Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода

• Название: Люди ПЕРЕХОДного периода
• Автор: Григорий Ряжский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63845-1

Как известно, душа человеческая имеет реальный физический вес. Вот только как его узнать, с помощью каких измерений? Григорий Ряжский предпринимает интереснейшую попытку осуществить такое «взвешивание» при полном отсутствии каких-либо измерительных приборов. Героев романа, таких непохожих друг на друга, объединяет одно удивительное качество: оставаясь внешне неотличимыми от обычных людей, они лишены самого главного — крохотной, почти невесомой частицы. А можно ли вернуть потерянную душу?

---

В каких-то местах, включив необузданную выдумку, я рисовал очередную, совсем уж дурацкую фантазию: отжимаем кровь свежеубитого серого волка (1 шт.) и одной лисицы, непременно рыжей. Охлаждаем, солим, выдерживаем, процеживаем. Фарш мастерим из их же мясной обрези, лучше с шеи, там меньше мышц. Добавляем чеснок, перец, лук, остальное по вкусу, но всё это не так важно, потому что вкус в итоге будут определять не добавки, а самая́ суть конечного изделия. Полученной смесью набиваем толстую или слепую кишку или же мочевой пузырь домашнего животного, лучше из числа тех, кто панически боится лесных хищников, — коровы, овцы или козла. Далее уже не так важно — подержать часа три на слабом бульке или запечь на противне, смазанном нейтральным жиром. Главное, однако, в том, чтобы не промахнуться, чтобы употребить в себя внутреннее содержимое кишки, не притронувшись языком к оболочке. Принимать в холодном виде, дважды в день, натощак, без всего. Надеюсь, ясно, что это не вполне еда, это гораздо больше, чем просто утоление голода. Это — философия, способ выживания, метод противостоять вашим фобиям и страхам. Хитрость лисы, отвага и неутомимость волка — всё это присутствует в этом блюде в полной мере. Усваивая его, ваше тело, ваш дух обретают лучшие качества лесного зверя, оставляя за бортом своей души робость коровы, овечью глупость или же упрямство козла…

Так, шаг за шагом, которые сами по себе, как на них ни взгляни, один глупей другого, я, того не желая, постепенно занимал главенствующее положение за довольно скромным вечерним столом в гостиной Музы Рыбиной, бизнес-леди самого высокого пошиба. Трое других, тоже имущих не меньше Рыбиного, — два мужика в костюмах от Бриони и моложавого вида толстая тётя в прикиде не знаю от кого — сидели с приоткрытыми ртами, вникая в новую для себя суть. Раньше, до прихода сюда и, в общем-то, случайного знакомства со мной, они просто жрали то, чего хотелось, и запивали тем, что лилось. Главное, чтоб не хуже людей. Теперь же, отбыв случайную гостевую вахту, Рыбьи визитёры всем своим видом демонстрировали полную готовность оказаться в числе избранных, тех, кто раньше других себе подобных будет допущен к священнодействию на территории «сети не для всех».

— Ну и чего ты не повар? — выйдя через пару секунд из анабиоза, внезапно спросил один из «Бриони», что был покрупней. — Не-е, ну просто интересно, такое гонишь, что прям уши ерошатся, а сам не при делах. Это как? Агентство-шмагентство там разное, реклама, всё такое, это ясно, как говорится, дело накатанное, понятное. Только уж больно унылое, беспонтовое какое-то, без изюма. — Он подмигнул мне и открыто улыбнулся всем своим лицом, почти до самых глаз заросшим идеально ухоженной трёхдневной щетиной. Нос его был перебит как минимум в двух местах, и это было заметно — как и то, что дело не обошлось без вмешательства пластического хирурга. — Хочешь, к себе тебя заберу, на «Ереван-плазу»? Там у нас тоже всякое нормальное случается, мы, парень, довольно круто стоим: показы разные бывают, Юдашкины, там, Фисташкины разные залетают, бутики-шмутики, народ больше деловой, серьёзный и с бабками. Девок ихних угощать любят потом, какие моду на себе показывают. Для начала трепангом каким-нибудь удивят типа маринованным, на фуршет-муршет, а после вниз спускают, чтоб уже совсем добить. Там у нас заведение вроде ночного клуба со столом, «Низ» называется, но только — врать не буду — ничего такого, о чём ты нам тут втирал, не имеется. Так… чуток разного, но в меру всё, без выпендрёжа, без страха, как говорится, и упрёка по типу козла против волка́ этого позорного, который сроду ужаса не знал, да только кровь свою по-любому на колбасу спустил. — Сверкнув в вечернем свете сапфировым блеском наручных «Breguet», он сделал призывный жест, как бы приманивая меня рукой: — Ты вот чего, парень, если натурально желание имеешь, то скажи. Моя, вон, тебя уже, можно сказать, видала, — он кивнул на молодящуюся толстуху с пятикаратником в каждом ухе, и та угодливо растянула в улыбке толстые, густо напомаженные бордовым губы. Её смоляные волосы, равномерно поблескивающие в приглушённом свете Рыбиной гостиной, были уложены в затейливую, но безукоризненно выполненную причёску, волосок к волоску. Мелкие глазки смоляного колера, сдавленные снизу и сверху мясистыми наплывами, каким-то образом сумели не потеряться на её круглом лице, всё ещё хранившем остатки привлекательности, и продолжали жгучими сверчками всматриваться в мир из глубины лицевых расщелин природного происхождения. — Ну, а остальным, кто у нас там плитой заведует, рецептуру лепит и всякое такое, тоже по всей форме представлю и отрекомендую, потому что она, — он снова ткнул волосатым пальцем в тётку, — у меня не только жрачкой, она ещё другими делами попутно заправляет, как директорша всего низа. Звать Венерой, так что теперь вы тоже знакомы.

Венера снова кокетливо улыбнулась и протянула мне навстречу ладошку, сведя лодочкой пухлые пальцы, через один унизанные кольцами с искристыми крупномерами всех фасонов.

— Заходите, уважаемый, лично меня спро́сите, я всегда столик организую, с видом на балет: он у нас хоть и голый, но дело своё знает, в обиде не останетесь… — И подмигнула мне уже как окончательно своему. — Если чего, то вот, — она протянула мне визитку, — скажете, Венера мне дала. — Получилось двусмысленно, и сама же толстуха прыснула, прикрыв ладошкой губы. — В смысле, скажете, Венера пригласила, чтоб они просто знали, что вы мои люди.

Я взял, поблагодарил её вежливым кивком и опустил глаза в карточку, отделанную по краям россыпью блестящей циркониевой крупы: «Венера Милосова, директор клуба „Низ“, член совета директоров ООО „Ереван-плаза“, художественный руководитель балетной группы „Внизу“». Тем временем «крупный» продолжил знакомить меня со своими спутниками:

— Есть ещё один, тот верхом командует. Верхний. Вот он и сам, да, Ашотик?

Как по команде верхний командир выстроил солдатскую улыбку и, протянув волосатую кисть, представился по всей форме:

— Ашотик. Будем приятно знакомы, друг.

«Крупный» сделал одобрительный жест, одновременно сигнализирующий о финале этой части знакомства, и тот, схватив команду на лету, вернулся в исходное положение исполнительного истукана. А первый продолжал:

— Ну, а я там главный, если в общем и целом. Плюс совладелец на бо́льшую часть дела. Звать меня Гамлет, будем ещё раз знакомы, как говорится, — он протянул мне руку, и я её пожал во второй раз, стараясь сделать это заметно уважительней, чем в первый, — фамилия Айвазов. Это чтоб ты не забыл, — и подозрительно глянув на меня, решил попутно уточнить: — Сам-то не слыхал? — Я отрицательно мотнул головой, но на всякий случай раздумчиво задрал глаза в потолок, как бы освежая в памяти эту звучную фамилию. Так и не дождавшись другой реакции, Гамлет продолжил вводную речь, пробуя в то же время извлечь из этой беседы необходимые для себя детали: — Моё слово для них последнее, но только надо, чтоб и сам ты хотел душу в это дело вставить. Сам же говоришь — философия, а не просто пожрать, так или не так?

Он вытянул из бокового кармана длинную сигару, отщёлкнул кончик и стал её раскуривать, предварительно крутанув валиком золотой «Dupont». Рыба, не скрывая своего недоумения, бросила на Гамлета вопрошающий взгляд. Однако тот, явно не желая этого замечать, с независимым видом выпустил в воздух пару сизых облачков и развернулся ко мне уже весь, целиком:

— Как я понимаю, никаких серьёзных обязательств ни перед кем у тебя пока нет? — Он пожал плечами так, будто недавнего разговора на тему «сети не для всех» не было и в помине. — Ну, разве что потёрли малёк про то, про сё — как распрекрасно было б кишку твою козлиную волчатиной набить, шкурку саму от неё не кушать, а голубой пельмень на закуску пустить вместе с ногтями от летучей белки и ко всему этому правильный народ подогнать, чтоб без всяких там «вульгарибус». Ты, мне показалось, именно так остальных всех обозначил, кто неправильный? Верно ситуацию прикидываю, а, Герман?

Он говорил с едва заметным кавказским акцентом, тоном вполне приветливым и даже немного ласкающим слух. При этом речь его перемежалась словами заметно приблатнёнными, которые, однако, вполне органично вплетались в условно вежливые фразы и более чем доходчивые смыслы.

Произнеся эти слова, Гамлет посмотрел на меня так, что внутри у меня ни с того ни с сего стало холодно, а снаружи — прозрачно. Господи, если бы я только мог предвидеть, в какую географию плавно, слово за словом, заедет эта наша милая застольная болтовня! И с чего началось-то, с глупости, с жёлтой части мякоти авокадо, которая, если ковырнуть возле косточки, окажется чуть жирней, чем вся остальная.

— Э, стоп, стоп… — негромко, но со значением отозвалась со своего кресла Рыба, за всё это время не произнесшая ни звука. — Погоди, Гамлетик, я чего-то не поняла, ты о чём толкуешь-то? При чём тут ваша «Ереван-плаза»? Гера — это ж чисто мой кадр, я же его, можно сказать, своими руками сделала, сама выискала, воспитала и сама ж теперь к делу пристраиваю. Он мне всю сеть на концепт ставит, ты чего? Я же теперь его не только как рекламщика беру, я ведь ему собираюсь место шеф-повара — консультанта для всей ресторанной сети предложить, а ты тут с «Низом» со своим, понимаешь, влез, с трепангами какими-то никому не нужными, с Фисташкиными разными убогими. При чём они и при чём мой Герман?