Айбек - Детство (Повесть)

• Название: Детство (Повесть)
• Автор: Айбек
• Издательство: Издательство литературы и исскуства им. Гафура Гуляма
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1986

«Детство»- это автобиографическая повесть, в которой автор рассказывает о своей жизни и жизни узбекского народа в дореволюционное время. Действие происходит в Ташкенте, где родился и рос Муса, главный герой повести. Обо всем, что видит Муса в окружающей его действительности, о влиянии на подростка идей первой русской революции и восстания 1916 года, которое вспыхнуло в Ташкенте, автор рассказывает взволнованно и правдиво.

В 1962 году, за повесть «Детство», Айбек удостоен государственной премии УзССР имени Хамзы.

---

Джины собирались будто бы и вокруг хауза во дворе мечети. Площадка, где стояли арбы нашего квартала, тоже считалась опасным местом. Говорили, что джины до самого рассвета забавляются здесь, раскачиваясь на оглоблях. Проходя мимо этих мест, я тоже припускал со веек ног от страха.

Россказни о джинах и пери никогда не затихали в нашем квартале. Поэтому бабушка даже отца бранила, если случалось, что он возвращался домой поздно: «Шальной какой-то! Шляешься до полуночи по чайным. Как ты не боишься джинов?» Отец посмеивался: «Джинам до меня никакого дела нет, — говорил он. — Они знают, кого им задеть. Люди твердят «джины, джины», а я дожил до таких лет и ни разу даже тени джина не видел». Бабушка испуганно махала руками и шептала на ухо: «Сейчас же скажи: «Помилуй, аллах!»— и сама читала молитву об избавлении.

Днем мы, мальчишки, иногда скуки ради рассказываем друг другу разные страшные истории о джинах и пери. Особенно много сказок о джинах знал Агзам. Он и сам верил в них и очень боялся. Ахмад высмеивал его:

— У меня бабушка по разным своим делам уходит надолго и днем и ночью. Я остаюсь один в пустом доме и ничего никогда со мной не случалось. Хоть бы раз, думаю, показались, посмотреть бы — какие они, джины. Нет, не показываются. Бывает, правда, и мне становится чуточку боязно, тогда я натягиваю на голову одеяло и стараюсь поскорее заснуть.

Я тоже часто думал о джинах и пери, пытался представить их, и мне казалось, что перед глазами мелькают какие-то страшилища. Иногда на улице или дома, если я оставался один, будто слышал чьи-то шаги, какие-то шорохи. Лишь много позже, когда я повзрослел, если заговаривали о джинах, я посмеивался, как отец.

* * *

На улице пылает костер. С треском горят тополевые и урюковые поленья. Это — проводы месяца сафар, второго месяца лунного года. По местным поверьям именно в этом месяце на людей обрушиваются всякие бедствия — засухи, наводнения, смуты. С наступлением месяца сафар прекращались все свадьбы. «Месяц сафар, — говорили старухи, — месяц напастей и несчастий, месяц забот и печалей».

Вокруг костра собралась толпа женщин. Какие помоложе — в паранджах или в накинутых на голову легких халатах, старухи расхаживали с открытыми лицами. У костра шум, гомон, крики. Ребята шалят, озорничают, один кружит над головой зажженной камышиной, другой швыряется горящими углями.

Распоряжаются: учительница, Сара Длинная и Сара Короткая. Бабушка, строгая и печальная, стоит у костра, — А ну, ребята, быстро найдите какую-нибудь собаку! — с озабоченным видом говорит Сара Короткая. — Кадыр пообещал найти, да вот запропастился куда-то.

Ребята в один голос кричат:

— Сейчас он явится! Приведет собаку!

— Тургун, подойди-ка ко мне! — говорит Сара Длинная. — У нас есть собака, веди ее сюда!

— Да, таков обычай, таков обряд, — говорит бабушка, как бы рассуждая сама с собой.

— Положено хорошенько поколотить собаку и заставить ее перепрыгнуть через костер, — строго хмуря брови, с видом знатока говорит Сара Короткая.

Костер горит, как положено, пламя взметывается высоко, под самые небеса. Неожиданно появляются Кадыр, Агзам, Махкам и Ахмад. Запыхавшись, они тащат полудохлую дворнягу, пойманную где-то в квартале Ак-мечеть, Собака тощая, кости выпирают, ребра можно пересчитать, шерсть свисает с нее клочьями.

— Бе, тоже — нашли! — говорю я насмешливо. — Старая, сама скоро околеет. Бездомная, все время шлялась тут.

— И правда, она забегала иногда. Совсем отощала, бедняга, — говорит мать с жалостью. И умоляет Сару Длинную: — Вы для порядка только слегка побейте ее, жалко беднягу. Это самая несчастная из собак.

А ребята и слушать не хотят:

— Будем бить как положено! До смерти забьем!

— Убить, убить непременно! — говорит какая-то престарелая женщина. — Как можно не убить собаку при изгнании месяца сафар? Только этим и можно отвести джинов, пери и всякие напасти.

Шум, гвалт усиливается. Ребята, с криком, с визгом начинают прыгать через костер. Собака испуганно пятится от огня, скулит, дрожит, как в ознобе. В глазах ужас, поглядывает на всех, словно умоляет сжалиться.

Мальчишки и женщины с криками бьют собаку, чем попало, понуждают ее перепрыгнуть через костер. На глазах у бедняги выступают слезы, но мальчишки подталкивают ее в огонь, кричат: «Сафар бежал! Сафар бежал!» Мать умоляет женщин: «Довольно, довольно же! До смерти забили беднягу!» Собака вдруг прыгает через огонь с краю костра и, не переставая скулить, убегает в сторону квартала Ак-мечеть. Мальчишки бросаются в погоню. Тем временем молодые женщины начинают прыгать через костер. А старые стоят вокруг. Все женщины глубоко верят в приметы, в старые обряды, обычаи. Особенно чтит их Сара Длинная. Она чувствует себя распорядительницей, полна энергии. Мне нравится прыгать через костер. Я прыгаю вместе с женщинами.

Мальчишки возвращаются, так и не поймав собаку.

— Жалко, упустили из рук! — с досадой говорит Махкам. — На этот раз не все получилось как следует.

— Ничего, — говорит учительница, — выполнили ведь что положено. Собака — щит от всякой нечисти, вы до смерти забили ее, этого довольно.

Женщины потихоньку расходятся. А мы еще долго играем, разбрасывая пепел и угли.

Такие ночи, напоминавшие игрища джинов, до сих пор сохраняются в моей памяти и встают передо мной, возникая из далекого прошлого.

* * *

Осень. Отец приехал из Янги-базара. Втроем они — бабушка, отец и мать — вечером долго шепчутся о чем-то. Я сижу в сторонке, прислушиваюсь. Каромат вышивает тюбетейку в старой кладовке. Иса рассказывает ей что-то.

В небе тускло поблескивает из-за туч луна. На террасе еле-еле мерцает огонек чирака. Под сандалом горячие угли — на дворе уже прохладно.

— Скоро сыграем свадьбу, — говорит отец, чуть приметно улыбаясь и бросая под язык щепоть насвая. — Дядя срочно вызвал меня письмом. Думается, это подходит нам.

— Говорят, если нашел ровню, отдавай задаром. Турабджан — смирный и разумный молодой человек, хороший добытчик, если не за него, то за кого же и отдавать нам. Я давно пообещал ему, мол Каром будет твоей, значит, надо стоять на слове. У них и сад за городом… — говорит бабушка, видно, довольная.

— Верно, верно, — соглашается отец, — он по душе мне.

Мать сидит невеселая, молчит. Отец поворачивается к ней, спрашивает:

— А ты как? Тебе нравится он? Почему ты отмалчиваешься?

— Что ж, вам лучше знать. По мне он тоже хорош, только… отовсюду много сватов приходит. И из родни тоже кое-кто намекал. Турабджан, он разумный джигит, да… — Мать запнулась. — Очень уж черный он, как эфиоп… Решать судьбу — дело трудное, не худо было бы и Каромат спросить. Ровня с ровней, говорят, а кизяку место в куче.

Бабушка и отец бледнеют от гнева.

— Что за глупость?! — ворчит отец.

Морщинистое лицо бабушки еще больше мрачнеет. Сердито звякнув четками, она сует их в рукав. Говорит с досадой, выпячивая губы:

— С ума ты, видно, сошла, Шаходат! Каром ведь согласна. Да мы и не станет смотреть, согласна она или не согласна, все равно отдадим ее за Тураба. — И насупившись, поворачивается к отцу: — Давай людям ответ! Знаешь пословицу: чем зерно за облаком, лучше солома да под боком.

— Ладно. Значит, такая ее судьба, — говорит мать, печально опуская глаза. Она умолкает и больше не произносит ни слова.

Наутро отец отправляется к старшему брату Умару. После долгих переговоров устраивается сговор. Видный из себя смугловатый, всегда принаряженный, дядя Умар весело смеется, довольный, — Готовься, Таш! Я сам в голове стану. О всяких там выплатах-кладке посоветуемся потом. Старики говорили: свадьба по доброму совету никогда не будет нарушена, Отец скромно опускает глаза:

— Что вы скажете, так тому и быть, — говорит он.

* * *

Вскоре после этого с узлами и узелками к нам заявилась разнаряженная тетка. Опустившись на одеяло, она начала с длинного ряда благопожеланий:

— Пусть Каром будет счастливой! Пусть высоко стоит звезда ее счастья! Пусть куча детишек окружит ее. Внуков-правнуков дождаться ей!

Бабушка благоговейно проводит руками по лицу:

— Да сбудется по вашему слову! Да сбудется по вашему слову, милая! Добро пожаловать!

Собрались женщины из соседних дворов, на террасе шумно. Бабушка вне себя от радости, настойчиво угощает соседок: «Берите, берите, милые! Кушайте!» Мать тоже старается казаться довольной, улыбается молча, но на душе у нее какая-то тайная печаль.

Женщины стрекочут, перешептываются:

— Значит, высоко стоит звезда счастья Тураба, вон какую девушку берет, что ясная луна! — говорит старуха-соседка.

— Жених тоже и тихий, и смирный, и разумный. Черненький, миленький такой парнишка! — перебивает старуху тетка.