Сергей Покровский - Улунь

• Название: Улунь
• Автор: Сергей Покровский
• Жанр: Прочая детская литература

---

XII

Однажды совиное гнездо было неожиданно растревожено самым необычным приключением. В утренние часы, когда птицы бывали особенно голодны, старые улуни охотились так усердно, что прилетали к гнезду только покормить детей.

Оставшись одни, птенцы сидели тесною кучей, прижавшись крепко боками. Только второй птенец, уже оперившийся, сидел особняком, нахохлившись и вертя по временам головой. Вдруг на бугре появилась быстрая тень. Вслед за тем что-то серое рухнуло вниз и клубком скатилось прямо в гнездо с откоса. Громкий и жалобный писк огласил воздух, и вся куча совят разом закопошилась. Оперившийся первенец неловко взмахнул крыльями и, не удержав равновесия, ткнулся носом в землю. Но то существо, которое и сделало такой переполох среди юных улуней, высоко подпрыгнуло вверх и сделало отчаянный скачок в сторону. Это был молодой заяц-беляк, который казался еще более испуганным, чем сами птенцы. Едва оглянувшись на серых птиц, он вдруг, прижав уши, кинулся бежать к озеру.

Не успел он домчаться до зеленой еры, как чьи-то белые крылья вдруг распростерлись над ним. Это была улунь-мать. Еще издали заметила она набег несчастного зайца на свое гнездо и погналась за беднягой вдогонку. Как молния, упала она ему на спину. Четыре отточенных когтя впились ему в морду и опрокинули его на землю. Другие четыре когтя сжали его грудь, проколов ему легкие и сердце.

Короткая последняя борьба, несколько судорожных усилий освободиться, алые струйки горячей крови, предсмертная дрожь, и все кончено. В лапах ее висит уже бессильная жертва, которую она волочит к гнезду, задевая стебли травы и морошки.

Сегодня совиная семья уснет сытой после долгого кровавого пира.

XIII

В августе появились северные тучи и стало много холоднее. Туман, густой и холодный, выползал из-за сопок неожиданно, словно подкравшееся чудовище, и быстро затягивал все своей серой пеленой. Исчезали очертания дальних холмов и озер. Потом скрывались близкие и даже соседние кочки, и оставался только один гнездовой бугор, словно остров среди подступившего беловатого моря. В такие дни старики не улетали далеко от гнезда. Они охотились вблизи, промышляя одних пеструшек. Часто кто-нибудь из взрослых улуней оставался около птенцов и грел их, распуская широкие крылья. Этот серый туман был так холоден, он так пропитывал все студеною влагой, что, только сплотившись в тесную кучу, можно было согреться. В этом летнем тумане было холоднее, чем в самый сильный, но сухой зимний мороз, который ничего не мог поделать с пуховыми шубами сов.

В эти дни исчезали докучные комары. Надоедливые, похожие на шмелей, овода северных оленей не вились больше над своими терпеливыми жертвами. Стада самоедов стали возвращаться понемногу на юг. Люди радовались наступлению холода, убившего комаров.

Молодые улуни сильно подросли, но еще не все научились летать. Старикам по-прежнему было много заботы. Большинство совят еще не умело добывать себе пищу, а жадность их росла вместе с их величиной.

Кроме того, птенцы разбредались в разные стороны. Старшие перепархивали с бугра на бугор, и старикам нелегко было присмотреть за всеми, накормить и уберечь от опасности. В это время погибли два младших совенка. Одного загрызла волчица, другой попался в зубы увертливому песцу, сумевшему задушить птенца и скрыться с ним почти на глазах у старых птиц.

Но самая большая тревога случилась в один ясный и теплый день. Солнце сияло на ясном небе, тундра весело пестрела последними летними цветами и несчетными красными и желтыми ягодами зреющей морошки.

Около полудня кусты ивняка вдруг затрепетали, и через них с треском и шумом замелькали самоедские нарты и ветвистые оленьи рога. Олени бежали так быстро, как будто это было мокрое гладкое болото, а не корявый ивняк, ощетинившийся густым лесом кривых ветвей и цепких сухих сучьев.

Трое нарт, запряженных пятерками оленей, одни за другими выбежали к озеру неподалеку от бугра улуней. На нартах сидели три мальчика лет по тринадцати, вооруженных длинными хореями. У одного из них к задку его санок было привязано несколько песцовых силков и капканов, у другого старая ржавая двустволка. Третий ехал порожний.

Едва мальчики выехали на открытое место, как тот, что был впереди, привстал на нартах и начал сворачивать влево. Подъехав к бугру, он остановил оленей, которые тотчас легли на мох, а сам спрыгнул и побежал к холму. Что-то серое, мохнатое и неуклюжее, как медвежонок, мелькнуло из-за камня и исчезло по ту сторону песчаного холма.

Когда он взбежал на макушку бугра, он увидел, как это толстое серое существо прыгало вниз по пологому скату. Оно спешило добраться до зарослей высокой травы. Мальчик изо всех сил пустился в погоню и вдруг заметил среди кочек целых пять шершавых пуховых улуней, притаившихся неподвижно среди багульника и карликовой березки. Подбежав к ним вплотную, он замахнулся на одного своим хореем, но удар пришелся в землю, потому что совята разом все запрыгали в разные стороны. Они разбегались так быстро, как нельзя было и ожидать от неуклюжих на вид шершавых созданий.

Мальчик крикнул товарищей. Началась ловля птенцов. Птенцы увертывались и защищались отчаянно, пуская в ход свои железные клювы и острые кривые когти.

И таково волшебное свойство кочковатой тундры: только два из них попали в наброшенные на них крепкие петли, остальные как будто провалились сквозь землю. Даже опытные и зоркие глаза самоедов не могли отыскать их.

Зато попавшихся в плен ждала короткая расправа. Отец и мать были далеко. Защиты не было. Мальчики крепко затянули петли на их пушистых шеях и привязали к задкам своих нарт. У высокого, темного чума старая самоедка ощипала их, опалила остатки перьев, выпотрошила и бросила в кипящий котел. Самоеды считают за лакомство вкусное мясо молодых улунят.

XIV

Близилась осень. Мороз по ночам уже леденил землю и воду. Долгий летний день кончился, и после заката солнца золотая заря тихо ходила по небу, погасала на севере и вновь разгоралась под утро. С каждым днем ближе надвигалась осень. Чаще и чаще наползал с моря серый туман, моросил дождик, а небо скрывалось за темным пологом туч.

В сентябре выпал первый мохнатый снег и сейчас же растаял; но по тундре от края до края пронеслось морозное дыхание близкой зимы.

В тундре все зашевелилось. Несчетные певчие стаи заспешили воздушными дорогами к далекому теплому югу.

Разноперые племена водоплавающих птиц по воздуху, по воде и даже по суше потянулись туда же. С громкими кликами, похожими на медные трубы, поднялись с озера белые лебеди. Легко и свободно понесли их могучие крылья прочь от наступающего царства зимы. Сокола, сарычи, поморники также начали исчезать вслед за стаями улетающей добычи. Разжиревшие за осень пеструшки вдруг сделались вялыми и сонными и глубоко забились в свои торфяные норы.

Только одни куропатки еще не уходили. Всюду по кочкам, как золотые слитки, желтели спелые плоды морошки, вся земля усеяна была ягодами и семенами, и куропаткам не хотелось покидать это приволье. Их оперение приняло зимнюю белую окраску. Теплый белый пух густо покрывал их тело, а крепкие когти на ногах отросли и стали похожи на маленькие роговые совочки. Когда глубокий снег заметет и бугры и низины, когда ягоды и семена будут скрыты под толстыми сугробами, навеянными всюду метелью, эти когти сослужат своим хозяйкам немалую и верную службу. Они проложат глубокие норы сверху до самой земли, туда, где притаились и мох, и трава, и зубчатые листочки березы, и несметные сокровища семян и плодов.

Здесь куропатки найдут и тепло, и защиту от леденящего ветра, и питательную обильную пищу, и надежную крепость ото всех своих врагов.

Каждая куропатка-мать наплодила около двух дюжин молодых птенцов, которых нужно было еще хорошенько откормить и вырастить крепкими и сильными.

Пока можно было легко ловить куропаток, совы были сыты. Выросшие, окрепшие птенцы теперь сами стали большими птицами, и только тонкие серые полоски поперек белого платья отличали их от взрослых улуней. Не хуже взрослых они могли схватить спрятавшуюся в кустах куропатку; не хуже взрослых умели вцепиться в мягкую спину беляка-зайца и, словно большие, выучились сидеть спокойно и тихо на голых вершинах бугров, поджидая добычу.

Но вот промелькнула короткая осень, и пришла сама седая морозная зима. Закрутилась в воздухе холодными белыми хлопьями, зашумела метелями, завыла лютым северным ветром, и от ее колдовства сразу изменилась тундра.

К торфяным буграм и песчанистым сопкам привалились глубокие снеговые сугробы. Теперь в тундре стало еще тише, чем раньше. Искоса из-за раздвинувшихся туч поглядывало с бледного осеннего неба оробевшее солнце. По-прежнему на круглых буграх сидели улуни, почти невидимые теперь на белизне снегов. Но напрасно поворачивали они туда и сюда свои головы. Все живое словно исчезло кругом, насколько видел глаз, и ничто не намекало на присутствие жизни в тундре. Все, казалось, вымерло в этой белой пустыне, молчаливой и тихой, как могила.