Олег Лазарев - «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

• Название: «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
• Автор: Олег Лазарев
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-6176

Даже в 1943 году средняя продолжительность жизни наших летчиков-штурмовиков не превышала двадцати боевых вылетов, а за сорок представляли к званию Героя Советского Союза. На счету автора этой книги их более сотни, и каждый был «русской рулеткой» со смертью. Приняв боевое крещение над Огненной Дугой, где штурмовые авиаполки сгорали за считаные дни, Олег Лазарев был подбит в первом же вылете – сначала получил зенитный снаряд прямо в бомболюк (бомбы чудом не сдетонировали), затем был атакован «фоккерами», которые изрешетили его Ил-2 (37 попаданий!) и тяжело ранили бортстрелка, пришлось идти на вынужденную посадку, спасла лишь феноменальная живучесть «летающего танка». И это был далеко не последний случай, когда он возвращался с задания «на честном слове и на одном крыле» – фактически из каждого боевого вылета «горбатые» (фронтовое прозвище «илов») привозили десятки пробоин, а во время атаки под сосредоточенным зенитным огнем «снопы искр от рикошетировавших о броню пуль летели, как с наждачного точила». Такую цену наши штурмовики платили за право стать для врагов «КАРОЙ НЕБЕСНОЙ» и «ЧЕРНОЙ СМЕРТЬЮ»…

---

В один из дней все машины полка находились на стоянках в полной боевой готовности со снаряженными ВАПами. В положенное время летчики пошли на обед. В столовой они увидели Шапиро, который, не обращая ни на кого внимания, усердно работал ложкой и поглощал наваристый борщ. Желая прервать приятное для него удовольствие и зная, как чувствительно начхим реагирует на все, что касается его служебных обязанностей, летчик 2-й эскадрильи Шутенко решил над ним подшутить.

Тихонько, но так, чтобы слышал Шапиро, подмигивая другим летчикам, сказал своему напарнику Стельмакову: «Ты не заметил, когда проходил мимо машины Остропико, что из одного ВАПа шла струйка дыма?» Услышав эти слова, Шапиро сразу прекратил работу ложкой, с побледневшим лицом поднялся из-за стола и побежал на стоянку 2-й эскадрильи. Убедившись, что никакого дыма нет, и поняв, что это очередная шутка летчиков, мокрый от пота и очень сердитый вернулся в столовую.

Увидев шутника, сказал ему: «Шутенко, уж если вы решили разыграть меня, то это можно было бы сделать как-то по-другому. Ведь я по возрасту гожусь вам в отцы. Отсюда до стоянки не менее полукилометра. Пробежка в такую жару могла для меня закончиться сердечным приступом. А я вас считал более серьезным человеком». Шутенко в свое оправдание выпалил ему: «Давид Григорьевич, что вы злитесь на меня? Я ведь вам ничего не говорил. Мало ли о чем мы меж собой можем говорить, не надо прислушиваться к чужим разговорам».

После того как мы расстались с Федей, я все время думал о нем. Где он сейчас? Прошло уже больше месяца, как видел его лежащим в кузове «полуторки». Да и Валя Лалетина все время спрашивает, нет ли от него вестей. Наконец из Кирова пришло письмо. Сообщил, что лечение подходит к концу. Скоро выпишут. Рассчитывает попасть в родной полк. В тот же день получила от него письмо и Валя. От радости прослезилась. Благодарила меня, что не бросил товарища. Я ответил, что благодарить надо не меня, а тех артиллеристов, которые доставили раненого в полевой лазарет. Не сделай они этого своевременно, неизвестно, как бы на нем отразилось отсутствие медицинской помощи. Но, как говорится, слава богу, все обошлось.

После почти двухмесячного пребывания в Тульском госпитале в эскадрилью вернулся замкомэск Марченко. Лица его было не узнать. Обгоревшие нос, губы, щеки, подбородок, отсутствие бровей и ресниц настолько обезобразили его приятную внешность, что не могли не вызвать к нему чувства сострадания. Обгорел бы он еще больше, если не сгорел бы совсем, не будь на нем кожаного реглана и не прикрой он вовремя глаза очками. Об этом он не раз говорил нам. Ничего общего от того, прежнего, Марченко не осталось. Изменился даже голос – стал каким-то пискливо-хрипловатым.

Вечером он пришел в палатку летчиков эскадрильи. На груди его гимнастерки мы увидели орден Красного Знамени и третью звездочку на погонах. С интересом слушали рассказ о его последнем вылете, как у него загорелся самолет и о том, что было потом. Горение в самолете оставило след не только на его лице и руках – изменилось и нервно-психологическое состояние. Он стал менее разговорчив, более осторожен, проявлял излишнюю нервозность. На задания стал летать намного реже. Чувствовалась боязнь. Перед каждым вылетом он стал производить отстрел пушек и пулеметов, чего раньше ни он, ни кто-либо другой в полку не делал.

На аэродроме Жудри наш технический состав впервые прочувствовал, насколько важно соблюдать дисциплину и порядок и к чему ведет их нарушение. Когда интенсивность полетов в полку на какое-то время снижалась, у технического состава появлялось немного свободного времени. Пользуясь этим, некоторые из них имели обычай бродить по лесу в районе стоянок самолетов, где находили оставшиеся после боев разные вещи, в том числе и оружие. Забавы ради палили из него без разбора, куда и сколько хотели. И, как часто бывает, ни к чему хорошему это не приводит. Так и случилось в двух эскадрильях. Во 2-й АЭ техник самолета Полторакин вместе со своим механиком Французовым стрелял из пистолетов по веткам, консервным банкам. Насытившись пальбой, они пошли на стоянку.

В дороге Полторакин задержался по нужде. Облюбовав кустик, присел за ним. Французов, отойдя немного, решил еще пострелять. Через листву небольшого кустика увидел какой-то белый предмет и выстрелил. В ответ раздался истошный вопль Полторакина. Тут до стрелка дошло, что это за предмет. За раненый зад Полторакина Францу, как его обычно называли ребята, пришлось держать ответ. От трибунала его спасла хорошая характеристика. Он был специалистом высокого класса, и за него заступились старший техник эскадрильи Собакин и старший инженер полка Перепелица. Если бы не их заступничество, пришлось бы ему отбывать наказание в другом месте. А так оно свелось к понижению в должности до моториста и в звании до рядового.

К сожалению, имел место в полку и трагический инцидент. В нашей эскадрилье механик самолета командира АЭ Сеничкина сержант Алексеев, отличный скромный специалист, тоже не удержался от соблазна подержать в руках оружие, в конструкции которого не разбирался. Находясь на стоянке самолетов, он вместе с товарищами соображал, как взорвать трофейную гранату, у которой отсутствовал взрыватель. Решили вставить в нее взрыватель от нашей, но он не подходил по размерам. С опасным предметом Алексеев обращался, словно ребенок с игрушкой, нисколько не думая о возможных последствиях. Молотком стал вбивать взрыватель в гнездо, как гвоздь в дерево.

В этот момент те, кто стоял рядом, услышали шипение, но никому из них не пришло в голову, что надо немедленно бросить гранату куда-нибудь подальше, а самим залечь. Произошел взрыв. Алексеев погиб, остальные, в том числе и моя новая мотористка Оксана Лахно, были ранены. Этот случай потряс всех нас и явился наглядным примером, что надо быть внимательным и осторожным при обращении с оружием. О ЧП узнала вся дивизия. Гибель людей и выход из строя на длительное время классных авиаспециалистов отрицательно сказались на сроках подготовки техники к полетам. Командование дивизии строго предупредило командира и замполита полка об ослаблении дисциплины и потребовало принятия решительных мер по наведению порядка. После принятия соответствующих мер состояние дисциплины улучшилось, а стрельба прекратилась.

В нашей эскадрилье любителем подобрать что-либо из множества валявшихся на аэродроме предметов был пожилой, лет около пятидесяти, солдат, рядовой Филиппов. Авиаспециальности он не имел – занимался хозяйственными работами и нес караульную службу. Как-то рядом со стоянкой он увидел подметку, торчавшую из песка. Она его чем-то заинтересовала. Попытался вытащить, но она не поддавалась. Тогда он разрыхлил песок, рванул и наконец вытащил сапог вместе с оторванной ногой. Кто был тем несчастным, уже не узнаешь, но по всем признакам – наш.

Филиппов отнес ногу в лес и захоронил ее. Я был очевидцем и вдруг подумал: сколько же еще здесь покоится людей? Видно, слишком торопились наши аэродромные команды в подготовке летной полосы, не захоронив, как следовало бы, погибших. По всей вероятности, командование отвело ограниченное время на подготовку аэродрома. Наверняка его не хватило на захоронение и погибших танкистов, лежавших в подорвавшихся на минах танках. От всего этого на душе остался неприятный осадок. Испортилось настроение и у остальных ребят.

На фронте хорошее настроение появлялось, когда человек мог немного отдохнуть, получить нервную разгрузку. Это бывало, например, когда удавалось посмотреть хороший фильм или выступление хороших артистов, но это бывало крайне редко. Как-то один из политработников сообщил: «Сегодня вечером приедут московские артисты, среди которых будет Рина Зеленая, та самая, которая хорошо известна по многим кинофильмам». К концерту мы стали готовиться заранее. Пораньше поужинали, привели себя в порядок.

Вынашивали планы, как бы поближе пристроиться к сцене. Незадолго до наступления сумерек поставили задом друг к другу две «полуторки», накрыли чехлами кузова, и сцена готова. Открытый театр мгновенно заполнился зрителями. Появились артисты, в числе которых находилась и Рина Зеленая. Не помню, в каком она была платье, но очень хорошо запомнил ее белые туфли на английском каблуке. Появился конферансье, начал что-то говорить, и в этот момент послышался гул самолетов. Наступила пауза. Из-за леса над северной границей аэродрома показалось несколько немецких бомбардировщиков, летевших в восточном направлении.

Появление непрошеных гостей вызвало панический страх у артистов. Они стали прыгать с машин и прятаться в близлежащие щели. Самолеты пролетели мимо, не делая попыток отбомбиться. Мы, зрители, остались на местах, так как видели, что бомбить они будут не нас, а какой-то объект в глубоком тылу, и терпеливо ждали возвращения на сцену артистов. Наступила ночь, а их все нет. Так мы их и не дождались. Утром на месте, где стояли машины, нашли белый каблучок, потерянный Риной Зеленой. То, что он был именно ее, сомнений не вызывало – только она была в таких туфельках. Наши надежды, что артисты выступят на следующий день, не оправдались. После неудавшегося концерта они поужинали и уехали. И когда мы потом вспоминали об их приезде, то всегда кто-нибудь пускал остроту по поводу каблучка.