Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

• Название: Моя сто девяностая школа (рассказы)
• Автор: Владимир Поляков
• Жанр: Прочий юмор

---

- Когда я окончу школу, - сказал Каценеленбоген, - я стану артистом и буду всех потрясать.

- Почему же ты за все время учения ни разу нас не потряс? Даже не попробовал, - сказала Паня Пищик.

- Потому что я скрывал свой талант. Я его показывал только своей маме, и она даже плакала.

- От твоего таланта?

- От того, как я читаю драматические произведения. Я ее волновал. Не будьте дураками и прекратите свой идиотский смех. У каждого есть свои желания, и ничего смешного в этом я не вижу.

- А я постараюсь стать ученым, - сказал мрачно Ваня Лебедев. - Я буду изучать рукописи Пушкина, Лермонтова, Толстого. Я хорошо разбираюсь в их почерке. И я наверняка найду что-нибудь неопубликованное.

- Третью часть "Мертвых душ", - сказал Розенберг.

- Она сожжена Гоголем, но не исключено, что где-нибудь затерялось несколько страниц рукописи, - сказал Ваня. - И острить на эту тему - глупо.

- Лично я буду строить корабли, - сказал Сашка. - И буду на них ходить в море, а может быть, и дальше.

- А я буду геологом и буду искать золото, - сказала Алла Корженевская.

- Не все то золото, что блестит, - заметил Павка.

- А я не все и буду искать.

- А я выйду замуж, - сказала Леля Берестовская. - Мой муж будет очень красивый. У нас будет шикарная квартира из пяти комнат, две собачки, кошечка и говорящий попугай.

- И ты будешь жить на Азорских островах и будешь принцессой, - сказал Розенберг. - Но имей в виду: и там произойдет революция, и ты будешь рыдать, но уже ничто не поможет. Таков конец всех капиталистов. Скоро тебе кончать школу, но ты ничему не научилась.

- Мне стыдно, что это говорит моя подруга, - сказала Ира Кричинская. Единственное, что меня утешает, это то, что она дура.

- А я, наверно, буду врачом, - сказал Бобка. - И я постараюсь, чтобы все были здоровы. Даже Берестовская, если она, конечно, не уедет на Азорские острова.

- Что касается меня, - сообщил Навяжский, - то я буду инженером. Советская власть плюс электрификация. Я буду строить электростанции. Помните, как я исправил на той неделе короткое замыкание? Меня с детства тянет к электричеству. Я даже позавчера дома провел телефон из ванной в переднюю.

- Зачем? - спросил я.

- Чтобы, если нужно, поговорить, - сказал Шура. - Я поступлю в электротехнический институт.

- Если тебя примут, - заметил Штейдинг.

- Кого же туда принимать, если не меня?

- А я пойду в библиотечный институт, - сказала Элла Бухштаб. - Мне хочется стать библиотекарем.

Я всегда буду жить с книгами. Что может быть интересней!

- А я буду гостем! - воскликнул Старицкий. - Я буду ходить ко всем вам в гости и узнавать, что вы делаете.

- А учиться? - спросила Гольцман.

- А учиться мне уже давно надоело.

Тут вошла в класс Любовь Аркадьевна и сказала:

- Займите свои места. Продолжим наши занятия. - И Павел так вздохнул, что она спросила: - Что с тобой, Старицкий?

- Немножко взгрустнулось, - сказал он. - Ничего.

С годами это пройдет.

ВИКТОРИЯ-РЕГИЯ

День начался не очень хорошо. Два дня назад мы ходили на экскурсию в Русский музей и смотрели там разные картины. Самое большое впечатление на нас произвела огромная картина в золотой раме, занимавшая чуть ли не всю стену, "Гибель Помпеи" художника Брюллова, в которой изображено извержение Везувия в этой самой Помпее, когда лава низвергается на город и рушит все на своем пути. На этой картине множество людей. Все в страхе. Люди бегут, валятся колонны - в общем, давка, ужас, столпотворение.

И вот сегодня на первой же перемене мы решили играть в гибель Помпеи. Что мы сделали? Мы перевернули стоявшую в классе вешалку, нагромоздили друг на друга несколько парт, сдвинули с места шкаф и с дикими криками начали толкать друг друга. Схватили Лелю Берестовскую и посадили ее на шкаф. Она оттуда вопила, а мы прыгали вокруг и орали.

Потом мы повалили на пол Леньку Селиванова, и началась "куча мала". Все кричали: "Караул!" Чиркина и Дружинина визжали, и все мы носились по классу и скакали по партам.

На шум, конечно, прибежала учительница из соседнего класса - Анна Григорьевна.

- Что у вас происходит? - спросила она.

- У нас тут гибель Помпеи, - сказал я, - и мы спасаемся.

- Глупая игра, - сказала Анна Григорьевна. - Гибель Помпеи - это большое несчастье. Это горе. И смеяться над этим не приходится. Вы представляете себе, что это такое? Разверзается земля, рушатся здания, огненная лава затопляет все, люди проваливаются сквозь землю, гибнут, и нет спасения. Разве это игра?

Вы же взрослые ребята. Как вам не стыдно!

И, честно говоря, нам всем стало стыдно.

- Извините, - сказал Селиванов. - Мы больше не будем.

И сразу в классе стало тихо, как в музее.

Но если говорить честно, игра нам понравилась, и нам не хотелось так просто от нее отказываться. И мы нашли выход.

Точнее, его нашел Старицкий. Он предложил:

- Давайте так же все переворачивать и орать, только назовем это "Праздник в сумасшедшем доме".

Предложение было принято единогласно. И мы продолжали игру.

На шум явился завшколой.

- Что это у вас творится? - спросил он.

- Это у нас праздник в сумасшедшем доме, - ответил Навяжский.

- Я так и подумал, - сказал Александр Августович. - Я вижу, что вы ненормальные и вас нужно лечить.

- Девочек не нужно, - сказала со шкафа Берестовская (она так и сидела там, ее забыли снять). - Мы к этому не имеем отношения.

- А как ты попала на шкаф?

- Они меня сюда посадили.

- Вот что, - сказал строго Александр Августович, - снимите Берестовскую. А все психические больные идите сейчас же домой, и чтобы завтра пришли ваши родители.

Было одиннадцать часов. На улицах начиналась весна. Так симпатично капало из цинковых труб, так приятно было хлюпать по лужам. Можно было снять противное кашне и расстегнуть все пуговицы пальто.

И можно было снять шапки и подставить головы под теплый дождь. Нелепо идти в такое время домой, да еще говорить родителям такие неприятные слова и видеть их недобрые взгляды. Это ведь все можно сделать и попозже.

И мы все решили пойти в Ботанический сад. Уж там-то весна в полном разгаре. Это предложил Юган.

Он был у нас лирик-оптимист и питал нежную любовь к растениям.

И мы пошли. Не было с нами только Розенберга.

Он находился дома, у него была свинка, и его не пускали в школу. Наверно, если бы он был в школе, мы бы не играли в эту игру, испортившую нам настроение.

Он бы этого не допустил по общественной линии.

Мы пришли на Аптекарский остров и вошли в калитку сада. Деревья еще стояли голые, кусты торчали, как сухие метлы. Лишь кое-где пробивалась худосочная травка. Дождик кончился, но на дорожках не просыхали лужи. Никакой особенной весны не было. Правда, специалист по ботанике Юган заметил, что на ветках набухают почки, но это его личное дело, а мы особой весны не увидели.

И тогда Павка сказал:

- Ребята, пойдемте в оранжереи. Там пальмы, кактусы, а в круглой оранжерее все как на реке Амазонке и, может быть, даже цветет виктория-регия.

Мы быстро согласились. Тем более что у всех нас остались деньги на завтрак (мы же не завтракали), и их как раз хватило на то, чтобы заплатить за вход в оранжереи.

Мы приобрели билеты и пошли.

В оранжереях чувствовалась не весна, а лето. Высокие, красивые пальмы, немыслимые колючие кактусы, как огромные свечи; похожие не то на бабочек, не то на птиц яркие орхидеи.

Пройдя через несколько оранжерей, в том числе через самую высокую, в которой росли покалеченные высокие, засохшие пальмы, мы вошли в низенький круглый павильон. Там стоял зеленый туман от обилия пальм, тянущихся к стеклянному потолку тростников, ползущих по стенам лиан и густого ядовито-зеленого кустарника, обрамляющего бассейн, затянутый нежно-зеленой ряской. Влажный, почти горячий воздух обволакивал оранжерею.

Яркие лампы, как солнце, горели в этом зеленом царстве. Из-под потолка свешивались на шнурах берестовые корзиночки, в которых росли смешные толстые мухоловки, застенчиво стояли серовато-зеленые мимозы, которые от одного легкого прикосновения к их тоненьким листикам съеживались, как Аля Купфер, когда ее дергали за косички. В воде бассейна мелькали маленькие разноцветные рыбки, а посредине лежала на воде огромная круглая зеленая тарелка. Нет, этот зеленый лист, пожалуй, даже был больше похож на манеж цирка, ибо края листа были загнуты, как барьер. Это и была виктория-регия. И это было прекрасно.

В оранжерее были только мы одни. Мы стояли у барьера бассейна и как завороженные смотрели на викторию-регию.

- Виктория-регия растет на Амазонке, - заявил Навяжский. - В учебнике написано, что ее листья выдерживают вес человека.

- Это - липа, - сказал Штейдинг. - Не может быть, чтобы лист выдержал человека.

- Александра Васильевна тоже говорила, - сказал Данюшевский.

- А как на листе сидела Дюймовочка? - вмешался в спор Селиванов.

- Дюймовочка сидела на листе водяной лилии.