здесь перед ним разворачивалось просто волшебное действо, праздник, спектакль под названием «Пан Глинский покупает подарки для своей мамы».

На прилавке появилась дамская сумочка — элегантная, но весьма вместительная. Пани Эльжбета продемонстрировала ее Вадиму — все застежки, отделения и потайные кармашки — и принялась наполнять разными мелочами и штучками дивной красоты. Золотистый патрон губной помады, баллончик туши для ресниц, пудреница в лакированном черном чехле с отделением, где лежал запасной блок, духи «Быть может» во флакончике, похожем на маленькую стеклянную скрипку. Сеточка для волос, составлявшая предел мечтаний каждой советской женщины. Четыре мотка невесомого жемчужно-серого мохера… Тут пани Эльжбета на мгновение задумалась, потом вздохнула как-то печально, полезла под прилавок и достала толстую короткую колбаску в пестром футляре. Вадим, совершенно ошалевший от мелькания всех этих предметов непонятного назначения, вдруг очнулся и ткнул пальцем в колбаску:

— Что это?

Пани Эльжбета ласково улыбнулась:

— Парасолька.

И защебетала, подробно и любезно объясняя, что вообще-то парасольку она купила для себя, и не просто купила, а достала по хорошему знакомству и переплатила полцены сверху, но для великолепного пана Глинского и его милой мамы готова уступить именно за те деньги, которые дала сама.

Вадим внимательно следил за ее розовыми пухлыми губками и ничего не понимал. Пани Эльжбета перешла от слов к действиям.

Она достала непонятный предмет из футляра и нажала какую-то кнопку. Колбаска вздрогнула — подобно гусенице в тот момент, когда она превращается в бабочку, — и раскрылась куполом невероятной красоты. На этом широком легком куполе лежали листья — красные, желтые и шоколадные. А в промежутках между ними виднелось ослепительно синее небо.

Вадим онемел. Он всю жизнь был уверен, что зонты бывают только черные. Снег — белый, пионерский галстук — красный, а зонт — черный. Такова природа вещей.

Но пани Эльжбета не признавала никакой природы вещей и творила чудеса своими тонкими наманикюренными пальчиками.

В последний момент в магазин вбежал запыхавшийся молодой человек и протянул пани Эльжбете сверток. Она поблагодарила его снисходительным кивком и развернула оберточную бумагу. Там был томик Ахматовой.

Вадиму сразу вспомнились все грозные предупреждения относительно провоза через границу враждебной печатной продукции. Он замотал головой и испуганно отодвинул книгу.

Пани Эльжбета все поняла. Она раскрыла книгу и ткнула пальцем в название издательства — «Советский писатель».

— Можна, можна, — успокаивающе повторяла она; казалось, еще немного — и она погладит Вадима по голове. — Дозволене.

Откуда она знала, как угадала — эта очаровательная, но отнюдь не производящая впечатления умной, кокетливая легкомысленная девочка, озабоченная своей прической и своими лаковыми ноготками? Но оказалось, что она знает Анну Станиславовну лучше, чем ее преданный любящий сын.

Вернувшись в Москву, Вадим устроил свой собственный праздник, свой маленький спектакль одного актера для одного зрителя.

Он рассказал матери все — подробно и не один раз, повторяя особенно важные моменты. И как летели, и как долетели, и где жили, и как выглядел номер в гостинице, и что ели. И какая была погода, и какие достопримечательности Сопота он успел увидеть. И конечно же все о концертном зале, оркестре, дирижере и о самом концерте — с мельчайшими подробностями. А когда они уже устали говорить, и напились чаю, и просто смотрели друг на друга, радуясь встрече, Вадим небрежно сказал:

— Да, чуть не забыл. Я тут кое-что тебе привез. — И достал сумочку.

Анна Станиславовна ахнула:

— Какая прелесть! — Она бережно приняла из рук сына подарок. — Как ты догадался? Так кстати. Моя старая совсем рассыпалась. Я уж ее чинила-чинила… — Она аккуратно щелкнула замочком. — Надо же, и вместительная. Сюда и тетради войдут, и книги…

Мама открыла сумку, заглянула внутрь и замолчала.

Вадим, затаив дыхание, следил за ней.

А она медленно вынимала из сумки и раскладывала на столе подарки. Открыла и понюхала духи. Осторожно погладила моток мохера. Повертела в руках зонтик, отложила.

Вадим не выдержал, схватил зонт и раскрыл это японское чудо.

— Смотри! Когда он сложенный — такой маленький, а вот тут нажмешь — и хлоп, во какой зонтище получается! Правда, удобно? Возьми, подержи — почувствуешь, какой он легкий и удобный. Его всегда можно с собой носить.

Мать послушно взяла в руки зонт, подняла над головой цветастый купол.

И Вадим неожиданно увидел сразу все: усталое лицо, бледные губы, морщинки у глаз, небрежно заколотые на затылке седеющие волосы. Увидел желтенькую самовязаную кофточку — растянутую и застиранную. Увидел домашнюю серенькую юбку. Их всего-то было две: парадная черная — на работу и старая серая — для дома. Он вспомнил ее разбитые, чиненые-перечиненые туфли, ее фетровые ботики, которые она носила осенью, и весной, и зимой…

А на пани Эльжбете была блузочка — голубая в тонкую синюю полоску. Вадим никогда не обращал внимания на женские наряды, но эта блузочка его поразила. А еще больше потрясли маленькие голубые пуговки, сидящие как бы парами: две пуговки — пропуск, две пуговки — пропуск. И на каждой пуговке — тонкая синяя полоска. Неужели, думал он, где-то есть фабрика, специально выпускающая пуговицы именно для голубых блузок в синюю полоску?! И как они потом встречаются и соединяются в огромном мире, эти блузочки и пуговки? И где потом покупают такие кофточки? И сколько они стоят?

Вот в чем дело. Вадим никогда не думал о деньгах. Мамино воспитание. Думать о деньгах, говорить о деньгах — это было неприлично, хуже, чем ковырять в носу. Окружив себя плотным коконом суровых слов — мещанство, накопительство, вещизм, — она жила исключительно в сфере духа.

Но дух тоже требовал денег.