Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1

• Название: Буйный Терек. Книга 1
• Автор: Хаджи-Мурат Мугуев
• Издательство: Ир
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

Исторический роман старейшего советского писателя Хаджи-Мурата Мугуева «Буйный Терек» посвящен очень интересной и богатой событиями эпохе. В нем рассказывается о последних годах «проконсульства» на Кавказе А. П. Ермолова, о начале мюридистского движения, о деятельности имама Гази-Магомеда и молодого Шамиля, о героических эпизодах русско-персидской войны 1827 года.

---

Вся конница Аллаяр-хана, с тремя батальонами и четырнадцатью орудиями, давила и оттесняла медленно, с боем отступавших русских.

Два эскадрона драгун под командой майора Наврузова и два батальона херсонцев с четырьмя орудиями под общим командованием подполковника Салтыкова, посланные Паскевичем в помощь Мадатову, уже прошли Курак-Чай, когда им навстречу попался полковник Шабельский.

— Куда вы, воины? — весь в пыли, в сбившейся набекрень фуражке, отирая рукавом со лба пот, спросил Шабельский.

— Посланы генералом Паскевичем в помощь генералу Мадатову, — доложил начальник отряда Салтыков.

— Зачем к Мадатову! Там уже нечего делать, Аббас уже далеко, и его преследуют мои драгуны, грузины и милиция. Надо идти не туда, а во-о-н куда, — вытягивая руку в сторону грохотавшего возле Елизаветполя боя, сказал Шабельский.

— Но у меня приказ генерала Паскевича. Я не могу ослушаться его.

— В Курак-Чае нечего делать, а тут гибнут русские люди! Вы понимаете это?

— Вполне. И я сам бы пошел туда, но приказ генерала, — развел руками Салтыков.

— Вот что. Я здесь старший в чине и приказываю вам повернуть отряд на помощь нашим. Я беру командование на себя, а также и всю ответственность за нарушение приказа генерала.

— Очень рад, — с облегчением сказал Салтыков.

Уже через полчаса драгуны атаковали тыл Аллаяр-хана, а карабинеры пошли в штыки на оставленный в резерве батальон сарбазов.

Непобедимый Аллаяр-хан, видя в тылу у себя атакующие русские колонны и сверкающие в воздухе клинки драгун, бросил пехоту и со всей своей кавалерией бежал с поля боя.

Оставленные на произвол судьбы батальоны стали с боем отходить к холмам, возвышавшимся над Елизаветполем. Разбившись на кучки, они залегали в овражках, прятались в кустах и среди камней и яростно защищались. Херсонцы и карабинеры штыками, казаки пиками, а драгуны шашками истребляли их.

Брошенное знамя, фальконеты, орудие попали в руки драгун, но обозленные казаки и драгуны кололи, рубили и не брали в плен сарбазов.

Остатки батальонов добрались до горки и окопались на ней.

— Вот теперь, молодцы, пришло и наше время: победили русские, кизилбаши бегут! — закричал Агалар Муса-бек, и вся орава бездельников рассыпалась по окрестностям, грабя, вылавливая и добивая бегущих персиян.

Драгуны и грузинские сотни ворвались в Курак-Чай. Мадатов, сначала опасавшийся, что персияне опомнятся, махнул рукой и приказал преследовать их елико возможно.

Его гусарский мундир был распахнут, от быстрой скачки раскраснелось лицо, боль в ногах, мучившая генерала, прошла.

— Чудеса! — хохоча от всей души, сказал Мадатов. — От Курак-Чая к Елизаветполю Аббас-Мирза шел больше двух суток, а после разгрома это же расстояние проскакал за полтора часа!

Лагерь валиагда был без боя захвачен драгунами, а сам «непобедимый железоед» уже находился далеко от Курак-Чая.

Весь обоз, шатры и палатки, мешки с зерном и рисом, богатые ткани и ковры, сотни буйволов, быков, верблюдов, словом, весь богатый лагерь персидского наследника попал в руки русских.

— Не останавливаться, вперед, добивать до конца! — приказал Мадатов.

Грузины и милиция сгоняли пленных и собирали трофеи. Сам же генерал с остальной конницей понесся дальше, преследуя персиян. Проскакав и второй и третий лагеря персиян, также в панике брошенные ими, подобрав многочисленные трофеи, Мадатов с драгунами добрался до Арпа-Кянта. Только спустившаяся ночь да малочисленность и усталость преследователей помогли спастись тому, что осталось от иранской армии.

Окруженные на возвышенности иранские батальоны упорным огнем встретили херсонцев и карабинеров. На предложение Шабельского сдаться они ответили огнем.

Сумерки быстро сгущались, и тогда полковник приказал картечью и гранатами обстрелять холм. Ударили орудия. Картечь сметала защитников последнего опорного пункта иранцев.

Забили барабаны. Донцы перекинули пики наперевес, драгуны рванули из ножен клинки, сверкнув штыками, пехота развернулась к штурму.

На холме показалось белое знамя. Сарбазы сдавались. Свыше девятисот человек с двумя батальонными командирами, двумя орудиями, тремя знаменами и несколькими фальконетами сдались Шабельскому.

Это был последний акт генерального сражения на елизаветпольской равнине. Иранской армии больше не существовало, и памятник Низами смотрел на равнину, по которой гнали пленных и подбирали трофеи усталые, возбужденные и счастливые русские солдаты.

При поспешном бегстве неприятеля русские захватили три лагеря, четыре знамени, четыре орудия, много фальконетов, до ста зарядных ящиков, более двух тысяч пленных.

Персы потеряли убитыми свыше двух с половиной тысяч человек.

С русской стороны было убито двенадцать офицеров и двести восемьдесят пять солдат, причем большая часть этой потери приходилась на долю Нижегородского полка, потерявшего семь офицеров и сто тридцать семь драгун.

Обрубленный палец мешал Саньке в бою. Кровь перестала сочиться, но острая боль вскоре перешла в ноющую, то и дело дергающую весь локоть.

Поле боя было спокойно. Битва закончилась, и солдаты поротно собирались на равнине.

— Э-эй, третья рота… ширванцы, сюда! Егеря, в колонну! Грузинцы, к дороге! — слышались крики офицеров, собиравших своих отбившихся или копавшихся в трофеях солдат.

Санька пошел к колонне ширванцев. Солдаты, усталые, возбужденные, сходились отовсюду.

— Ка-ак его вскинули на штыки! — рассказывал кто-то из очевидцев смерти подполковника Грекова.

— Ну, им тоже досталось! За командира мы положили мало не сотню персюков.

— Штыком лучше работать, сподручнее, — донесся до Саньки чей-то голос.

Морщась от боли, он стал в шеренгу, думая о Небольсине.

— А ты что, Елохин, здесь? — обратился к нему штабс-капитан Ручкин. — Иди, старик, в околоток. Разве ж можно с такой рукой в строй?

Санька глянул на ладонь. Обрубленный палец набух и потемнел.

— Кстати, и своего поручика повидаешь. Передай ему, ежели жив, поклон от меня.

Слова офицера, словно прочитавшего мысли Елохина, встревожили унтера.

— Слушаюсь, вашбродь! — И, сдав свое ружье фельдфебелю, он зашагал в тылы.

«Как он, голубок наш, Александр Николаевич, жив ли?» — беспокойно подумал он, тяжело вздыхая.

— Э-э, брат, расставайся с пальцем! Немедленно надо ампутировать, — сказал врач.

— Резать станете? — спросил Санька.

— Ну да! Где ж это ты столько времени болтался? Сразу следовало, да хорошо еще что вовремя пришел, а то всю ладонь напрочь отрезал бы, — разглядывая его опухший палец, продолжал врач.

— Вам видней, вашбродь! Резать так резать. А позвольте спросить, каков поручик наш, Небольсин Александр Николаевич?

— Это что, твой ротный?

— Так точно, полуротный, — тревожно глядя на врача, объяснил Санька.

— Да. Кажется, был у меня такой, а может быть, это на другом пункте. Нас ведь, братец, здесь двенадцать докторов работает. Обожди, мы тебе сейчас отнимем палец, а потом и узнаем о поручике.

Врач посмотрел на палец, перевел взгляд на унтера и тихо спросил:

— Хватит силы, ежели прожгу тебе рану? Предупреждаю, будет больно, зато наверняка сохраним ладонь.

— Как изволите, вашбродь, делайте, что лучше, а насчет боли, — Санька усмехнулся и махнул рукой, — за двадцать пять лет действительной службы я, вашбродь, нахватался всего — от пуль и до «зеленой улицы».

Врач со вниманием посмотрел на старого солдата.

— Садись сюда, старина, да крепись и не дергай рукой. Если станет невмоготу, крикни.

— Ничего, вашбродь, стерплю. Делайте дело!

Врач облил водкой запекшийся обрубок пальца и насыпал на стол горстку пороха.

— Суй сюда палец.

Унтер вложил остаток большого пальца в порох, врач поднес лучину к пороху, и он, зашипев, вспыхнул ярким огнем и погас.

— Больно? — участливо спросил врач невозмутимо сидевшего Саньку.

— Малость есть, так точно! — ответил унтер.

— А теперь держись, начнем самое главное, — сказал врач и мигнул двум солдатам в белых, запачканных кровью халатах. Солдаты стали по сторонам Елохина.

— Не надо, ребята, выдюжу. Вы уж стойте себе по сторонам на всякий случай, — опуская на стол руку, сказал Санька.

Операция началась.

— Непостижимое чудо! Я до сих пор не могу понять его… Семь тысяч наголову разгромили персидского левиафана! — не скрывал своего восхищения Паскевич.

— И громили так, как могут бить только кавказские войска, — с нескрываемой гордостью произнес Симонич.

Он лежал возле Паскевича, нога его была забинтована, фельдшер только что перевязал его, и полковник с высоты Зазал-Арха озирал кровавое поле битвы.