Владимир Санин - Старые друзья

• Название: Старые друзья
• Автор: Владимир Санин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-01094-9

Романтическая и в то же время остросоциальная повесть о доброте и человеческом достоинстве, о верности в дружбе и любви, о сложных и порой драматических ситуациях современной жизни.

---

придется разрабатывать версию покойного Захара, да будет земля ему утыкана гвоздями… Процедура, ребята, предстоит неприятная. Много я видывал в жизни всякой мрази, работа такая, но как-то не приходилось сталкиваться, чтоб доносили без всяких на то причин. Чаще всего — что? Ненависть, зависть, ревность, желание выслужиться, доказать свой патриотический настрой… Какая-нибудь причина, иногда совсем малозначительная, но была. Поэтому прямо, в лоб, вопрос: кто из нас питал столь недобрые чувства к Андрюшке, что погубил его доносом? Кто завидовал, кто ревновал, кто хотел выслужиться? Повторяю: процедура до крайности неприятная, но необходимая. Настаиваю на одном: друг друга не щадить, кто чего не вспомнит — припомним за него. И — никаких эмоций, только факты, без лермонтовского «холодного рассудка» мы ничего не выясним.

— Господи, — жалобно произнесла Елизавета Львовна, — как это жестоко…

— Все готовы? — спросил Костя. — Предлагаю начать с меня. В восьмом классе был с Андрюшкой на ножах, ревновал к Кате. Из-за этого дрался с Гришей, потом примирился с обоими, но червячок остался. Поэтому не пошел вместе с Гришей, Андрюшкой и Васей на фронт,

пробился самостоятельно. Сразу после войны удачно женился, дружба возобновилась, без всяких червячков. Судите сами, был ли у меня повод писать донос.

— Ты стал служить в органах, — напомнил Володька. — По вашим писаным или неписаным правилам ты был обязан доложить об идеологически вредной болтовне.

— Отчасти верно, — согласился Костя. — Отчасти — потому, что милиция и госбезопасность все-таки не одно и то же. Мы их не очень любим — и за то, что их куда лучше обеспечивают, и за чванливую самоуверенность, и за то, что мы занимаемся черной работой, а они обычно в перчатках… Я, конечно, имею в виду внутренние дела, а не Зорге, Абеля и подобных им уважаемых людей. Лично я по своей охоте на контакт с госбезопасностью никогда не выходил. Но вы имеете полное право не верить мне на слово.

— Ты уверен, что тогда, после войны, перестал любить Катю? — спросил Вася.

— Нет, — прямо ответил Костя, — я в этом уверен не был. Наверное, я и тогда ее любил, я и сейчас ее вспоминаю…

— Как видите, повод у Кости имелся, — сказал я. — Но донос написал не он.

— Эмоции или факты? — спросил Володька.

— Факты. Он здорово перепил, мы боялись его выпустить — он был в форме и при оружии. Под утро мы уложили его спать, а потом я проводил его в Химки, на электричку — его мать тогда жила в Фирсановке.

— Алиби, — согласился Вася. — Костя, у меня тоже был повод. Ребята, кто знает, не последний ли это наш разговор, давайте в открытую. Вы все знаете, я любил Птичку, Андрюшка дважды ее отбил, в школе и на фронте. Не скрою, я сильно переживал. А потом, после войны он ее оставил, когда вернулась Катя. Прости, Птичка, дело интимное, ты продолжала его любить и мне отказала. Вскоре я женился на Гале, и лишь тогда обида стала утихать… В отличие от Кости, алиби у меня нет — я ушел домой часа в три ночи, разболелась голова.

— Ты можешь доказать, что ушел сразу домой, а не к Лыкову? — спросил Костя.

— Нет, не могу, — подумав, ответил Вася. — Разве что… Катя спросила, нет ли у меня уксуса для пельменей, и пошла со мной. Я разбудил мать, она нашла уксус, и я проводил Катю обратно. Потом вернулся и улегся спать, но доказать этого не могу, мать давно умерла, других свидетелей нет.

— Вася, — волнуясь, сказала Птичка, — ты тоже меня извини… Ты сказал, что потом, после Гали, обида стала утихать… Ты не испытывал неприязни к Андрюшке?

— Нет, не испытывал, — сказал Вася. — Гришу я всегда любил больше, но и Андрюшку тоже, хотя порой завидовал его счастливому характеру, тому, что к нему все тянулись, да и его литературному дару — ведь мы все верили, что он станет писателем.

— Есть еще один факт, который против тебя, — сказал Костя. — Ты стал быстро делать карьеру, хотя мы знали, что никакой мохнатой руки у тебя не было. Госбезопасность частенько помогала полезным людям. Так что ты, Вася, остаешься подозреваемым… Твоя очередь, Птичка. Вы с Андрюшкой несколько лет любили друг друга. Он тебе изменил. Я знаю много случаев, когда

женщины мстили за измену, и очень жестоко, женщины, как правило, измен не прощают. Ты простила?

— Очень трудный вопрос, — ответила Птичка. — Не знаю…

— Ты продолжала любить его до конца?

— Да.

— Ты надеялась, что он вернется к тебе?

— Я бы его не приняла… Особенно после рождения Тонечки.

— Тогда скажи: что ты делала после того, как проводила домой Елизавету Львовну?

— Я ушла к себе.

— Со мной, — добавил я. — Птичка ушла с Елизаветой Львовной в плохом настроении, а когда у нее плохое настроение, то и у меня тоже. Я стоял у барака и ждал. Когда у Елизаветы Львовны погас свет, вышла Птичка. Она долго плакала, я утешал ее и проводил домой. Она легла, я дождался, пока она уснула, и ушел.

— Птичка, когда ты покинула Елизавету Львовну, ты на минуту, на полминуты не заходила к Лыкову? — спросил Костя.

Птичку передернуло.

— Я всегда испытывала к нему стойкое отвращение.

— Это не ответ, — сказал Костя. — Но я думаю, хотя это и эмоции, что ты не заходила, однако, возможно, к этому придется вернуться. Гриша, а ведь тебя долго не было. Мы еще не успели как следует надраться, ждали тебя. После того, как ты проводил Птичку, ты не заходил к Лыкову, Гриша? Или до того, как проводил?

— Нет, — ответил я. — Но доказательств у меня нет.

— У меня они есть, — сказала Елизавета Львовна. — Я видела, что Гриша ходит под дождем, хотела

его позвать, но Игорь и Юрик спали, Птичка плакала, я не позвала… не позвала… И потом в барак никто не заходил, никаких шагов… никаких…

Я неотрывно смотрел на Елизавету Львовну. Лицо ее исказилось, она провела рукой по лбу, будто что-то вспоминая… В ясновидцах я никогда не числился, но у меня вдруг возникло и стало бурно нарастать предчувствие того, что весь предыдущий разговор был абсолютно лишним и круг сузился до предела. Даже не предчувствие, а пока что ничем не обоснованная уверенность, что в этом кругу остаются два человека, Елизавета Львовна и Мишка. Наверно, в минуты высшего нервного напряжения в мозгу происходят какие-то явления, которые в обиходе и называются ясновидением; я уже был уверен, что между Елизаветой Львовной и Мишкой протянута какая-то ниточка. Какие-то слова Елизаветы Львовны… какие-то недавние разговоры с Мишкой… Почему он сидит, как воды в рот набравши, с мрачнейшим лицом и опущенными вниз глазами? Почему он вздрогнул, когда Елизавета Львовна стала про меня рассказывать?

И вдруг меня озарило — будто луч прожектора выхватил из темноты наш тогдашний праздничный стол, и я увидел всех, кто за ним сидел.

С этого мгновения я понял все. И весь дальнейший разговор воспринимал уже механически.

КОСТЯ. Володя, мы знаем, при каких обстоятельствах ты потерял руку. Скажи, ты действительно примирился с Андрюшкой?

ВОЛОДЬКА. Не до конца… Все-таки, ребята, где-то заноза сидела. Головой понимал и простил, а пустой рукав то и дело напоминал.

КОСТЯ. Когда ты ушел домой?

ВОЛОДЬКА. Можно ответить по-другому? Я и не знал тогда, кто такой Лыков, ребята мне о нем никогда не рассказывали.

КОСТЯ. Допустим, что не знал. Так когда же ты ушел домой?

ВОЛОДЬКА. Тьфу ты, дьявол, даже не помню, принял я хорошо… Может, кто меня провожал?

НАТАША (ворчливо). Не тебя, а ты меня провожал! Хорош гусь, в автобусе тебя развезло, со стыда готова была сгореть. И не бросать же на улице, домой привезла, змеи соседки потом Сереже накапали, что я с чужим мужиком связалась.

СЕРЕГА. Точно, накапали, брал за воздухопровод.

НАТАША (покорно). Брал… Господи!

Елизавете Львовне стало плохо. Над ней захлопотали Птичка и Наташа, с помощью Васи и Кости отнесли на веранду, уложили на тахту… Дальше — по памяти, пленка кончилась.

— Зря ты, Гришка, затеял эту бузу, — буркнул Володька, — попал пальцем в небо…

Он еще что-то говорил, потом вернулись Вася, Костя и Птичка, тоже что-то говорили, кажется, что ничего страшного, простой обморок, но я их не слушал.

— Костя, — сказал я, — дай слово.

— Валяй, — устало разрешил Костя.

— Память, ребята, у нас дырявая, стариковская… Вот Елизавета Львовна постарше нас, но вспомнила, а мы бродим вокруг до около… Мишка, ты ведь тоже вспомнил, а, друг?

Мишка стал очень бледен.

— Мишка, — продолжал я, — или я последний кретин, или ты сейчас же, сию минуту что-то нам расскажешь. Ты ведь не предавал Андрюшку?

— Нет.

— Знаю, что не ты. Но донос был?

— Был, — коротко ответил Мишка.

Все вскочили.

— Был, — повторил бледный Мишка.

— Ты в этом уверен? — не скрывая волнения, спросил Костя.

— Да, — ответил Мишка. — Я его видел.

Я-то уже знал, чей донос, но остальные еще не догадывались.