Герман Дробиз - Последняя пуля

• Название: Последняя пуля
• Автор: Герман Дробиз
• Издательство: Уральский следопыт
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993

---

Герман Дробиз Последняя пуля Рассказ

Голова к голове, тело к телу — плотным строем, как солдаты в каре, стоим в коробочке. Заботливо упакованы нежными девичьими реками. Куда нас направляют, не знаем. Но чувствуем подъем, желание выполнить долг. Никто не объяснял нам, в чем он состоит — он рождается в нас, едва выскакиваем из отливочной машины, еще мгновение назад бывшие каплями расплавленного свинца.

Приятное ощущение, когда тебе горячо; как эго бывает с первыми ощущениями новорожденного, оно глубоко запечатлевается и становится на всю жизнь постоянной потребностью, то есть мечтой.

Коробочка к коробочке нас укладывают в ящик. Прикосновение теплых пальцев через картонную стенку… Возникло… Исчезло… Хлоп-хлоп-хлоп! Я шик заколочен. Вздрогнуло днище… Поехали. Еще много раз будет замирать и вздрагивать наш крепкий надежный ящик, наша славная казарма. Остается только воображать, как нас перегружают из кузова грузовика в чрево товарного вагона и везут, везут, везут в дальние дали — надо думать, в другую страну. О, даже когда ничего не видно, путешествие прекрасно — оно приближает нас к выполнению долга. Дремлем под стук колес. В снах я снова становлюсь горячей и куда-то лечу, неотвратимо приближаясь к заветному, искомому…

Я — пуля. Калибр семь целых, шестьдесят две сотых, вес восемь и девять десятых грамма. Из остальных анкетных данных главное — отношение к воинской повинности. Я — военнообязанная, чего и вам желаю. Убеждена: воинская повинность должна распространяться на все организмы, предметы и устройства.

Военнообязан весь материальный мир. Возьмем такого незамысловатую вещицу как складной стул. Если в нем развалился дачник и, посасывая курительную трубку, любуется дубовой рощицей и красками заката на черепичных крышах, — трудно представить себе положительное отношение складного стула к воинской повинности. Но если на нем сидит офицер, распоряжающийся в данную минуту важной боевой операцией?.. Казалось бы, трюизм. Но я хочу подчеркнуть: военнообязанными должны чувствовать себя все. Только так может быть обеспечено правильное мировоззрение в современном нам мире, где военные действия — последний аргумент в любом споре.

Несколько слов о моем моральном облике. Говорят, что пуля любит убивать, что у нас особое, приязненное отношение к смерти. Это неправда! Мы любим жизнь; выпущенные из ружейных, автоматных или пулеметных стволов, мы хотели бы лететь вечно; и когда встречаем преграду — это трагедия, распад личности, катастрофа. Мы убиваем не от абстрактного желания и не от садистской тяги к убийству, нет. Когда понимаешь, что тебя затормозили серьезно я навсегда, что полет прекратился, ненависть захлестывает душу, и начинаешь мстить. В этом смысле мы с одинаковым чувством убиваем человека, остановившего наш полет грудью, и, допустим, стену, сделавшую то же самое кирпичами. Ну и, кроме того, напомню: мы сознаем наш долг.

Нас привезли. Склад. Покой, тишина. Текут дни. Раздражает безделье.

Неподвижность все тягостнее.

И однажды…

Скрип раскрываемых ворот… Наш ящик подымают, выносят… Рев автомобильного мотора, немилосердная тряска… Приехали. Ящик вытаскивают и швыряют. Он глухо ударяется о землю. Слышен треск раздираемой оболочки. Я лежу в верхнем ряду. Толчок — взяли соседнюю коробочку. Не исключено, что следующая очередь наша. С огромным любопытством прислушиваюсь: что здесь происходит? Слышу: топот ног, окрики, лязганье металла. Отрывистая команда: «Огонь!»

Залп! Его звук пронзает меня сладкой болью и завистью к подругам, ощутившим в этот миг, что такое полет; догадываюсь: им сейчас горячо, славно, как в первую минуту рождения.

Крики, короткие стоны. Пауза. Два одиночных выстрела.

Снова пауза. Отдаленные голоса грубо подгоняют кого-то.

Сильные пальцы крепко обхватывают нашу коробочку… А-ах!!! Нас распахнули! Успеваю увидеть: широкая поляна, залитая солнцем. Сочная зелень листвы. Поодаль, забросив ногу на ногу, сидит офицер. На нем красивая серая форма, изящная черная нашивка на рукаве. Фуражка с высокой тульей. Он похлопывает стеком по сверкающим голенищам сапог. Отдает короткие спокойные распоряжения. Солдаты в такой же серой форме, только более скромной, энергично взаимодействуют с группой мужчин весьма утомленного вида. Общая веревка, которой они связаны, едва помогает им удерживаться в шеренге…

Дальше не вижу: пальцы выхватывают меня из коробочки. Щелк-щелк — и я в тесноте механизма. Приятно пахнет смазкой. Что-то сильное, тугое вталкивает меня еще глубже. Ощущение долга растет. Все вместе — я, механизм, его прочные стенки, умное устройство, дославшее меня в патронник — мы едины по отношению к чему-то очень важному! Мы сильны этим единством а горды им. А если вспомнить о тех замечательных людях, что придумали меня и сконструировали многозарядный автомат, и о тех, чьи старательные руки добыв? — ли свинец, изготавливали станки, строили ружейные заводы, и о тех, кто учил солдат быстро и правильно пользоваться мною; если вообразить себе этот обширный круг людей и вещей, имена которых — человечество и мир… О!

Подумать только: не кто-нибудь, а именно я отправлюсь гонцом, вестником этой мощи, ее полномочным представителем, и мой полет станет торжественным финалом, последним этапом во всей этой согласованной деятельности! Мысленным взором я окидываю пространства и времена, становища народов и глубины эпох.

Я вижу гениальных выдумщиков, творцов пороха. Остроумных механиков и изобретателей. Вижу гигантские заводы. Толпы инженеров. Армады рабочих.

Нянечек вижу, неусыпно бодрствующих в родильных домах, в заботе, чтобы мои будущие создатели благополучно появлялись на свет во все большем количестве.

Вижу поля, тучные хлеба, трудолюбивых крестьян — надо кормить моих будущих создателей, и хорошо, сытно кормить. Легионы учителей усаживают их за парты, преподают им родной язык и элементарный счет, чтобы позже перейти к законам плавления металлов, кинематике, баллистике, газодинамике, ко всему грандиозному своду знаний и умений, без которых я не могла быть создана…

Поистине, среди миллиардов людей нет ни одною кто не имел бы ко мне никакого отношения. Кто может поспорить со мной в этом? Солнце? Но и оно не согревает одновременно всех. Господь Бог! По у людей нет одного бога. Я — солнце, согревающее всех сразу. Я — Бог, в которого верят сразу все!

Все плюс я — и против нас некто на траектории моего будущего полета. Я ему не завидую. Еще не испытываю ненависти, но уже не завидую… Ствол пока направлен в землю. Я смотрю через длинный тоннель, по стенкам которого красиво навиваются спиральные борозды. Вижу упругие травинки. Букашка переползает со стебля на стебель. Червячок пробурил влажную почву и вертит головкой. Пробежал муравей. Крошечные следы его лапок. Все это любопытно, но где небо? Даше взглянуть на небо!

И вот команда!

— В ружье!

Ствол качнулся и замер. Картина изменилась. Неба по-прежнему не видно, но возникло нечто не менее интересное: преграда, о которую я разобьюсь. Я вижу свою смерть. Кто никогда не сидел в тесном патроннике, у истока ствола, в последние секунды перед выстрелом, не поймет, какая это смесь восторга и отчаяния. Сейчас начнется полет, будет движение, скорость, станет радостно я горячо. Но в эти секунды, когда, находясь а полной неподвижности, видишь размеры оставшейся жизни, видишь место, где погибнешь… этому не подобрать слов.

Моя преграда прикрыта грязной и изношенной тканью. Трудно определить, гимнастерка ли что или обыкновенная рубашка. Через отверстие ствола не разглядеть ни фигуры, ни липа. Я еще не знаю, стар он или молод.

Тишина словно бы сгустилась. Догадываюсь: офицер привстал со складного стула и поднял руку жестом, требующим внимания. Сейчас прозвучит одно короткое слово и…

Но вместо этого разносится вопль. Яростный, хриплый. Это моя преграда посылает проклятия. Ридом кто-то рыдает. Перекрывая эти глупые звуки, не имеющие никакого значения для того, что сейчас произойдет, — наконец раздается:

— Огонь!

Страшная — еще более могучая, чем мне представлялось, — сила ударяет меня, извините, по заднице! Расширенным от восторга взглядом лечу по спиральным бороздам, они врезаются мне в бока, заворачивают… Оборот… второй… третий… Скорость растет фантастически… Мелькает дульный срез, и я выскакиваю на волю.

Полет хорош в любом виде, не правда ли? Но я еще и вращаюсь! Восемьсот сорок метров в секунду и тысяча двести оборотов в минуту, но сами по себе эти данные не выражают ничего. Небо и солнце, лесная опушка, горы вдали, цветущая поляна, снова небо и солнце летят на карусели… А впереди, Молодой он или старый, так и не разберешь: лицо в грязи и подтеках крови. Глаза уставились в ствол. Его реакции недостает, чтобы понять, что я уже появилась и приближаюсь. В его ушах звучит грохот выстрела. Вспышка пламени — максимум того, что ему успело прислать зрение. Но он, видимо, еще надеется на чудо: разглядеть, как из маленькой дырочки выпрыгиваю я — ладненькое свинцовое тельце — и устремляюсь к нему. А я — ха-ха! — давно вылетела и успешно преодолеваю расстояние между стволом и пыльной измятой тканью, в которой по-прежнему нелегко угадать военную либо штатскую принадлежность. Мне радостно и горячо, как в самом раннем детстве. Полет возбуждает фантазию, мечтательность, хочется петь, декламировать…