Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

• Название: Ибн Сина Авиценна
• Автор: Людмила Салдадзе
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Через документы, легенды, древние рукописи, а также сюжет (1930-й год. Бухарский эмират судит Ибн Сину) рассказывается о трагической скитальческой жизни великого философа, ученого, врача и поэта Ибн Сины (Авиценны). Также в конце книги находятся иллюстрации.

---

И так же просто изложил для народа «Канон» стихотворными поэмами.

Последние философские работы Ибн Сины, конечно, еще не решенный вопрос. Такое впечатление, будто вырвался наружу мощный огонь, всю жизнь скрываемый в душе.

Буря спорое, вызванная книгой «Указания и наставления» еще в XI веке, продолжается до сих пор. Усугубляется проблема и тем, что книга Ибн Сины «Восточная философия», написанная после хамаданских трактатов, погибла в числе личных его книг при налете на Исфахан Масуда, сына Махмуда. Погибла и 20-томная «Книга справедливости», в которой как раз и показал Ибн Сина свое истинное лицо, как считали мусульманские философы, близкие ко времени его жизни. Сохранился отрывок письма Ибн Сины к одному ученому, где есть такие слова: «Я написал книгу под названием „Инсаф“ (Справедливость). В этой книге я разделил ученых на две группы: восточных и западных. Эти восточные и западные спорят между собой. В каждом споре я обнаруживаю их противоречия, после чего указываю на справедливый путь решения данного вопроса. Эта книга содержит приблизительно 28 тысяч проблем».

«Но в тот день, когда султан Масуд вступил в Исфахан, — пишет Джузджани, — его воины разграбили дон шейха, где находилась эта книга, и не осталось от нее следа». Средневековые историки Байхаки и Ибн-ал-Асир проследили судьбу книги. Рок выстрелил в нее дважды… Первый раз, когда разгромил дом Ибн Сины Масуд. Второй — через сто лет с лишним, в 1151 году, когда гурид Хусайн Джахансуз налетел на Газну и сжег ее. Сгорели книги Ибн Сины… То, что осталось от «Книги справедливости», от всех ее 20 томов, собрал и издал в 1947 году египетский ученый Абдуррахман Бадави.

Кто же такие западные философы и восточные? Современные версии:

1. Восточные — сам Ибн Сина и философы Средней Азии и Хорасана — нового культурного центра, использующие и древние философские традиции своего народа.

Западные — философы Багдада (столицы халифата) — старого культурного центра.

2. Суфийская трактовка: Запад — это мир тела, материи. Восток — мир духа, духовности. Тогда «Восточная философия» может быть переведена и как «Философия озарения», а Ибн Сина в таком случае является последователем суфизма. Советские ученые придерживаются первой версии.

Восстанавливать погибшие в Исфахане в 1032 Году книги: 20-томную «Книгу справедливости», «Восточную философию» и другие у Ибн Сины уже не было сил. Это случилось за пять лет до смерти… За год до смерти он надпишет «Указания и наставления», как тайную свою книгу, которой очень гордился и которой очень дорожил.

Китайцы сказали бы: Ибн Сина — Дракон, то есть сама Непостижимость. Убить Дракона нельзя. От горя он расцветает.

Тадж аль-мульк совсем сбился с ног, разыскивая Ибн Сину по всему Хамадану. И наконец, ищейки разнюхали Ибн Сина прячется в доме известного всем алида. В таком доме брать Абу Али нельзя. Стали ждать, когда он сам по каким-либо делам выйдет Из дома.

И все же ищейки упустили Ибн Сину. Переодевшись суфиями, он, его брат и Джузджани ушли из Хамадана и направились в Исфахан, По дороге в этот новый город Ибн Сина писал трактат «О судьбе», начатый еще в тюрьме.

А Фирдоуси в это время перпендикулярно пересекал путь Ибн Сины, пробираясь из Багдада на родину, в Туе. Их пути встретились в Боруджерде. Фирдоуси 87 лет. Махмуд просил несколько раз халифа отдать ему старого поэта, но халиф отказал. Фирдоуси решил не искушать судьбу. И вот он спешит на родину, домой, к могиле сына. Только бы не умереть в пути!

Из Боруджерда дороги Ибн Сины и Фирдоуси идут вместе на юго-восток в Исфахан. Б Исфахане Ахмад ибн Мухаммад, владелец ханаки Хан-Леджана, как хранит в своих преданиях народ, прячет Фирдоуси у Себя, пока старик Не наберется сил, И вот снова он На дороге, спешит обогнать свою смерть, А Беруни в это время пересекает с Махмудом Гиндукуш по Хайберскому проходу и выходит к Инду. Сердце его сжимается от радости, что видит он Индию, страну, о которой давно задумал написать книгу.

Исфахан, Что-то ждет его здесь, Ибн Сину?!

У ворот встречают друзья, почитатели и Масуми, выехавший сюда раньше, чтобы купить и устроить учителю дом.

Эмир Ала ад-давля прислал приближенных с подарками и верховыми лошадьми.

«Вот я и пришел к смерти, — думает Ибн Сина. — К естественной смерти, ибо смотрю на людей, как деревья на них смотрят. Или горы… Не участвую в милых человеческих заботах, в их радости, любви.

И теперь вам меня не убить: для живых я — мертвый. Для Истины же — живой».

Так же могли сказать о себе в эту минуту Фирдоуси и Беруни…

XIV «Душа человека слаба, но по некоторым действиям похожа на Мировую душу»[219]

Эмир Алим-хан чуть кивнул головой, властно смазывая вытаращенные на него удивленные глаза слуги-старика, а затем и его самого, выскочившего мышью во двор, и лег на теплое его место рядом с сыном. В нос ударил незнакомый запах яблоневой коры. Замерев, эмир стал жадно впитывать в себя неожиданно открывшуюся ему красоту: черные стрелочки ресниц, чуть подрагивают Я голубые тени у глаз, прядь смоляных волос, кольцом упавшую на бледный мрамор щеки. И вдруг задохнулся от любви к сыну, от чувства вины перед ним, от страшной мысли: разве может человек управлять народом если не знает, как пахнет его сын?! И заплакал, зажав рот рукою, унизанной перстнями, И весенние луга вошли в измученную душу… Он снял кольца с руки, погладил сына, «Возьму его, уйду высоко в горы и буду там жить пастухом. Разве это не счастье?»

Мальчик проснулся. Увидев эмира, шарахнулся к стене.

— Сынок… — прошептал Алим-хан. — Я… я… Помоги мне. Я пришел посоветоваться с тобой.

Мальчик затравленно сторожил малейшее движение эмира. — Вот… Посмотри! — эмир разложил на ковре кольца в одну линию, — это Турецкий вал. За ним — Врангель, А вот тут — Фрунзе укрепился несколько дней назад на левом берегу Днепра. Взял Каховку. Это здесь. Создал плацдарм, И усиленно наращивает его. Значит, готовит наступление, А мы вот тут. Видишь, как далеко. Пойдет ли он сейчас на нас, как ты думаешь? Или сначала Врангеля будет бить?

Мальчик молчал.

— Я три дня уже хожу — думаю… Англичанин этот и русские смеются. Говорят: надо быть дураком, чтобы броситься от Каховки на Бухару…

— Я бы бросился! — вдруг сказал со взрослой ненавистью мальчик и так посмотрел на эмира, что эмир молча встал и ушел.

Сегодня утром на всенародной молитве в мечети Калин Гийас-махдум, самый ученый богослов Бухары, обладающий степенью а'лам, дал фетву — одобрение на смертный приговор крестьянину Али.

Народ разошелся.

Бурханиддин-махдум ехал задумчиво на коне по главной улице Бухары и вспомнил, как мальчишкой привел в дом нищего старика, стал кормить его халвой, изюмом, конфетами, печеньем, А отец пришел и выгнал старика, Бурханиддина же сильно избил. «Пожалуй, минуты со стариком и были единственными светлыми минутами в моей жизни…» — подумал судья и горько улыбнулся.

Гийаса-махдума, оказывается, вытащили из глубокого потайного подвала, куда он залез и месяц назад и никак не хотел вылезать. Обросший, перемазанный землей и сажей, он спросил:

— Что? Уже?!

— О чем вы, уважаемый?

— Пришли?

Кто?

— Большевики, «Неужели Гийяс-махдум я вправду святой?! Еще когда прозрел то, о чем сейчас все думают: кто со страхом, кто с надеждой. И, произнося фетву, он засмеялся и сказал: „А теперь очередь за нами…“

Бурханиддин круто развернул коня и направился в Арк, Али удивленно встал, увидев перед собой главного судью.

— Не входите, — сказал он. — Клещи., О приговоре я знаю.

Бурханиддин смотрел в лицо Али, не в силах отнести глаз. Ему показалось, это не крестьянин, а Ибн Сина стоит — такой свет был в лице Али, и этот свет пружинил, не давал и шага ступить навстречу ему. Бурханиддин сел там, где стоял, на солому.

— А капля, — начал он говорить, — разве может она стать Океаном? Разве может человек считать себя богом? — Я тоже об этом думал.

Ну и?..

Капля и Океан — они… как бы это сказать… не равны, конечно. Но все же это одно и то же.

— Как?

— Ну, капля — вода. И Океан — вода.

Ты хочешь сказать: у бога и человека одна природа?

— Не знаю я этого. Но человек — это… блудный сын, что ли, бог. Вернуться он должен. Вырасти до Отца.

— А наш век, что это такое? — спросил крестьянина судья.

— Похороны бога. Самоубийство человека.

— Не понял.

— Души мало. Вещей много. Вы могущественнее стали — пушки теперь у вас, телеграф, дружба с англичанами железная дорога, — но счастья вам от этого не прибавилось.

— А ты… счастлив?

— Крестьянин есть крестьянин.

— То есть?

— Мы переживаем всегда одно и то же. Века, как тучи проходят над нами, не касаясь нас.

— Что же вы переживаете?

— А что и вся природа — взойдет жизнь или нет.