Марина Козлова - Пока мы можем говорить

• Название: Пока мы можем говорить
• Автор: Марина Козлова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077589-7

В маленьком украинском городе пропадают дети – уходят вшколу, к друзьям, за хлебом, и поминай как звали. Знакомая история? Лишь на первый взгляд.

Испанский писатель сочиняет книгу о любви мужчины и женщины. История, каких тысячи? Так только кажется поначалу.

Основатель детективного агентства берется выполнить работу для очередных клиентов. Обычное дело? А вот это вряд ли.

В романе Марины Козловой шумят гуцульские сосны и вихрем вьется фламенко, гремит эхо Синьхайской революции и канонады Второй мировой. Все эти звуки сливаются в одну мелодию – или в человеческую речь, становятся словами праязыка, на котором говорят совсем необычные люди…

---

И еще пишет Гомес:

В тот день, когда я влюбилась в тебя, с утра было много самой обычной суеты. Непрерывно звонил телефон, со стола сыпалась бумага, которую не могли сдержать скрепки, голуби с шумом и грохотом срывались с жестяного балконного козырька по трое-четверо и организованно, как маленькие эскадры истребителей, уносились в летнее сине-зеленое пространство между домами. Еще в три часа дня я не думала о тебе ни минуты. Меня совершенно не интересовало, как ты ходишь, встаешь и садишься, смотришь, проводишь растопыренной пятерней по волосам от лба к затылку, какой у тебя поворот головы. Как я вообще жила, не задумываясь о том, что ты дышишь одним со мной воздухом на одной и той же планете? Я и представить себе не могла, что может быть такой озноб, который поднимается от щиколоток к горлу, когда ты вдруг обнаруживаешь свое физическое присутствие в моем жизненном мире, и даже когда ты еще далеко, я чувствую приближающееся ко мне тепло, которое ты вырабатываешь, как атомная электростанция. И руки…

Алехандра, – пишет Гомес, – надела черный свитер с высоким воротом, прямую синюю юбку, завязала волосы в узел, скрепила их заколкой – перламутровым крабиком – и, хоть и осталась недовольна своим отражением в тусклом старом зеркале в полутемной прихожей, тем не менее постаралась расправить плечи и держать голову высоко. Она вышла за порог, в солнечную пыль, косыми полосами прошившую лестничную клетку, и, пока спускалась, за ее правым плечом, как прозрачное крыло, тянулась легкая паутинка из тех, что ткутся во время бабьего лета прямо из теплого воздуха.

И еще:

Теперь я знаю, что это такое – влюбиться до рвоты, до потери пространственной ориентации, до красной сыпи на сгибах локтей, до бессонницы и депрессии. Я не представляла себе, как попасть в его мир, где находится дверь. Этот мир он создавал для себя и собирался состариться в нем, мне в его замысле места нет. И тут приехала Мария, долго смотрела мне в лицо и гладила по голове, а потом достала из кармана длинной вязаной кофты аптечный пузырек с жидкостью серебряного цвета. Мария вытащила резиновую пробочку и вылила немного мне на ладонь. «Умойся», – сказала она. Я умылась. «А теперь пей». Я сделала глоток – и по кровеносным сосудам побежали искры, будто одна за другой стали зажигаться разноцветные лампочки в новогодней гирлянде. Бедная наивная Мария, она думает, что на пару со своей ангельской водой перехитрила меня. А я хочу только одного – уснуть после обеда под звук осеннего дождя, уткнувшись лбом в его шею, и чтобы он меня обнимал, и покачивал, и тепло дышал мне в висок, и тихонько убирал двумя пальцами прядь волос с моего лица. Источник света и тепла – вот кто он такой. Источник света и тепла. Мария, что ты качаешь головой, будто я говорю какие-то глупости? Отстаньте от меня все. Не пытайтесь меня лечить. Только влюбленный имеет право на звание человека – так сказал мой тезка, русский поэт Александр Блок. Понятно?

…Откровенно говоря, Саше не хотелось ни с кем встречаться, а хотелось ей морковного сока со сливками и дошить желтый сарафан. Шить ей всегда хотелось до дрожи – наверное, так, как алкоголику хочется выпить. Про алкоголиков Саша знала чисто теоретически, поскольку выросла и воспитывалась в мире абсолютной, хрустальной трезвости. Она с детства помнила ужасную историю о том, что давным-давно, чуть ли не в прошлом веке, своенравная девушка Вера – то ли кузина ее прабабки, то ли племянница, ну, словом, бедная Вера попробовала какую-то наливочку, когда была в гостях у других людей. Да и пристрастилась к ней, тайно покупала ее в лавке и пила. И у Веры порвалась реальность, расползлась в руках, как гнилая ветхая ткань, распалась на нитки. Справедливости ради надо заметить, что в их семье это был единичный случай, и служил он суровым назиданием потомкам. А что же Вера? Да ничего. Стала жить как другие люди. Вышла замуж, выучилась на секретаря-машинистку. Она уже не могла даже на самом простом уровне работать с формой и содержанием, а тем более с лексикой и семантикой. А может быть, Веру придумали специально, чтобы пугать ее примером подрастающее поколение. Шутки шутками, но алкоголь нивелирует чувствительность почти стопроцентно.

Саша повздыхала, перебирая в руках косые клинья будущей оборки, кое-как причесалась и из внутреннего протеста решила не смотреться в зеркало. Она стеснялась других людей. Потому что казалась себе некрасивой, да, впрочем, и не без оснований, хотя однажды Георгий заметил, что внешность у них с сестрой аристократическая и сразу видна порода, а красота – в общепринятом смысле этого слова – им ни к чему. Вот Ирину, кажется, совершенно не волновало, соответствует ли ее бледное веснушчатое лицо с длинным носом каким-то канонам и одобрит ли кто-то ее алые лосины и короткий черный топ.

– Ира, но ведь незнакомый человек придет, – неуверенно сказала Саша, глядя, как ее зеркальный близнец, задрав топ к подбородку, сосредоточенно поправляет бюстгальтер.

– Ну так и что, я должна незнакомого человека в рясе встречать? – Ирина в задумчивости взирала на свою грудь. – Это тебе, Шура, волю дай – ты заведешь себе скафандр и будешь в нем сидеть. Откуда у арви такая низкая самооценка, уму непостижимо. Ты же умница, вон Георгий со всем своим каганатом уже сколько лет нашего папу уламывает отпустить тебя в режим открытого поиска.

– Это совершенно разные вещи. – Саша встала и с шумом задвинула стул. – И не называй меня Шурой!

– И ты напрасно, Шура, думаешь, что в открытом режиме арви будут постоянно прикрывать тебе спину. Будь проще, Шура, и люди к тебе потянутся.

– Какая же ты все-таки змея, Ирка, – прошептала Саша. – Кстати, в дверь звонят. Иди открывай. Пусть тебя примут за домработницу.

– Может быть, это одна из моих эротических фантазий – чтобы меня приняли за домработницу, – заявила Ирина и, плавно покачивая попой, выплыла в коридор.

Борис пересек небольшой двор с розовыми пионами по краям дорожки, неожиданно для себя замешкался перед крыльцом большого, кажется трехэтажного, дома, вошел в приоткрытую дверь и очутился в прохладной темноте просторной прихожей.

– Проходите, пожалуйста, – вдруг раздался, возник из тишины и полумрака женский голос, – вон туда, дверь слева.

Борис толкнул легкую стеклянную дверь и оказался в месте, необычность которого он потом пытался передать Тарасычу, но тот вроде бы так его и не понял. «Ну книги, много, и что?» – вопрошал Тарасыч. Борису было сложно объяснить. Но и теоретически, и практически он понимал, что у любого помещения, у любого внутреннего пространства есть стены. Даже у большого. У Дворца спорта, к примеру. Или у самолетного ангара. Но там, куда он попал, были только стеллажи с книгами, они расходились в разные стороны от центра, где-то в перспективе изгибались, и проходы между ними были похожи на улицы незнакомого города, где вместо домов и целых кварталов – бесконечные ряды книжных стеллажей. Борису с незапамятных времен была мила идея Борхесовской библиотеки; видимо, и хозяевам этого дома она тоже нравилась. В конце концов Ирина, сжалившись, довела его до края этого книжного космоса, где Борис нос к носу столкнулся с человеком, который был одет так же, как и он, и так же пострижен, и даже рукава летнего пиджака имел наглость заворачивать точно так же. Зеркала. Довольно простой интерьерный фокус, но эти сестры так заморочили ему голову, что поначалу он готов был поверить в то, что по дорожкам между стеллажами можно уйти куда-то очень далеко, заблудиться и тихо умереть от голода и жажды, преклонив голову на невредимой, уцелевшей в средневековом пожаре «Поэтике» Аристотеля.

А тогда, в день знакомства, он сидел за массивным круглым столом, а напротив – две совершенно одинаковые молодые женщины. То есть одинаковыми были их удлиненные лица, спокойный взгляд серых глаз, большие тонкогубые рты. Одинаковым был неправильный прикус, который почему-то их не портил, а даже придавал им очарования. Но только одна была длинноволосой рыжей стервой, а вторая – сдержанной, коротко стриженной шатенкой.

На столе в окружении простых граненых стаканов красовался высокий кувшин с гжельским узором.

– Молоко, – сказала рыжая стерва и царственным жестом указала на кувшин. – Могу предложить вам молоко.

Борис так удивился молоку, что немедленно согласился. На встречах ему еще ни разу не предлагали молоко из кувшина. Только «Кофе? Чай? Черный? Зеленый?»

Хозяйка встала, продемонстрировала Борису плоский спортивный живот и налила всем по стакану до краев. После чего вернулась на свое место и села, положив перед собой ухоженные белые руки. Борис смотрел на молочную каплю, которая ползла по краю стакана, и вдруг ему страстно захотелось теплого бублика с маком. Давным-давно уже нет таких бубликов, а в его детстве были и стоили пять копеек.