Александр Дюма - Сан Феличе

• Название: Сан Феличе
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-7287-0001-2

Одно из самых выдающихся произведений Дюма, роман «Сан Феличе», — история трогательной любви молодой неаполитанки из семьи, близкой к королевскому двору, и французского офицера-республиканца, итальянца родом, — разыгрывается на фоне революции 1798–1799 гг. в Королевстве обеих Сицилий.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

всех, кто создавал республиканские газеты или выпускал воззвания либо другие сочинения с целью подстрекнуть мой народ к мятежу и распространить в обществе идеи нового правительства.

Равным образом надобно арестовать всех городских синдиков и местных депутатов, которые участвовали в лишении власти моего наместника генерала Пиньятелли или оказывали сопротивление выполнению его приказов и принимали меры, противоречившие долгу верности мне, которую они должны были бы сохранять.

Я также желаю, чтобы были арестованы некая Луиза Молина Сан Феличе и некто Винченцо Куоко, раскрывшие противореволюционный заговор, составленный роялистами, во главе которых стояли отец и сын Беккеры.

Когда все это будет исполнено, я намерен создать чрезвычайную комиссию из нескольких отборных, верных людей, которые по всей строгости закона будут судить главных преступников из числа арестованных военным судом.

Те, кого сочтут менее виновными, будут экономически выдворены за пределы моего королевства пожизненно, а их имущество конфисковано.

По сему поводу должен Вам заметить, что Ваши замечания относительно их выдворения нахожу в высшей степени разумными, но, если оставить в стороне известные неудобства такого решения, считаю все же, что избавиться от этих гадов куда лучше, нежели держать их у себя. Если бы у меня был остров, достаточно удаленный от моих владений и континента, я охотно одобрил бы Ваше предложение отправить их туда. Но близость моих островов к обоим королевствам делает возможным тайный сговор этих людей со всякими канальями и недовольными, еще не искорененными в моих государствах. Впрочем, основательные поражения, которые французы — хвала Создателю! — потерпели в последнее время и, надеюсь, еще потерпят в будущем, поставят высланных в такое положение, что им станет невозможно нам вредить. Вместе с тем необходимо хорошенько подумать о выборе места ссылки и способов ее безопасного осуществления: я сейчас как раз этим занят.

Что до комиссии, которая будет проводить суды над виновными, то, как только Неаполь окажется у меня в руках, я рассчитываю непременно перевести ее отсюда в столицу. Что же касается провинций и прочих мест, занятых вами, то ди Фьоре может продолжать там действовать по-прежнему, коль скоро вы им довольны. Впрочем, среди провинциальных и королевских адвокатов, не имевших никаких дел с республиканцами, сохранивших верность короне и разумных, можно отобрать некоторую часть и вручить ей всю полноту чрезвычайной власти без всяких условий, ибо нежелательно, чтобы судьи, будь то столичные или провинциальные, служившие при республиканском правлении, хотя бы они делали это, как я надеюсь, под давлением крайней необходимости, теперь сами вершили суд над предателями, к которым я их причисляю.

По отношению ко всем прочим, не принадлежащим к указанным мною разрядам, я предоставляю Вам полную свободу судить их и подвергать скорому и примерному наказанию по всей строгости закона, коль скоро Вы найдете их истинными и главными преступниками и сочтете подобное наказание необходимым.

Касательно судейских, несших службу в столичных судах, в случае если они не исполняли особых поручений французов либо республиканских властей, а только выполняли свои обычные обязанности, заседая у себя в судах, их преследовать не будут.

Таковы на сей день все меры, которые я Вам поручаю принять там, где это окажется возможным, и теми средствами, которые Вы найдете уместными.

Как только я отвоюю Неаполь, оставляю за собой право издать дополнительные распоряжения: они могут быть вызваны событиями и сведениями, которые я получу. После чего я намерен последовать своему долгу доброго христианина и любящего отца своего народа, полностью забыть прошлое и даровать всем полное прощение, которое могло бы обеспечить им забвение их былых ошибок, дальнейшее расследование коих будет мною запрещено в надежде, что их причиной были страх и трусость, а не испорченность ума.

Однако нельзя забывать о необходимости, чтобы в провинциях важные для общества должности попали в руки лиц, всегда проявлявших себя верными слугами короны и, следовательно, никогда не переходивших на сторону враждебной партии, ибо лишь действуя таким образом, мы можем быть уверены, что сохраним отвоеванное.

Молю Господа, чтобы он Вас хранил для блага моей державы и чтобы я мог в полной мере выразить Вам мою искреннюю и глубокую признательность.

Будьте мне верны и впредь.

Любящий Вас Фердинанд Б.»

Теперь, чтобы Неаполь в дни революции предстал перед читателями в своем истинном виде, нам остается ввести в наше повествование еще один персонаж, неправдоподобный и почти немыслимый; это человек, находящийся на другом конце социальной лестницы, своего рода чудовище, полутигр-полугорилла, по имени Гаэтано Маммоне.

Всего только один автор рассказывает о нем как о человеке, с которым он был лично знаком, — это Куоко. Остальные лишь повторяют то, что сказал Куоко:

«Маммоне Гаэтано, сначала мельник, потом главнокомандующий повстанцами Соры, был кровожадное чудовище, чьи зверства ни с чем не сравнимы. За два месяца на небольшой территории по его приказам было расстреляно триста пятьдесят несчастных, не считая почти вдвое большего числа жертв, убитых его подручными. Я уже не говорю о насилиях, пожарах, резне, не говорю о страшных ямах, куда он бросал несчастных, попавших ему в руки, ни о новых способах убийств, изобретенных его жестокостью: он возродил зверства Прокруста и Мезенция. Ему так нравилась кровь, что он пил ту, которая текла из ран несчастных, убитых им собственноручно или по его приказанию. Пишущий эти строки видел, как он пил собственную кровь после кровопускания, а также ходил к брадобрею за кровью людей, которым отворяли кровь до его прихода. На обеденном столе у него почти всегда высилась отрубленная голова, а пил он из человеческого черепа.

И вот к такому чудовищу Фердинанд Сицилийский обращался со словами „Мой генерал и мой друг“».

Что же касается остальных персонажей — я опять-таки имею в виду персонажей исторических, — то они более человечны: это королева Мария Каролина, чей образ мы попытались бы дать в общих чертах, если бы он уже не был выразительно нарисован принцем Наполеоном в великолепной речи, произнесенной им в сенате и оставшейся у всех в памяти; это Нельсон, чью биографию написал Ламартин; это Эмма Лайонна, чьи двадцать портретов можно увидеть в Королевской библиотеке; это Шампионне, чье имя прославлено на первых страницах истории нашей Революции и кто, как и Марсо, Гош, Клебер, Дезе, как мой отец, имел счастье не дожить до конца царства свободы; это, наконец, некоторые великие и поэтичные фигуры, что появляются и блистают во время политических катаклизмов: во Франции они именуются Дантоном, Камиллом Демуленом, Бироном, Байи, госпожой Ролан, а в Неаполе — Этторе Карафа, Мантонне, Скипани, Чирилло, Чимароза, Элеонорой Пиментель.

Относительно же героини, именем которой названа эта книга, надо сделать одно замечание.

Во Франции даму благородного происхождения или просто незаурядную женщину называют «мадам», в Англии — «миледи» или «миссис», в Италии, стране непринужденных нравов, ее называют только по фамилии. У нас подобное было бы воспринято как неуважение, в Италии же, а тем более в Неаполе, это чуть ли не дворянский титул.

Говоря об этой несчастной женщине, ставшей историческим персонажем вследствие обрушившихся на нее невзгод, никому в Неаполе не пришло бы в голову сказать «госпожа Сан Феличе» или «супруга кавалера Сан Феличе».

Говорят просто: «Сан Феличе».

Я счел долгом сохранить неприкосновенным это имя в книге, названием своим обязанной ее героине.

А теперь, любезные читатели, после того как я изложил все, что мне хотелось вам сказать, мы можем, если желаете, приступить к повествованию.

Александр Дюма.

I ФЛАГМАНСКАЯ ГАЛЕРА

Между скалой, которую Вергилий, поместив здесь могилу Гекторова трубача, назвал Мизеной, и мысом Кампанелла, который видел на одном из своих склонов рождение изобретателя буссоли, а на другом — скитания изгнанника и беглеца, автора «Освобожденного Иерусалима», — открывается великолепный Неаполитанский залив.

Залив этот, всегда лучезарный, переполненный тысячами лодок, шумный от музыки и песен праздных людей, 22 сентября 1798 года был еще жизнерадостнее, еще оживленнее, чем обычно.

Сентябрь в Неаполе всегда великолепен, ибо томительный летний зной уже позади, а своенравные осенние дожди еще не наступили. Мы начинаем наше повествование с одного из прекраснейших сентябрьских дней. Солнце струило свои золотые потоки на обширный амфитеатр холмов, что протягивает одну свою руку до Низиды, а другую до Портичи, словно для того, чтобы прижать благодатный город к склонам горы Сант’Эльмо, увенчанной, подобно каменной короне на челе современной Партенопеи, древней крепостью государей-анжуйцев.