Людмила Поликовская - Злой рок Марины Цветаевой. «Живая душа в мертвой петле…»

• Название: Злой рок Марины Цветаевой. «Живая душа в мертвой петле…»
• Автор: Людмила Поликовская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-6259

«Живая душа в мертвой петле» – эти слова Марины Цветаевой оказались пророческими, роковыми: великая поэтесса повесилась 31 августа 1941 года. Рядом с телом нашли ее предсмертное письмо сыну: «Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь, – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Споры о причинах этого самоубийства не стихают до сих пор. Кого винить в происшедшем? Какова роль в трагедии мужа Цветаевой Сергея Эфрона? Почему бывший белый офицер пошел на службу в ОГПУ, став сексотом и палачом? Что заставило Марину Ивановну вернуться вслед за ним из эмиграции в СССР на верную гибель? И что за ЗЛОЙ РОК преследовал ее всю жизнь, в конце концов сведя в могилу?

Это «поэтическое расследование» приоткрывает завесу над одной из главных тайн русской литературы. Это – пронзительная и до сих пор во многом загадочная история роковой любви и трагической смерти величайшей поэтессы ХХ века.

---

А этот голос – глубокий, мягкий, нежный, этот голос, сразу покоряющий всех. А смех его – такой светлый, детский, неотразимый! А эти ослепительные зубы меж полосок изогнутых губ. А жесты принца!»

Восхищение мужем – и в письме к философу В.В. Розанову, написанном также весной 1914 года: «…я замужем, у меня дочка 1½ года – Ариадна (Аля), моему мужу 20 лет. Он необычайно и благородно красив, он прекрасен внешне и внутренне <…> В Сереже соединены – блестяще соединены – две крови: еврейская и русская. Он блестяще одарен, умен, благороден <…> Сережу я люблю бесконечно и навеки. Дочку свою обожаю <…> Хочется сказать Вам еще несколько слов о Сереже. Он очень болезненный, 16-ти лет у него начался туберкулез. Теперь процесс у него остановился, но общее состояние здоровья намного ниже среднего. Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша! Я постоянно дрожу над ним. От малейшего волнения у него повышается t°, он весь – лихорадочная жажда всего <…> За три – или почти три – года совместной жизни – ни одной тени сомнения друг в друге. Наш брак до того не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем и совсем не переменилась, – люблю все то же и живу все так же, как в 17 лет.

Мы никогда не расстаемся. Наша встреча – чудо <…> Он – мой самый родной на всю жизнь. Я никогда бы не могла любить кого-нибудь другого, у меня слишком много тоски и протеста. Только при нем я могу жить так, как живу – совершенно свободная».

Но как ни хороша счастливая, беспечная жить, надо подумать и о том, что Сергею скоро исполнится 21 год – и тогда призыв в армию! Рыцарь – да, но простой солдат – нет, такого допустить любящая жена не может. Чтобы избежать призыва, нужно стать студентом, а до этого получить аттестат.

Осенью 1913 года семья перебирается в Крым с тем, чтобы, посвятив зиму занятиям, весной сдать экзамены в Феодосийской мужской гимназии. Гимназия выбрана в расчете на некий «блат» – именно эту гимназию заканчивал Макс Волошин, а ее директор был знаком с Иваном Владимировичем Цветаевым.

Но занятия приходится прервать: у Сергея аппендицит. Марина – рядом с мужем. «Сереже лучше, – вчера ему дали пить. Около трех суток он ничего не пил и говорил только о воде. Ужасно было сидеть с ним рядом и слушать, а потом идти домой и пить чай», – сообщает она в Москву близкому другу сестер Эфрон.

Операция закончилась благополучно, но к этому времени надежды на «блат» сильно пошатнулись – в августе 1913 года умер Иван Владимирович. В письме к сестрам Сергея в Москву Марина описывает ситуацию почти в драматических тонах: «…влиятельных лиц здесь очень мало и хлопочут они неохотно, – противно обращаться, тем более, что все это незнакомые. С<ережа> занимается с 7-ми часов утра до 12-ти ночи, – что-то невероятное. Очень худ и слаб, выглядит отвратительно. Шансы выдержать очень гадательны: директор, знавший папу и очень мило относящийся к С<ереже>, и инспектор – по всем отзывам грубый и властный – в контрах. Кроме того, учителя, выбранные С<ережей> (имеются в виду репетиторы. – Л.П .), никакого отношения к гимназии не имеют. Все это не предвещает ничего хорошего, и во всем виноват П.Н. [2] , наобещавший Бог весть каких связей и удач».

…Неужели для того, чтобы выдержать экзамены за курс гимназии, которые каждый год сдавали тысячи молодых людей, непременно нужны какие-то связи?.. Но большой перерыв в учебе, но слабое здоровье… Марина не хочет, чтобы муж перенапрягался. Кроме того, ей, гимназии так и не окончившей, все гимназические науки представляются очень сложными. («Выдержать очень трудно, в этом году какие-то новые правила, вмешивается округ, – вообще – гадость!») Если «гадость» – тогда понятно, тогда, конечно, жалко того, кто этой гадостью должен заниматься… И она старается по мере сил помочь мужу: идет на прием к директору гимназии. О чем шел разговор – можно догадываться, достоверно известно только то, что он принял ее «чрезвычайно радушно».

Наконец Сергей Эфрон получает аттестат – с одними тройками. Местная феодосийская газета от 19 июня 1914 года сообщала: «Из экстернов феодосийской мужской гимназии уцелел один г-н Эфрон. В его судьбе принимал участие весь город». Так значит, и троечный аттестат получен не без участия влиятельных людей («весь город» принимал участие)? Тем не менее Марина восхищена мужем. «Его аттестат зрелости – прямо геройский акт», – пишет она Вере Эфрон.

Отношения между супругами по-прежнему безоблачны. Вот сценка, записанная Мариной в дневнике 12 мая 1914 года. Сергей занимается в доме своего феодосийского знакомого, Марина вместе с директором гимназии и его другом – французом заходят за ним.

– Вы еще занимаетесь?

– Да, я кончу через полчаса.

Марина сообщает, куда они направляются, и приглашает мужа прийти туда же.

– Отлично.

– Ну, до свиданья, Сереженька!

– До свидания!

И тут между французом и Мариной происходит следующий диалог:

– …какие бывают прекрасные мужья и чудные жены. Да я, если бы узнал, что моя жена ушла с двумя какими-то мужчинами, не знаю, что бы сделал. А он только посмотрел своими прекрасными глазами – и т<а>к просто – «до свидания».

– А к<а>к же еще? Я совсем не понимаю ревности, ревную только к моей дочке. Я твердо уверена, что человек, знающий меня до конца, будет любить меня больше всех. Но не все знают, потому не все и любят.

– Разве можно знать до конца?

– Можно.

– Никогда!!! Можно много лет прожить с человеком <…> и все-таки ничего не знаешь.

– А можно узнать с первой минуты, – просто чутьем.

Глава 2 Петр Эфрон. Софья Парнок. Осип Мандельштам. Тихон Чурилин. Снова в Коктебеле. Плуцер-Сарна

В 1913 году вернулся из эмиграции старший брат Сергея – Петр Яковлевич Эфрон. Потерявший маленькую дочь, переживший развод с женой, которая его оставила, больной туберкулезом. Цветаева впервые встретилась с ним летом 1913 года, когда ненадолго приехала по делам из Крыма в Москву. Братья были очень похожи. Встреча произвела на Цветаеву неизгладимое впечатление:

…шаги вдали.

Скрип раскрывающейся двери —

и Вы вошли.

И было сразу обаянье.

Склонился, королевски-прост. —

И было страшное сиянье

Двух темных звезд.

И их, огромные, прищуря,

Вы не узнали, нежный лик,

Какая здесь играла буря —

Еще за миг.

Я героически боролась.

Мы с Вами даже ели суп! —

Я помню заглушенный голос

И очерк губ.

И волосы, пушистей меха,

И – самое родное в Вас! —

Прелестные морщинки смеха

У длинных глаз.

Я помню – Вы уже забыли —

Вы – там сидели, я – вот тут.

Каких мне стоило усилий,

Каких минут —

Сидеть, пуская кольца дыма,

И полный соблюдать покой…

Мне было прямо нестерпимо

Сидеть такой.

«День августовский тихо таял…»

И через несколько дней, продолжая это стихотворение:

Великолепные глаза

Кто скажет – отчего – прищуря,

Вы знали – кто сейчас гроза

В моей лазури.

Ваш рот, надменен и влекущ,

Был сжат – и было все понятно.

И солнце сквозь тяжелый плющ

Бросало пятна.

Если не знать, к кому обращены эти стихи, можно подумать, что они о Сергее Эфроне. Романтическая внешность, на которой особенно выделяются рот и глаза. Вообще, лексика и стилистика этих стихов мало чем отличаются от стихов, обращенных к мужу. И пишутся стихи почти одновременно. «О я, пожалуй, странный человек…», обращенное к мужу, – 3 июня 1914 года; первое стихотворение к Петру Эфрону – 17 июня 1914 года.

Единый образ как бы раздваивается. Могла ли Цветаева, любя Сергея, пройти мимо того, кто был на него так похож и внешне, и романтической своей сутью, и – во многом – общностью судьбы, а главное, так же нуждался в понимании и опеке? Анастасия Цветаева в своих «Воспоминаниях» отвечает на этот вопрос отрицательно.

Через год в Коктебель из Москвы идут дурные вести: здоровье Петра все ухудшается и ухудшается. В начале июля семья Эфрон перебирается в Москву. Петр – в больнице, его положение безнадежно. Ему нужна любовь. Но не любовь физическая, а любовь-нежность, любовь-забота, которая скрасила бы его последние дни на этой земле. В душе Цветаевой возникает сильное чувство к умирающему Петру. Можно ли его назвать любовью? Свои чувства к братьям лучше всего объяснила сама Цветаева в письме к Петру от 14 июля 1914 года:

«Мальчик мой ненаглядный!

Сережа мечется на постели, кусает губы, стонет. Я смотрю на его длинное, нежное, страдальческое лицо и все понимаю: любовь к нему и любовь к Вам.

Мальчики! Вот в чем моя любовь.

Чистые сердцем! Жестоко оскорбленные жизнью! Мальчики без матери [3] !

Хочется соединить в одном бесконечном объятии Ваши милые темные головы, сказать Вам без слов: «Люблю обоих, любите оба – навек!»…

О, моя деточка! Ничего не могу для Вас сделать, хочу только, чтобы Вы в меня поверили . Тогда моя любовь к Вам даст Вам силы <…>