Дмитрий Перовский - Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры

• Название: Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры
• Автор: Дмитрий Перовский
• Жанр: Научная Фантастика

Конкурс-семинар «Креатив» — уникальное сообщество авторов, критиков и читателей, которых объединила любовь к литературе и творчеству. Идеей конкурса всегда была взаимопомощь и самосовершенствование, желание сделать свое творчество лучше, поделиться опытом и поучиться у других. За долгую историю «Креатива» в нем участвовали такие известные нынче авторы как Наталья Щерба, Дмитрий Перовский и Наталья Шнейдер, а в жюри в разное время состояли Сергей Лукьяненко, Олег Дивов, Мария и Сергей Дяченко и многие другие великолепные писатели, редакторы и критики.

В этом сборнике представлены рассказы-финалисты со всех оконченных «Креативов», объединенные общей темой «Безумные миры». Авторы этих рассказов обладают поистине безграничной фантазией: их герои живут внутри мира-ореха, верхом на бронепоезде несут пламя революционного огня и играют в футбол отрубленной головой против команды паровых зомби. Оригинальность идей, смелость исполнения и пренебрежение канонами жанров понравится далеко не всем, но если вас смутил какой-то рассказ — не торопитесь откладывать сборник! Возможно, следующий автор без труда затянет вас в водоворот безумных приключений.

Конкурс-семинар «Креатив»: www.litkreativ.ru

Составитель: Лев Власенко (www.refantasy.com)

Обложка: Ирина Пермякова (www.griphon.gallery.ru)

---

— Дядь, дай рупь, дядь, дай рупь, дядь… — к рукаву прицепился облезлый одноглазый кот с нездоровым блеском в оставшемся веретенообразном зрачке — видимо, распознал звериным нюхом башляльщика.

— Брысь!

— Купи трын-траву, увжаемый! Хрраша трравкт! А? — узловатые пальцы обхватили плечо казначея с другой стороны, пахнуло конским навозом и мертвечиной. Устим с негодованием обернулся и тут же спрятал негодование обратно — на него пытались смотреть огромные глаза на худом морщинистом лице, а попыткам мешали суровые нитки, которыми были пришиты веки к щекам.

— Хей-хей-хей! А ну, покаж! — пришел на выручку Селянин.

— Мкол? Тыбе нче не дам! — отступил назад зашитый.

— Ха! Не, ты токмо глянь, честной народ, опять гашиш втюхиват! Тьфу, вурдалачье племя! Давай, давай, топай отседа, не то старшине пожалуюсь!

— Индыр, индыр, ч-ч, Салайнин! — дорогу магу заступило огромное волосатое чудище, от прелой шерсти которого поднимался вонючий дух. — Айдын колброт?

— Гыга, ч-ч, Мрва! — приветливо откликнулся Микола и повертел загадочно в воздухе пятерней. — Айдын уйтун херрва![3]

— Пфф, — угрюмо отозвалось чудище и освободило дорогу.

— Об чем обчалися? — поинтересовался княжий казначей у колдуна.

— Пожрать хотел, горемыка, а хде трактир, не ведал, — отмахнулся Микола и тут же восторженно завопил: — Ай, кузяво! Дай денежку, Устимка, ох-тыж-блинку поду куплю!

Микола напористо двигался по торжку, бранясь, смеясь, громко разговаривая со встречными на дюжине незнакомых языков и скупая всевозможные вещички, показавшиеся ему особо «кузявыми». Его заплечная котомка постепенно распиралась от различных всякостей, а кошель казначея тощал, однако Устим, трезво рассудив, о составе чудодейственной микстуры решил не спрашивать, строча в уме для князя «липовый» отчет. Так, на всякий случай, может, колдун мысли читал…

Пройдя торговые ряды насквозь, колдун предложил финансовому человеку сделать привал возле трактира, приветливо распахнувшего двери, с кружечкой пивка и жменью каленых орешков. Тот радостно согласился, но радости Устима не суждено было исполниться: так уж сложилась его доля, что колдун углядел за трактиром, в самом дальнем конце поляны, вывеску «Иван Гнезан — особости». Селянин навострил нос, как пся взявшая след, и ломанулся по направлению к видавшей виды матерчатой палатке, возле которой восседал на кресле-качалке невозмутимого вида человек, посасывающий трубочку на длинном чубуке.

— Че надо?

— Надобность.

— Об чем?

— Э-э, об изначальном…

— А скелько грошей имеешь?

— А чо, душевные люди не сойдутся ли?

— Ох, хитрован ты, Микола!

— А хто б и говорил, Ванята!

Торговец и колдун радостно пожали друг другу руки, а Устим понял, что с деньгами он с поганого базара не уйдет.

Результатом встречи двух «хитрованов» послужила не старая еще кобыла, запряженная в уже старую телегу, которые, скрипя и фырча, везли в людское городище странного вида каменюгу треугольной со всех сторон формы. Колдун, по всем признакам, был счастлив приобретением: широко улыбался, потирал ладони, хихикал, ласково гладил булыжник и приговаривал «Надыж, бенбен, ох тыж, лысые матрешки, бенбен!» Устим же был угрюм — князь за растрату бил больно, кулак у него был тяжелый.

— Ну, и хде ентот лихоимец! А?

Когда красный закатный диск светила коснулся верхушек деревьев затаившегося тишиной вечернего леса, Гордей во всем великолепии княжеской нетерпимости собственнолично явился на колдовское подворье. Телоохранники, как это принято, сопровождали его, но можно сказать, что явился князь к колдуну по-простому, в одиночестве, без свиты. К худу, к добру ли такой личный визит был, Марфа рассуждать не стала, поэтому сразу бухнулась на колени, не утруждаясь низким поклоном.

— Хорош, тетка, челом пыль с тракта обтирать, сказывай, хде ученость лысая!?

На фоне оттопыренного женского крестца нарисовался кулак вывернутой назад руки, а из кулака торчал перст, указующий на дверь избы. Князь ту дверку открыл с ноги.

Колдун Микола пребывал в обширной горнице, а разум его — незнамо где. Посреди помещения стоял стол, на столе высился треугольный камень, его поверхность, а так же стены, пол и даже изразцы на печи покрывали угольные узоры письмен таинственного содержания. Селянин вид имел растрепанный, отстраненный, но возбужденный, глаза его сверкали нездоровым блеском, а рыжая борода топорщилась в разные стороны. «Цигнатура в квандрате… и… косвинус дихфунции… а, траехтория-то крутая, но временной двих комбеньсируват искажения поля… хотя… Уфф, зар-р-раза…» — бормотал колдун. Князь, на секунду сбитый с толку увиденным, вспомнил за чем явился.

— Ага! — рявкнул он.

— Ага! — поднял палец, испачканный в угольной саже, колдун, стер несколько символов рукавом рубахи и написал вместо них новые.

— Не, ну видал я обуревших, но не такмо, не до тако жирности! Селянин!!! — заорал князь и грохнул по полу подкованным каблуком сапога. Колдун вздрогнул, обернулся, в глазах его начало проявляться понимание того, кто к нему заглянул в гости.

— Ох тыж, светлость! А как жеж?…

— Эт ты мене спрашиват, змий? Пошто в растрату вгоняешь, балаборь? Хде обещанна михстура для посла?!!

— Ох тыж, память — три дыры! — хлопнул себя по лбу колдун, и на блестящей поверхности лысины нарисовалась угольным следом пятерня. — А усе готовенько, княже, усе в лущем виде… Да, што тама, луще лущева — настояна! А я щаз, упаковат надобно…

Колдун кинулся в комнатку за дверью с накарябанной надписью «Лаблатория» и зазвенел склянками. Там, в таинственном вертепе, маг подскочил к прибору, известному у людей, просвещенных в алхимии, под наименованием «возгонный куб», притушил огонь, закрутил краник и зачерпнул ковшиком из стоявшей под краником лохани мутноватой жидкости. Понюхал, покривился, крякнул. Быстро отыскал в развале посуды стеклянную полуведерную бутыль, нацепил на горлышко огромную воронку и перелил в раструб содержимое ковшика. Пока белесая муть струйкой ввинчивалась в узкое горлышко, он добавил в нее ложку меда, собственный плевок и обильно посыпал молотым черным перцем. Чихнул, закупорил горлышко морковкой, встряхнул бутыль, перемешивая смесь. Затем вздохнул, протер стеклянный сосуд рубахой и торжественно вышел в горницу.

— От, княже, михстура от гриппина, самой ядреной выделки, за какчество ответ веду. Слухай теперя рюцепт.

— Чаво?

— Како сие зелье употреблять надобно. Кличешь мальцов поздоровше, тащишь посла в растопленну баньку. И паришь его, паришь… Немчура к бане не привыкший, верещать станет, но надобно довести его до кондиции потери орьентации. А затема, вытащив за мякетки на свежа воздух, дать дышать. Не долго, маненько. Кады он полну грудь воздуха наполнит, от тады и вливай енту михстуру, с полбутыли приемлема. Енергий в боляшем проснетси, но мальцы держать его должны, покамест он кашлевать обильно буде. А потома завертайте пацъента крепенько в овчину и покладайте дрыхнуть до утрего на топлену печь. Како солнце над елками вскоче, тако хворобы и следа не буде. Посол — огурцом и, само главно, для тебе на усе согласный.

— Во, даже! — вскинул бровь князь. Затем, привычно посверлив наивные глаза колдуна взглядом, спросил. — А чо не сам врачуешь?

Колдун вздохнул:

— Дык… эта… княже, тут тако дело… Открылося мене, што откинуся я вскорости. Ага. На другой, стал быть, свет.

— Ну!

— Макошью клянуся, шоб зенки лопнули!

Князь помолчал, с неудобства потряхивая микстурной бутылью.

— Эта… Ты эта… Как же мы без табе…

— Княже, а приглядися к Марфе — она баба сурьезная, с пониманием дела, от мене ей кой-чаво перепало. А я… Пора, зажилси я тута, тот свет зовет.

Князь неожиданно крепко обнял колдуна.

— Дядька Микола, ведаю, ошибаесси редко. Но как жеж, не стар ишо! Ох, скучать буду!

— А ничо, Гордей, ничо, — шмыгнул носом Селянин, — путем усе… Ну, давай, бывай, бусурманам спуску не кажи, честь блюди да справедливость. Иди, княже, лечи сваво посла.

Князь еще мгновение постоял в объятиях, затем споро вышел из горницы. Микола Селянин вытер мокрый нос рукавом, смахнул набежавшую слезу, а затем подошел к столу с камнем и вновь стал бормотать что-то заумное себе под нос, рассматривая углем писаные каракули.

Антибликовое покрытие монитора расплывчатыми пятнами отражало горевшую на столе лампу и лицо сидевшего рядом с ней в кресле хозяина кабинета. Михаила Степановича Кобзаря, полномочного представителя президента, это отражение начинало раздражать, особенно после того, как он увидел, что монитор показывал.

Комната, обитая моющейся тканью светло-зеленой расцветки, под которой бугрилась мягкая прокладка. Привинченная к полу металлическая мебель, лишенная острых углов, в количестве одной кровати и одного большого стола. На кровати лежал ортопедический матрас без простыни, а стол был завален различным хламом, собранным постояльцем комнаты на устроенной во дворе института свалке, которую сотрудники называли, отчего-то, Ведьмовым Торжищем. На полу, между предметами мебели, сидел сам постоялец и что-то мастерил из хлама. Человек был лыс, бородат, одет в мешковатые брюки и рубаху белого цвета, а из широко распахнутого ворота виднелась татуировка на груди и прилепленные поверх нее датчики медицинской телеметрии.