Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

• Название: Дочь хранителя тайны
• Автор: Ким Эдвардс
• Издательство: Фантом Пресс, Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 5-86471-437-9

Однажды снежной ночью, когда метель парализовала жизнь во всем городе, доктору Дэвиду Генри пришлось самому принимать роды у своей жены. Эта ночь станет роковой и для молодого отца, и для его жены Норы, и для помощницы врача Каролины, и для родившихся младенцев. Тень поразительной, непостижимой тайны накроет всех участников драмы, их дороги надолго разойдутся, чтобы через годы вновь пересечься. Читая этот роман, вы будете зачарованно следить за судьбой героев, наблюдать, как брак, основанный на нежнейшем из чувств, разрушается из-за слепого подчинения условностям, разъедается ложью и обманом. Однако из-под пепла непременно пробьются ростки новой жизни, питаемые любовью и пониманием. В этом красивом, печальном и оптимистичном романе есть все: любовь, страдание, милосердие, искупление.

---

Пол не успел ответить: к ним подошел Фредерик и, постукивая по часам, сказал, что пора ехать, иначе опоздают на самолет. Через минуту Фредерик отправился за машиной, а мать снова повернулась к Полу и поцеловала в щеку.

– Все, мы поехали. Отвезешь Фебу домой?

– Конечно. Каролина и Ал разрешили мне у них остановиться.

– Спасибо, дорогой, – негромко произнесла она. – Спасибо, что пришел. Я знаю, для тебя это было непросто, по тысяче причин. Но это очень, очень важно для меня.

– Мне нравится Фредерик, – сказал Пол. – Надеюсь, вы будете счастливы.

Она улыбнулась и еще раз коснулась его руки.

– Я так горжусь тобой, Пол. Ты даже не представляешь, как я тобой горжусь. И как люблю тебя. – Она обернулась к Фебе. Та стояла, сунув нарциссы под мышку; ветерок раздувал ее блестящую юбку. – Я горжусь вами обоими.

– Фредерик зовет, – скороговоркой произнес Пол, стараясь не выдать нахлынувших чувств. – Кажется, вам пора. Все, мам, поезжай и будь счастлива.

Она обратила к нему полные слез глаза, поглядела долго и пристально и опять поцеловала в щеку. Фредерик бегом пересек лужайку и за руку попрощался с Полом. Тот посмотрел на мать, которая обняла его сестру и отдала ей свой букет; Феба ответила робким, коротким объятием. Потом новобрачные под очередным дождем из конфетти сели в машину. Когда автомобиль скрылся за углом, Пол вернулся к столу, на ходу перебрасываясь приветствиями с гостями, но не выпуская из виду Фебу. Она радостно рассказывала кому-то про Роберта и свою свадьбу, говорила громко и невнятно, с безудержным восторгом. Пол заметил на лице ее собеседника боязливую, натянутую, терпеливую улыбку и поморщился. Потому что Феба просто хотела общаться. И потому что всего пару месяцев назад он и сам реагировал бы так же.

– Ну что, Феба, – сказал он, подходя и прерывая беседу, – едем?

– Хорошо. – Она послушно отставила тарелку.

Вдоль шоссе простирались красочные сельские пейзажи. Пол выключил кондиционер и открыл окна, вспоминая, как его мать носилась по этим самым дорогам, убегая от одиночества и печали, и ветер трепал ее светлые волосы. Он, должно быть, проехал с ней тысячи миль, туда и обратно через весь штат; лежал на спине и по мелькающей листве, телеграфным проводам, даже облакам пытался определить, где они находятся. В памяти возник пароход на мутной Миссисипи, его яркие колеса, расшвыривающие брызги воды и света. Пол не понимал печали матери, а потом и сам стал повсюду носить ее с собой.

Теперь это все ушло: та жизнь закончилась, исчезла.

Он ехал быстро. В природе уже чувствовалась осень. Кизил начинал зреть, заволакивая холмы ослепительно-красными облаками. Пыльца щекотала Полу глаза. Он несколько раз чихнул, но все же не закрывал окон. Мать включила бы кондиционер, и в машине стало бы холодно, как в аквариуме цветочного магазина. Отец открыл бы сумку и достал антигистамин. Феба, сидевшая сзади, вытащила из большой черной пластиковой сумки маленький пакетик и протянула Полу бумажный носовой платок.

Его сестра. Близнец. Что, если бы она родилась здоровым ребенком? Или родилась бы как есть, но их отец не поднял бы глаз на Каролину Джил в тот день, когда весь мир занесло снегом, а машина его коллеги свалилась в канаву? Пол представил, как родители, молодые, счастливые, укладывают их обоих на заднее сиденье и медленно едут по лексингтонским улицам, мокрым от той мартовской оттепели, которая случилась сразу после их рождения. Феба жила бы в солнечной комнатке рядом с его детской. Гонялась бы за ним по лестнице, бежала через кухню в заросший сад, ее лицо всегда было бы рядом, ее смех эхом отражал бы его собственный. Каким бы он тогда вырос?

Впрочем, мать права: ему никогда не узнать, что бы тогда было. Есть только факты. Его отец сам принял своих детей из-за непредвиденной метели. Он действовал по учебнику, сосредоточившись на пульсе и сердечном ритме женщины, лежащей на столе, на ее тугом животе и прорезающейся головке ребенка. Дыхание, тонус кожи, пальцы на руках и ногах. Мальчик. С виду абсолютно здоровый. В голове отца зазвучала тихая музыка. Вдруг, буквально тут же, второй ребенок. И музыка прекратилась навсегда.

Они приближались к городу. Пол дождался просвета в потоке машин, свернул к лексинг-тонскому кладбищу, проехал в каменные ворота. Он встал под вязом, пережившим сто лет засух и напастей, вышел, обогнул машину, открыл дверцу и протянул сестре руку. Она удивленно на нее посмотрела, вскинула глаза – и вышла без его помощи, не выпуская из руки нарциссов с мятыми, растрепанными стеблями. Они зашагали по дорожке, мимо памятников и пруда с утками, пока Пол не вывел Фебу к могиле их отца.

Феба провела пальцами по имени и датам, высеченным на темном граните. «О чем она думает?» – вновь мелькнул у Пола вопрос. Отцом она называла Ала Симпсона. Это Ал складывал с ней пазлы по вечерам, привозил из рейсов ее любимые пластинки, сажал на плечи, чтобы она могла дотянуться до высокой листвы платанов. Этот кусок гранита и имя на нем ничего для нее не значили. Дэвид Генри Маккалистер, громко, медленно прочитала Феба.

– Наш отец, – сказал Пол.

– Наш отец – благой спаситель, – нараспев проговорила Феба.

– Нет, – удивленно остановил ее Пол. – Наш отец. Мой. Твой.

– Наш отец, – повторила Феба, и он испытал бессильное разочарование, потому что она делала это механически, без всякого смысла.

– Тебе грустно, – вдруг заметила она. – Если бы мой папа умер, я бы тоже грустила.

Пол вздрогнул. Да, точно – ему грустно. Его гнев испарился, и неожиданно он смог взглянуть на отца иначе. Он, Пол, каждым своим взглядом, вздохом, самым своим существованием должен был напоминать отцу о том, что он совершил и чего не мог изменить. Точно так же, как поляроидные снимки, которые годами присылала Каролина, найденные в темной комнате после ухода экспертов, глубоко в ящике стола, и единственная фотография семьи отца у порога старого дома, которую тщательно хранил Пол. И тысячи других, под которыми отец, бесконечно наслаивая образ на образ, надеялся спрятать самый ужасный момент своей жизни. Но прошлое все равно вставало перед ним – неотвязное, как воспоминание, властное, как сон.

Феба, его сестра; тайна, хранившаяся четверть века.

Пол вернулся к гравиевой дорожке и остановился, не вынимая рук из карманов. Ветерок, налетев, закружил листья, над белыми надгробиями взвился клочок газеты. Облака набегали на солнце, солнечные блики играли на памятниках. Тихо шелестели листья, шуршала высокая трава.

Вначале мелодия была почти незаметна, как подводное течение в шумном потоке. Пол чудом услышал ее и обернулся. Феба, все еще стоявшая у гранитного памятника, опустила на него руку и запела. Гимн казался смутно знакомым; слова невозможно было различить, но мотив звучал чисто и нежно. Посетители кладбища начали поглядывать в их сторону, на неуклюжую, седеющую Фебу в платье подружки невесты, косноязычную обладательницу небесного голоса флейты. Пол сглотнул и потупился. Он знал, что теперь до конца жизни его сердце будет вот так же разрываться от неловкости за Фебу, от понимания трудностей, с которыми ей приходится сталкиваться в этом мире лишь потому, что она другая. Сталкиваться – и преодолевать своей наивной и бесхитростной любовью.

Своей любовью, да. А еще, вдруг осознал Пол, омытый чудесными, прозрачными звуками, его недавней, но до странности простой любовью к ней.

Голос Фебы, высокий и чистый, лился сквозь листву, сквозь солнечный свет, расплескивался по гравию, по траве. Пол представлял, как ноты падают в воздух, словно камешки в воду, и рябь разбегается по невидимой поверхности жизни. Волны звука и света. Отец пытался пришпилить их к месту, но текучий мир удержать невозможно. Пол вдруг вспомнил слова старого гимна и подхватил его. Феба приняла это естественно, как новый порыв ветра, и продолжала петь. Их голоса слились. Музыка звучала внутри Пола и снаружи, и голос Фебы был близнецом его голоса. Потом они долго стояли, не шевелясь, в ясном голубом свете дня.

Время замедлило ход. Что дальше? Пол замер в ожидании.

В течение нескольких секунд – совершенно ничего.

Затем Феба, медленно повернувшись, разгладила юбку.

И этот простой жест снова запустил все в движение.

Пол обратил внимание на ее короткие, неровные ногти, на запястье, особенно изящное на фоне гранитного надгробия. Руки у сестры были маленькие, совсем как у матери. Пол прошел по траве и коснулся ее плеча, чтобы отвезти домой.

Благодарности

Я бы хотела выразить глубокую признательность пасторам Хантеровской пресвитерианской церкви, которые годами делились со мной своей мудростью в вопросах видимого всего и невидимого; и особенную благодарность Клэр Вонк Брукс, донесшей и заронившей в мою душу зерно этой истории.

Джин и Ричард Коверт щедро делились со мной своими мыслями и прочли рукопись в раннем, черновом варианте. Я очень благодарна им, а также Мэг Штейнман, Каролине Беслер, Кэлли Беслер, Нэнси Коверт, Бекки Леш и Мелканти Маккормик за их откровенность и руководство. Брюс Баррис пригласил меня преподавать на семинаре «Широкого взгляда»; мои благодарности ему и всем участникам, писавшим из самой глубины сердца.