Тирсо де Молина - Театр

• Название: Театр
• Автор: Тирсо де Молина
• Издательство: Academia
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1935

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.

Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:

Осужденный за недостаток веры

Благочестивая Марта

Севильский озорник, или Каменный гость

Дон Хиль — Зеленые штаны

---

Кинтана

Да, воистину Мерлина[332]
Сказки рассказала ты.
Отговаривать не буду.
Будь с тобой господь всегда
И во всем помощник!

Донья Хуана

Будь здоров,
С богом!

Кинтана

Напишешь?

Донья Хуана

Да.

(Кинтана уходит.)

Сцена 2

Караманчель, Донья Хуана

Караманчель

Сомневаешься в уплате?
Так, трактирщик? Ну, тогда
Выходи на мост сюда.[333]

Донья Хуана

О-ла! Кто вы?

Караманчель

Было б кстати
«О-ла», если б, как мозоль, я
Шел за вами по пятам,
Ну, а в полдень господам,
Подобает крикнуть «Олья»![334]

Донья Хуана

«Олей» вас позвав, в награду
Ольей угощу я вас.

Караманчель

Ваша милость! В добрый час!
Извините!

Донья Хуана

Вам ведь надо
Господина?

Караманчель

Господа!..
Если бы дождило вами
Небо; если б господами
Стали все клопы; когда
Вами б улицы кишели,
И мадридской мостовой
Были б вы, — я, как слепой,
Попирая вас без цели,
Никогда ни на кого
Не наткнулся б: таково
Счастие Караманчеля.

Донья Хуана

Сколько вы господ имели?

Караманчель

Да, скажу я вам, господ
Я имел, и в изобилье.
Больше вряд ли Ласарильо,
Что из Тормеса,[335] начтет.
С месяц так я был слугою
У врача — бородача.
Вислогубый был, хотя
И не немец. Он с собою
Запах амбры приносил,
Горгоран и бархат алый;[336]
Много книг, а знанья мало;[337]
Зачерствелый, — он мне был
Неприятен, хоть довольно
Он платил мне, но всегда
Эти деньги без стыда
Добывало — вспомнить больно —
Званье доктора ему.
Я удрал — не стало б хуже.[338]

Донья Хуана

Эти деньги почему же
Были так дурны?

Караманчель

Тому
Тьма причин. Во-первых: знал
Он четыре афоризма,
Текста два, три силлогизма,
С ними весь лечил квартал.
Нет науки, чтобы боле
Требовала всяких книг,
Нет людей, что меньше б их
Занимались. Наши доли
В их руках меж тем. Они
Заглянуть не успевают
В книги; день не приседают.
Проводил мой доктор дни
Так свои: восстав, сначала
Завтракал; съедал один
(Как старинный христьянин)[339]
Свой старинный ломоть сала
И, запив медикаментом,[340]
Некоей водой невинной,
А вернее молвить, винной,
Рыскал по своим пацьентам.
Бьет одиннадцать… Любезный
Друг мой, ты подумай сам:
Мог ли к этим он часам,
Если не был он железный,
От урильников устав
И фистул, за Иппократа[341]
Приниматься тотчас, свято
Чтя врачебный свой устав?
Нет, теперь он кушал олью,
С ней говядины кусок,
И, покушавши, часок
Он играл в пикет иль в полью.[342]
Било три, и доктор мой,
В толкотню, не медля лишка;
Я — чурбан, а он — мартышка.
Приходили мы домой
Только к ночи. Сон гоня,
Будто совестливый, брался
Он за книги и старался
Что-нибудь урвать от дня
Для просмотра толкований
Расисов и Ависен.[343]
Но как только наш Гален
Пять прочтет иль шесть названий.
Как уже Эстефания
Донья примется кричать:
«Надо доктору сказать,
Леонор, Инес, глухие, —
Мясо стынет!» Он поет:
«Звать меня нельзя на ужин,
Для занятий срок мне нужен,
Пусть сеньора подождет;
В крупе сын одной графини,
Генуэзка же, что с ней
Так дружна, всего верней
В жесточайшей скарлатине,
А беременна. Пускать
Кровь больной? Как знать — опасно.
С Диоскóридом[344] согласно,
По Галену надо ждать…»
Госпожа, ворча сердито,
Входит в комнату: «Сеньор,
Прекращайте разговор!
Вы довольно знамениты.
Вашим знаньям ваш доход
От больных не отвечает.
А здоровье ваше тает
От томительных работ.
Вы Галенов к чорту бросьте,
Развлекитесь от больных;
Пусть десятка на два их
Будет больше на погосте, —
Вам-то что…» Тогда подняться
С кресла доктор поспешал;
Тексты мертвых порешал,
Чтоб среди живых заняться;
Кушал ужин, не вкусив
Корня лекарских теорий;
Брал на первое цикорий.
На последнее — олив.
И улегшись нагруженный,
С самой утренней зарей
Посещенья доктор мой
Начинал, без книг ученый:
Пациента осмотрев,
С шуткой, случаю приличной,
Он писал рецепт обычный,
Ни на миг не оробев
От незнанья, и одними
«Выраженьями» своими
Напускал такой дурман,
Что вводил их всех в обман.
«Да, болезни вашей ход
На ладони; нет загадки:
Ипохондрия, припадки,[345]
И, сеньора, в легком гнет.
Чтоб прозрачную мокроту
Удалить и млечный сок,
В нем застрявший, нужен срок.
(А главнейшую работу
Совершит природа.) Здесь
Вам алкéрмес,[346] принимайте,
Этим печени давайте
Вещество, что боль и резь
Снимет…» Доктору дублон
За совет совали в руку
И, хваля его науку,
Говорили: «Соломон!»
Четырех больных имея,
Что страдали животом,
Он достал старинный том
(Верь мне, лгать я не посмею)
И оттуда он списал
Промывательных четыре.
С совестью своею в мире
В важный дом рецепты взял;
Там, назначивши диэту,
Из запаса вынимал
Он одно, и выдавал,
Говоря: «Поможет это».
Ваша милость пусть рассудит:
Мог к наживе путь такой
Не претить мне? В час благой
Я решил: довольно! будет!

Донья Хуана

Малый с совестью! Каков!

Караманчель

Вслед за этим я нанялся
К адвокату, что являлся
Адвокатом кошельков.
Он сердил меня: часами
Ждут клиенты без числа,
Чтоб взглянул на их дела.
Он же возится с усами,
Подвивая их… Ей-ей.
Так его и взгрел бы палкой!
Вечно этой «завивалкой» —
В форме щипчиков — своей
Бороде остроконечной
Придавал он яркий лоск,
Будто главное — не мозг,
А помады дух аптечный!
Я ушел: от их ума
Альгвасилы богатеют;
Над законами потеют,
А в делах ошибок тьма!
Месяц (но не весь, не скрою)
У священника служил;
Раздавателем я был
Подаяний и слугою.
Башмаки носил сукна
Тонкого отец почтенный;
В шляпе вышитой, степенный,
Вечно шея сведена
На бок. В пятницы велел он
Соблюдать нам строгий пост.
Да, священник не был прост,
В пище выгадать умел он.
Сам, съедая каплуна
(При посредстве изъяснений
Богословских откровений
Открывалась глубина
Пастырю), перед остатком
Крыл обглоданных главой
Он качал и, в небо свой
Взор вперяя, в тоне сладком
Начинал: «Как добр господь,
Управительница». — Бога
Он хвалил, лишь скушав много, —
Поп умел потешить плоть.
После к скряге в услуженье,
Что на кляче разъезжал,
Поступил я. Получал
Два реала каждый день я
По условью, но едва
Что не так, он — тучи злее,
И сумеет в Agnus Dei
Вставить жалкие слова:
К небу мысли обращавший,
Он земли не забывал, —
К тексту: «Агнец божий, взявший»…
«Харчевые…» прибавлял.[347]
Так придравшись, иль иначе,
Не платил мне. В этот день
Я выкрадывал ячмень
У его несчастной клячи,
Продавал его и жил
Без нужды, хоть без лихвы я
И, добывши харчевые,
Кляче фигу подносил.[348]
Вслед за тем я был слугою
Мужа госпожи Майор.
Ей давал ее сеньор
То такое, то сякое
Порученье; но, по мне,
Деньги брал себе ходатай.
Муж все то же, раз в десятый,
Поручал своей жене.
Перечислить терпеливо,
Сударь, всех моих господ,
Что прошли, как хоровод
Рыб на дне того залива, —
Труд бессмысленный. Зачем?
Знать тебе, сеньор, довольно:
Я теперь без места, вольный,
Не ужился я ни с кем.

Донья Хуана