Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1

• Название: Буйный Терек. Книга 1
• Автор: Хаджи-Мурат Мугуев
• Издательство: Ир
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

Исторический роман старейшего советского писателя Хаджи-Мурата Мугуева «Буйный Терек» посвящен очень интересной и богатой событиями эпохе. В нем рассказывается о последних годах «проконсульства» на Кавказе А. П. Ермолова, о начале мюридистского движения, о деятельности имама Гази-Магомеда и молодого Шамиля, о героических эпизодах русско-персидской войны 1827 года.

---

— Правоверные! Никто из нас не откажется от войны. Война с неверными нужна!

Он изо всех сил выкрикнул последние слова, и, сделав быстрое движение, метнулся вперед всей согнутой, трясущейся и возбужденной фигурой и застыл перед персиянами.

— Но кто неверные? Только ли русские? Только ли царские свиньи и казаки или и они, презренные шии?[20]

Дели-Умат разогнулся и всею пятерней ткнул в лица перепуганных послов.

— Те, что называют себя мусульманами, но не чтят Халифа-Омара, что исковеркали и переврали алкоран, и те, кому так же, как и русским, не видать райской жизни и источника зем-зем?

Ошарашенные послы, отползая на седалищах назад, в страхе заметались взглядами по сторонам. Гази-Магомед и Алибек-мулла вскочили с мест и, что-то крича, кинулись вперед, загораживая собой перепуганных персиян.

Собрание, завороженное страстностью речи Дели-Умата, сбитое с толку его неожиданными словами, растерялось. Но в эту минуту Дели-Умат, подскочив почти вплотную к послам персидского шаха, неожиданно чихнул прямо в их пышные ассирийские бороды и нарядные, дорогие кафтаны.

Стихло все. И только персидские послы, побагровевшие от неожиданной обиды, отирая рукавами забрызганные бороды, шумно и неловко задвигались, поднимаясь с мест, да застывший от удивления Дели-Умат чихнул снова громко и пронзительно.

Затем раздался общий, безудержный, гомерический хохот.

Собрание распалось. Пока старики и почтенные люди умоляли персиян не гневаться на глупые слова и нечаянную обиду юродивого Дели-Умата, пока обозленные послы кричали об оскорблении, нанесенном в их лице самому царю царей, пока льстивый и умный Дингоу-хаджа уговаривал обиженных забыть глупый инцидент, прошло более получаса. Абу-Бекир, Шамиль, Алибек-мулла, окружив разгневанных персиян, просили их не обращать внимания на выходку недостойного человека, которого завтра же на площади мечети, по постановлению стариков, накажут плетьми за глупый и неприличный поступок.

Послы не соглашались. Хватались за поруганные бороды, грозились страшной местью персидских войск, требовали выдачи им Дели-Умата, но и те и другие знали, что этот инцидент не мог и не должен был играть решающей роли, ибо послы не могли вернуться к своему двору с отрицательным ответом, делегаты же общин хорошо понимали, что если оборвут связь с опасной для России Персией, то их удельный вес в глазах русских резко падет.

Всякий враг опасен только тогда, когда он внушает к себе страх и уважение. И, понимая это, обе стороны тем не менее в долгих словах, клятвах и извинениях изживали и заканчивали глупый инцидент, нарушивший деловую обстановку совещания.

После получасовых разговоров смягчившиеся послы дали свое согласие на продолжение совещания, назначенного на завтра.

По уличкам аула заходили огни. На площади загорелись костры и дымные тряпки. Разбуженные шумом, завыли и залились лаем огромные овчарки, и проснувшийся аул слышал, как шумно и возбужденно расходились по саклям делегаты важного маслаата.

Солнце еще только вставало над горами. По серым иззубрившимся вершинам Андийского хребта растекались молочные облачка.

Над саклями вился сизый дым от разжигаемых кизяков и сухого колючего бурьяна, собираемого за околицей женщинами. Голодные псы с настороженным любопытством бродили по дворам, заглядывая в открытые двери саклей на огни разводимых очагов. Редкие фигуры проснувшихся спозаранку стариков виднелись на завалинках. Солнце всходило над горами.

Ве-елик бог! Велик бог!
Свидетельствую, что нет бога, кроме единого.
Свидетельствую, что Магомет есть посол божий…
Приходите молиться,

Приходите к счастью…
Молитва полезнее сна.
Велик бог! Велик бог!
Нет бога, кроме бога…

Вместе с поднимающимся солнцем потекли над аулом слова утренней молитвы «ругалилькак» с минарета большой унцукульской мечети.

Из низких сеней просторной сакли, пригибаясь, вышли две женщины, неся большие медные тазы. Поставив их под навес, одна стала раздувать огонь, склонившись над очагом, другая же начала кипятить воду в большом закопченном казане. Над аулом медленно растекались дымки, и заунывное пение будуна смешалось с кукареканьем петухов.

Вста-вай-те, правоверные,
И идите молиться, —
Ибо молитва лучше сна…

Шамиль вскочил с постели, постланной ему в углу кунацкой, и, набрасывая на себя черкеску, быстро огляделся, ища спавшего в той же комнате Гази-Магомеда. Не найдя его, он выскочил за дверь. Лицом к Мекке, коленопреклоненный, молился Гази-Магомед. Возле него стоял огромный таз и два кувшина с нагретой водой для омовения.

«Праведник!» — подумал Шамиль и с неловким смущением опустился возле молившегося алима.

Хозяин сакли Умар-хан, Шамиль, Гази-Магомед и двое чеченских делегатов, сидя посредине сакли, ели приготовленный женщинами на завтрак хинкал. Несмотря на то, что Умар-хан был зажиточным человеком, имел много скота и хлеба, лишь хинкал — традиционное блюдо горца — дымился перед гостями. Рядом с большой миской, наполненной до краев круто сваренным в похлебке тестом, стояли две поменьше, в которых находился рыдыл-канд и чадол-канц, уксусный и чесночно-виноградный настои, которыми приправлялся хинкал. Ели молча, не спеша погружая пальцы и подкинжальные ножи в миску с кусками теста. Когда гости насытились, стоявшая в сенцах женщина, невестка Умар-хана, прибрала миски и полила из кувшина на руки мужчин.

По кривым уличкам аула, поднимая пыль над саклями, прошло стадо, через плетни и каменные ограды слышались голоса проходивших людей. За саклей негромко переругивались женщины, и горячее дагестанское солнце уже стояло над горами.

Гази-Магомед обтер руки, бороду и усы. Кивнув головой хозяину, коротко сказал «пора», и они пошли к выходу.

Впереди виднелись шедшие к мечети люди. Среди обычных сагулов[21] аварцев резко выделялись суконные шубы кумыков, высокие, обшитые галуном папахи чеченцев и длиннополые развевающиеся черкески даргинцев. Обгоняя идущих, проехали, окруженные конвоем из казикумухцев, послы персидского шаха. Обычное утро с его гамом, криками ребят и гомоном женщин вставало над аулом.

На повороте к площади у маленького родника Гази-Магомед, шедший впереди своей группы, резко остановился и, делая движение назад, к идущим за ним людям, крикнул:

— Это что?

У родника, па камнях, сидели три женщины-аварки, расстелив на коленях снятые с себя рубахи. Все три были еще не старые, вполне сохранившиеся женщины. Далекие от дел, которые интересовали мужчин, скинув рубахи и оставшись по пояс голыми, они с увлечением искали в складках своих одежд насекомых. Не обращая внимания на проходивших и проезжавших людей, они внимательно разглядывали и прощупывали рубахи, односложно переговариваясь между собой.

Удивленные окриком Гази-Магомеда, они подняли глаза, в недоумении глядя на остановившегося возле них человека. Шедшие впереди мужчины оглянулись.

— Что это такое? Мусульманки это или свиньи? — еще более возвышая голос, гневно спросил Гази-Магомед, обращаясь к окружавшим его удивленным жителям Унцукуля.

— Где стыд? Где совесть у этих бесхвостых собак? Почему на виду перед всеми сидят эти голые, бесстыжие бабы? Или здесь уже не чтится коран? — размахивая руками, исступленно выкрикнул он. — Или наши женщины приняли закон русских матушек? Или их мужьям не понятен стыд? Прочь, проклятые блудницы, или я разрублю ваши поганые головы!! — хватаясь за шашку и дрожа от гнева, выкрикнул Гази-Магомед, делая стремительное движение к онемевшим женщинам.

— Позор! И этот блуд в стране, которая имеет шариат! — оглядывая пораженных, недоумевающих людей, сказал Гази-Магомед. — Тьфу, будьте вы прокляты! — плюнул он вслед бросившимся от него перепуганным женщинам. — Да будут прокляты ваши отцы, братья и мужья, которые забыли заветы пророка и разрешают своим женщинам открывать и лица, и тела…

И весь, трясясь от негодования, он быстро пошел среди почтительно и со страхом расступившихся перед ним унцукульцев.

Среди растерянно провожавших его взглядом людей послышались робкие пристыженные голоса.

— Во имя аллаха, верно поступил праведник Гази-Магомед. Стыд и позор нам. Стыд и позор!

И когда кто-то неуверенно сказал:

— Да ведь так всегда было и раньше, и теперь… — его сразу оборвали негодующие голоса.

Рыжеволосый аварец, так возмутивший Шамиля, был родственник знаменитого правителя Аварии Умай-хана, в конце XVIII столетия огнем и мечом опустошившего зеленые поля и богатые виноградники Грузии.

Регентша Аварии, жена умершего незадолго перед маслаатом владетеля Султан-Ахмета, ханша Паху-Бике прислала в Унцукуль на совещание с персиянами, чеченцами и Гази-Магомедом своего племянника Умалат-бека, приказав ему во что бы то ни стало воздержаться от участия в предполагавшемся военном союзе против русских. Хитрая и дальновидная Паху-Бике сделала весьма удачный выбор, послав делегацию под начальством своего племянника Умалата, личного врага Гази-Магомеда.