Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля

• Название: Хроники Птеродактиля
• Автор: Елена Лобачева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9691-0538-6

Это роман обо всем — о любви, о жизни, о смерти, о бессмертии… В ироничной манере, раскручивая детективную интригу, автор ведет повествование от лица человека, со смерти которого произведение начинается. Реальные события тесно переплетены с вымыслом, а из того, иного мира, где нет ни материи, ни времени, ушедшие созерцают наше бытие, стараясь не вмешиваться в земные дела. Но это не всегда удается.

---

Настя возилась с утюгом, перегретое зеркало которого еще в прошлый раз расплавило вискозную ткань, да так, что скобли не скобли — гладить невозможно.

— Тебе что, денег не хватает? Выброси утюг и успокойся.

Настя дернулась и расплылась в улыбке:

— Ах ты, мой добытчик, ах ты, мой котяра. Васька-кот-антрекот, вот!

Настя схватила Василия за руку, потянула к дивану и, перекатившись вместе с ним к середине, замерла, расслабленно внюхиваясь в прижатое тело.

Ох, уж эта Настасья. Всегда ее тянуло куда-то… в пограничную зону. Где еще не тюрьма, но уже не Закон. Надо же додуматься: воровать в семидесятые, да с «почтового ящика»! И воровать не что-нибудь, а спирт, чистейший спирт. Настасью надо было видеть: бюст на заказ. Не шьют такие размеры для розницы! Такая грудь должна приносить доход. Или уносить что-нибудь. Например, спирт из лаборатории. В соответствующей посуде, под грудью.

Это был редкий период социалистического изобилия и натурального обмена, где спирт легко выступал в роли всеобщего эквивалента. Вася с тоской вспоминает то время. Его уважали, с ним считались. Он даже думал, что его любят. Например, жена Анастасия. Что не любить-то? Вытащил ее из коммуналки, одел-обул во все заграничное. Свою фамилию дал — Пархоменко, полностью закрыв этим ее «пятый пункт». Глаза у Настасьи зеленые, волосы рыжие, веснушки и… грудь.

Как-то пришел сосед за чесноком, а на диване заказ из «Грации» с ее бюстгальтерами. Такого лица у соседа Вася не видел, даже когда в семидесятом наши футболисты забили мяч в собственные ворота.

— Дай на минутку, только брату покажу, — завизжал сосед, вгоняя Василия в гордость…

Эх, много чего было в их жизни. Дочка, Танечка, не унаследовала от матери ни бюста, ни хитрости. Простофиля, прости Господи. Так и приходится тянуть лямку. Больше для дочки и внучат. Настасья не дает на себе ездить: хочешь жить — крутись. Так и крутишься. При социализме было спокойней — в подъездах не стреляли.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть. «Ну вот…» — обреченно подумал Вася. Посмотрел вниз: девятый этаж.

…Он летел, и ему казалось, что снег поднимается снизу вверх, ему навстречу. Удивляло растянувшееся время, позволившее осознать разницу в скорости свободного падения снега и его человеческой массы. Затем, еще не достигнув земли, он подумал, что почему-то не холодно… лететь полураздетым. И уж совсем непонятно, почему считается, что люди, выпавшие из окна девятого этажа, умирают раньше, чем коснутся земли. Умирают от страха. Ему, Василию, страшно не было. Первый раз ему было не страшно, а хорошо и спокойно. Прошел час после того, как Василий Пархоменко не снял трубку. Его тело так и лежало, медленно припорашиваясь снегом. Случайный прохожий прошел бы мимо, если бы не собака. Она заскулила, поджимая хвост, прося глазами помощи и понимания. Вскоре еще не успевшее окоченеть тело принимал морг № 4. Неподалеку от Бауманской. Морг, куда попадают бомжи.

Днем Надя не любила телефон. Ее помощница, привыкшая к постоянной занятости начальницы, умело разводила звонки в разных направлениях, выделяя только нужных клиентов.

— По какому вопросу? — в ответ молчаливый всхлип и отбой.

— Ну что там? Что за растерянность? — недовольно проворчала Надежда.

— Плачут, Надежда Петровна.

Следующий звонок насторожил Надежду. Рука сама потянулась к трубке.

— Надя, — простонала Настя, — Васька умер. Приезжай. Ленку не могу отыскать, и Каринка не отзывается. Не знаю, как сказать Танечке.

— Отойди от зеркала, — завтра похороны, зеркало не закрыто. Непорядок.

— Ты хоть и брат Василию, да совсем на него не похож. Он рассмеялся бы на эти предрассудки. Вася, Вася. Хоть приснись мне! Ну как узнать, случайно ты из окна выпал или помог кто? Не поверю, что сам руки на себя наложил. Не поверю!

Настя не плакала. Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь уразуметь случившееся. Не хотелось вспоминать последние дни. Потому что, вдумываясь в некоторые события, можно и кое-что понять.

«Не буду трогать его вещи, пока не пройдут сороковины», — не сознаваясь себе, Анастасия оттягивала возможность обнаружить что-то непонятное. И это непонятное могло породить неизбежные вопросы, ответы на которые, по ее внутреннему чутью, могли бы огорчить, а то и напугать.

Таня как примерная дочь ходила по пятам, выказывая участие, сочувствие, угнетенность и почти страдание. Брат Василия расторопно хозяйничал, освободив женщин от необходимых дел, связанных с похоронами, документами и походами в разного рода присутственные места.

— Я автобус заказал, мало ли кто придет еще — чтобы всем хватило. Поминать будем там же, на кладбище. У них все предусмотрено. Есть зал специальный. А вот часть продуктов и спиртное — с собой. Нечего деньгами сорить. Еще узнаете, каково оно — без Василия-то.

В хлопотах и разговорах прошел вечер. Перед сном Настя долго выбирала платье на завтра. Совсем черного не было. Остановилась на темно-фиолетовом. «Вдовий цвет, — подумалось мимоходом, — ничего, мне идет».

К утру подморозило. Буднично рассаживались в автобус. Желающих проститься с Василием оказалось много, мест едва хватило. Настя с благодарностью посмотрела на родственников: некоторые искренне плакали. Достав батистовый платочек и стараясь не размазать макияж, Настя всхлипнула, обняла Танюшку… и в этот миг почувствовала тревогу. Тревога имела направление. Медленно повернув голову в сторону последних сидений, Настя зажмурилась. Ей показалась, что чьи-то глаза впились в ее лицо. На нее пристально смотрел чужой мужчина. Он был чужим и для Настиной семьи, и для родных Василия; он не мог быть ничьим знакомым.

Автобус тронулся. Таня склонилась к плечу матери. Покачиваясь в такт движению, Настя прикрыла глаза: бессонная ночь давала о себе знать. И уже не таким страшным казался незнакомец, и такими милыми были близкие и родные, и Вася еще не стал навсегда ушедшим…

— Мам, приехали, проснись, — Таня тормошила задремавшую Настю, — проснись, говорю, все вышли.

Настя растерянно оглянулась: автобус пуст. И незнакомец вышел. Кто же он?

Спустя час в свежий холмик воткнули крест. Выкладывая цветы на могилу, Настя опять почувствовала взгляд незнакомца. Так и есть. Нагнулся рядом, положил четыре гвоздики. Фиолетовые. «Как мое платье, — хоть не снимай шубу на поминках», — Настя усмехнулась и, выпрямившись, направилась в сторону поминального зала. Хотелось согреться и отдохнуть.

— Мне бы поговорить с вами, — незнакомец устроился рядом.

— Как угодно, но лучше в другой раз, устала.

— Я знал вашего мужа. Он кое-что позаимствовал у меня. На время. Надо бы вернуть.

— Его вещи я трогать не буду. Пока не пройдет сорок дней.

— Придется тронуть, — мужчина вздохнул, посмотрел на наполненную водкой рюмку, стремительным движением опрокинул ее в себя. — Я разыщу вас завтра, — бросил он на ходу и так же стремительно вышел.

Наступило завтра. Когда раздался звонок в дверь, Настя еще спала. Звонок сначала вошел в пространство вообще и лишь потом в ее квартиру, голову и разум. Впрочем, разум не успевал за тем, что происходило. Таня, в ночной рубашке, заглянув в глазок, распахнула дверь и впустила незнакомца. Молодые глаза дочери бесстрашно отметили, что этот человек хоронил папу вчера, значит, можно впустить его в дом сегодня.

— Так что, осмотрим вещи Василия? Да вы не бойтесь. Одевайтесь спокойно, я подожду.

Таня, не понимая происходящего, переводила глаза с матери на гостя. Настя кивнула в сторону кухни — иди, мол, мы сами разберемся. Таня покорно вышла. Настя, услышав звук воды, льющейся из крана, лязг металлической крышки чайника, удивилась: «Она хочет его чаем напоить?» И эта мысль показалась ей кощунственной.

Глава 8. Я его тихо ненавижу

— Ну придурок я, придурок! — голос перешел в шепот и стал зловещим.

Карина знала эту особенность мужа превращать раскаяние в угрозу: не поймешь — то ли вина, то ли шантаж.

Автомобиль, новенький первогодок, остался на улице ночью. Просто лень было выйти и отогнать в гараж. И вот утренняя расплата — вместо колес кирпичи.

Ком обреченности и жалости к себе сжал горло. Брань, переходящая в крик, наполнила кухню почти ощутимой злобой. Казалось, тронь — и эта злоба липко измажет. У Саши дрожал подбородок. Он не мог попасть в рукав куртки, махнул рукой и выскочил. Минуя лифт, побежал по лестнице.

«Я его тихо ненавижу», — подумала Карина и стала медленно убирать посуду, механически отмечая, что еда осталась в тарелках, что его язве от этого лучше не станет, что не было дня без скандала и что она, Карина, несчастная из несчастных.

— Саша ленив патологически, — заверяла подруг Карина.

Анастасия многозначительно хмыкнула:

— Как же, как же, с тобой отдохнешь, — паралитики помчатся наперегонки, лишь бы ты отстала.