Анатолий Курчаткин - Курочка Ряба, или Золотое знамение

• Название: Курочка Ряба, или Золотое знамение
• Автор: Анатолий Курчаткин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0078-1

Курочка Ряба снесла, как ей и положено по сказочному сюжету, золотое яичко. А дальше никаких сказок — один крутой реализм, столь хорошо знакомый читателям и почитателям Анатолия Курчаткина. Золотая лихорадка по Джеку Лондону — с ночной пальбой и нападениями на инкассаторов — что ни говорите, не самый традиционный сюжет для российской сельской глубинки. Но трясет-то эта лихорадка героев вполне нашенских — сочных, гоголевских, знакомых до боли… Ни один из них не выйдет без потерь из битвы за золотые скорлупки.

---

Вот и сейчас, крепко сотрясясь всем своим могучим телом три раза, Евдокия Порфирьевна утерла затем нос посредством большого и указательного пальца — и замахала рукой приближающемуся автобусу, в маленьком квадратном окошечке которого, под самой крышей, слепо темнел номер маршрута: стой, стой, кому говорю!

Останавливаться автобусу здесь, где она вышла на дорогу, не полагалось. Но автобус тем не менее, как она только замахала рукой, живо затормозил, отчего, должно быть, пассажиров хорошо болтнуло вперед, и, подкатив передней дверцей ровнехонько к Евдокии Порфирьевне, покорно встал на тормоза и, натужно заскрипев складнями двери, распахнул ее.

— Что, много безбилетников везешь? — всходя по ступеням и доставая одновременно из сумки жетон контролера, хозяйски спросила Евдокия Порфирьевна водителя.

— Да чего ты в одиночку-то будешь, а, Дусь? — с заискиванием сказал парень-водитель, открывая окно внутрь салона. — Доедем до парка, а там уже с кем-нибудь в паре…

Как огня боялись водители Марсельезовых проверок. Придется потом помогать ей кого-нибудь скручивать, тащить в милицию, — не случалось еще такого, чтоб Евдокия Порфирьевна, если кто попался ей, того бы упустила.

— А чего мне в одиночку. Мне хоть в одиночку, хоть как, — перебила парня Евдокия Порфирьевна. — Ты только, гляди, заднюю дверь не открывай. — И объявила зычно, оборотясь к тесно набитому пассажирами автобусному нутру: — Приготовьте билетики, граждане! Отсутствие проездных абонементов от штрафа не освобождает!..

Наметанным глазом вырвала из спрессованной толпы боязливо метнувшиеся от нее глаза безбилетника и, принимая в руки абонементы, надрывая их, прямиком двинулась к этим глазам, и под ложечкой внутри с приятностью екало: счас дам, ох, сейчас дам!..

5

Рябая, перепуганная Марсельезой, вновь оказалась на родном огороде, сама Марсельеза скрылась в нужнике, громко хлопнув дверью, и Марья Трофимовна обрела, наконец, волю взнуздать своего старого. Господи помилуй, какого страху натерпелась ни за что ни про что… совсем ее старый умом свихнулся!

— Ты че это, ты че это, — с обычной своей приговоркой напустилась она на Игната Трофимыча, забирая у него топор и подталкивая к огородной калитке. — Ты это как это додумался? Раз — и на суп! А может, Рябая-то… — Тут она понизила голос, потянула Игната Трофимыча за рукав и произнесла ему в ухо: — Может, она и не Рябая вовсе? Понимаешь, нет? Может, эти яйца — нам знак какой?

— Какой знак? — непонятливо спросил Игнат Трофимыч.

— Какой! Такой. Не наше дело, не думай. Кто подает — тот и объяснит, надо будет. А ты — на суп ее!

— Так ты же сама говорила: на суп! — уязвленно воскликнул Игнат Трофимыч.

— Когда это я говорила? — вскинулась Марья Трофимовна. — Ополоумела я, че ли, чтоб такое сказать?

О Господи, воля твоя, только и оставалось произнести про себя Игнату Трофимычу.

— Ты мне, главное, под руку не лезь, — сказал он вслух. — Ясно? Я теперь понял, как их бить надо.

Яйца внутри были самые обыкновенные, самые обычные куриные яйца. И второе, и третье, и четвертое… И по-самому по-обыкновенному те из них, что были взяты раньше, стухли, а те, что посвежее — те сохранились. И когда Игнат Трофимыч, наловчившись раскокивать яйцо с одного удара, да еще так, чтобы не распустить желтка, разваливал скорлупу на две половины, ничего не происходило: ни гром не гремел, ни молния не блистала, не вырывался изнутри никто страхолюдный со струйкой дыма.

И только вдруг, когда Игнат Трофимыч примерился к очередному яйцу, занес уже руку, собираясь бросить нож с отмерянной силой вниз, раздался стук. Громкий и беспощадный.

Рука с яйцом у Игната Трофимыча так и подпрыгнула, а Марья Трофимовна издала непонятный звук, который при всем старании специально никогда бы произвести не смогла: вроде как мяукнула.

И только долгие секунды спустя дошло до них, что стук этот произошел не из яйца, и вообще он не внутри дома, а то постучал кто-то в стекло кухонного окна. Однако же страшен был и наружный стук, и Игнат Трофимыч тянул себя к окну глянуть, что там такое, будто на аркане.

А когда дотянул — увидел участкового Аборенкова, который в дом их отродясь не захаживал! И хорошо еще, что, взгромоздясь на забор палисадника, чтоб дотянуться до окна, Аборенков оказался в такой неловкой позе, что вынужден был смотреть в окно ухом, а ухо у него еще не научилось выполнять обязанности глаза.

— Да ну? — плаксиво проговорила Марья Трофимовна, когда, отпрянув от окна, Игнат Трофимыч сообщил ей шепотом, кто там стучит.

— Не «ну», а по лбу гну, — механически ответил ей Игнат Трофимыч. И вопросил с угрозой: — Ты языком никому не молола? Чего его принесло?

Марья Трофимовна взорвалась:

— Дура я, че ли? Сам если кому!

А стук между тем раздался вновь — громкий, требовательный, властный, — и теперь они даже увидели производящую его руку, большую, что булыжник, обросшую волосом, как зверья лапа.

— Ну что делать-то, что мыслишь? — рявкнул шепотом Игнат Трофимыч на свою старую.

— А затаимся, как нет нас! — тотчас, будто давно и заранее все решила, сказала Марья Трофимовна. Но тут же и отвергла свое решение: — Како затаимся! Полгода замок заменить не можешь, живем — от добрых людей запираемся. Дернуть покрепче — и вылетит твоя щеколда!

Верно, отозвалось в Игнате Трофимыче, щеколда слабая. Но не ответить на попрек своей старой было сверх его сил.

— А как его заменить, замок-то?! Их никаких ни в одном магазине!

— Был бы мужик хороший, давно бы добыл где! — не осталась в долгу Марья Трофимовна.

— Ты не лайся давай, а что делать соображай! — снова рявкнул Игнат Трофимыч, не замечая того, что сам он тоже то лишь и делает, что «лается», а время, между прочим, идет.

Только когда раздались в сенях тяжелые, могучие шаги Аборенкова, только тут и подхватились Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем по-настоящему. Откуда что и пришло к ним в голову, но, содрав с себя мигом фартук, расстелила его Марья Трофимовна на табурете, а Игнат Трофимыч, без всяких слов поняв ее, в тот же миг стряхнул туда с газеты всю скорлупу, покидал следом еще целые яйца, а Марья Трофимовна, будто заранее они договорились, кому какие обязанности, как он бросил последнее яйцо, сгребла фартук торбочкой и с маху обхватила ее под горло подвязками.

— Эй, есть кто?! А ну открывай! — постучал в дверь Аборенков и затряс ее с такой силой, что щеколда вместе с гнездом так и запрыгала.

— А полезай-ка! — пока Марья Трофимовна завязывала фартук, распахнул Игнат Трофимыч подпол под ногами, и спроси его, зачем он посылал туда свою старую, какой в этом смысл, он бы не ответил.

А Марья Трофимовна, в свою очередь, не поперечив ему даже взглядом, послушно полезла в подпол — не произнеся ни слова, а лишь тяжело отпыхиваясь от натуги.

— Эй, Трофимыч, ну, открывай! — грохнул в дверь кулаком Аборенков. — Знаю, что дома, не откроешь — дверь выломаю, хуже будет!

— Сиди там и ни гу-гу, — опуская крышку подпола прямо на голову своей старой, не дав ей и секунды устроиться там, погрозил голосом Игнат Трофимыч. — Что б ни было тут — ни гу-гу!

— А-ах! — протяжным ревом выдохнул из себя воздух Аборенков, с размаху, видно, кидаясь на дверь, и щеколда отскочила вместе с гнездом, брякнулась на пол, дверь отлетела в сторону, и Аборенков ввалился в дом. — Сто-ой! — закричал он Игнату Трофимычу, выставляя перед собой руку с оттопыренным указательным пальцем, будто тот был у него револьвером и мог стрелять. — Не двигаться!

Игнат Трофимыч, впрочем, если бы даже и захотел, двинуться бы не смог. Ноги у него как приварило к полу.

— А-а… что? Ч-что? — только и смог он выговорить, заикаясь.

— Что?! — устрашающе прогремел Аборенков, продолжая держать наведенным на него указательный палец, проходя вдоль печи и заглядывая в дверь комнаты. — Это я тебя сейчас спрашивать буду! Трофимовна где! Ну? Живо!

— Ж-живо… Н-ну. Г-где? — будто передразнивая Аборенкова, а на самом-то деле не в силах вымолвить ни единого собственного слова, пролепетал Игнат Трофимыч.

— Ты мне в дурачка не играй! Ты мне это брось! — Аборенков подошел к Игнату Трофимычу и взял его за грудки. — На нары на старости лет захотелось? Парашу выносить? Где Трофимовна, говорю? Куда топор дел?

Из всех слов, сказанных участковым, до впавшего в столбняк Игната Трофимыча дошли только эти: про нары и парашу. А дойдя и оглушив, выбили из него, как клин клином, и собственные слова:

— Так мы, так что же мы… мы сами ни сном ни духом… мы ни при чем тут, откуда что взялось… мы уж и хотели, да ведь страшно, пойди доказывай… — хоть и с трудом, трясущимися губами, но заговорил Игнат Трофимыч. — За что же тут… да обоих еще… чего ж мы, виноваты со старухой в том разве?