Всеволод Овчинников - Размышления странника (сборник)

• Название: Размышления странника (сборник)
• Автор: Всеволод Овчинников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-4046

Книга «Размышления странника» — это сборник рассказов автора о разных странах: Китае, Японии и других, которые в течение пяти лет выходили под рубрикой «Час с Овчинниковым» в «Российской Неделе». Увлекательные повествования о нелегкой, но счастливой судьбе нашего журналиста-международника.

Отношение к своему делу, как к призванию, осознание своей ответственности перед читателями, помогло автору показать зарубежные страны без предвзятости и идеологических шор.

По мнению автора «набирающий силу процесс глобализации обостряет проблему сохранения национальной самобытности, при котором культура каждого народа сохраняет собственное неповторимое звучание, словно музыкальный инструмент в гармонично слаженном оркестре».

Иллюстрацией этой мысли автора может служить содержание данного сборника.

---

Старое здание Пекинского вокзала находилось напротив южных городских ворот, за которыми расположены площадь Тяньаньмэнь и императорский дворец. Не меньше, чем древние постройки, меня удивили потоки велосипедистов и рикш при полном отсутствии других видов транспорта.

Корпункт «Правды» помещался возле главной торговой улицы Ванфуцзин, в переулке с поэтическим названием «Колодец сладкой воды». Это был типичный пекинский сыхэюань, то есть четыре одноэтажных флигеля, обрамляющих квадратный дворик. Красные переплеты окон, оклеенных бумагой, земляные полы, застланные циновками. «Буржуйки» — чтобы греть воду для ванны и отапливать помещение зимой. Даже в сравнении с московской коммуналкой бытовые условия, мягко говоря, не впечатляли.

Рукопожатие Мао Цзэдуна

В 50-х годах в Пекине были аккредитованы двенадцать иностранных послов и пятнадцать зарубежных журналистов. Поэтому нас наряду с дипломатами приглашали на все государственные банкеты. Мы сидели буквально в нескольких метрах от главного стола, где Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай чокались с Неру или Сукарно, с Ким Ир Сеном или Хо Ши Мином.

Премьер Чжоу Эньлай часто подходил к нашему столу и, зная, что я китаист, заговаривал со мной. К примеру, заметив мое пристрастие к акульим плавникам, советовал есть это блюдо, когда я буду в его возрасте. (Оказалось, что акульи плавники полезны для пожилых мужчин, ибо повышают мужскую потенцию.)

Именно Чжоу Эньлай дал мне китайское имя О Фучин (три выбранных им иероглифа буквально означают «министр европейского счастья»).

В 1956 году в Пекине открылся Восьмой съезд КПК. Прилетела советская делегация. И мне надо было ежедневно давать подробные отчеты о всех заседаниях. В завершающий день съезда в комнату иностранных журналистов неожиданно вошел Мао Цзэдун и спросил: «Кто тут из „Правды“?» Дрожащим голосом я назвал себя и удостоился личного рукопожатия великого кормчего: «Потрудился так потрудился! Освещал съезд хорошо!»

После этих слов Председателя Мао моя жизнь круто изменилась. Вместо фанзы с земляными полами и дымными «буржуйками» корпункт переселили в современную квартиру с центральным отоплением. А при поездках по стране мне уже не требовалось согласовывать их с отделом печати МИДа КНР.

Председатель Мао запомнился мне необычайно высоким для китайца ростом и устремленным куда-то вдаль взглядом. Когда же меня познакомили с генеральным секретарем партии Дэн Сяопином, меня, напротив, поразил его малый рост. Ведь одно дело — когда видишь человека в президиуме, а другое дело — когда сталкиваешься с ним лицом к лицу. Партийная кличка генсека Сяопин, «маленькая бутылка», воспринималась в Китае как метафора. «Маленькая бутылка» — это пузырек самогона, который нельзя завалить набок, ибо он тут же вновь принимает вертикальное положение. Как Дэн Сяопин, которого трижды сбрасывали с вершины пирамиды власти, но он вновь на нее возвращался.

Роковое купание лидеров

Первая трещина в китайско-советских отношениях появилась после XX съезда КПСС. По мнению Мао Цзэдуна, Хрущев был не вправе выступать с резкой критикой Сталина, не посоветовавшись с международным коммунистическим движением.

После успешного завершения первой пятилетки, которая осуществлялась на основе советского опыта и при содействии наших специалистов, «великий кормчий» прибег к авантюристической тактике «большого скачка». (Тогдашний лозунг: «Три года горького труда — десять тысяч лет счастья».) Крестьян в коммунах заставили не только коллективно трудиться, но и есть из общего котла.

Под лозунгом «Обгоним Англию!» стали варить сталь чуть ли не в каждом дворе. А я с китайскими коллегами неделю таскал на коромысле корзины с землей, помогая строить близ Пекина Шисаньлинское водохранилище. «Прыжок в коммунизм» закончился бедствием для страны и народа.

Причину провала стали искать в международной обстановке, точнее — в «ревизионистской» политике Москвы. В Пекине словно забыли, что именно Чжоу Эньлай и Неру в свое время провозгласили пять принципов мирного сосуществования, сделали их политической платформой неприсоединившихся стран. Китайское руководство стало обвинять Хрущева за его стремление снизить накал холодной войны, сделать мирное сосуществование стержнем внешней политики социалистических государств.

Самая драматическая коллизия возникла в связи с этим накануне десятилетия КНР. В сентябре 1959 года Хрущев должен был совершить эпохальную поездку по Соединенным Штатам. А к 1 октября прямо оттуда прилететь на празднование в Пекин. Меня включили в рабочую группу по составлению его речи на юбилейной сессии Всекитайского собрания народных представителей.

Незадолго до визита Никиты Сергеевича за океан на китайско-индийской границе вспыхнули вооруженные столкновения. Дабы оградить советского лидера от нежелательных расспросов, было опубликовано Заявление ТАСС. В нем выражались сожаление по поводу конфликта и надежда, что стороны решат спор за столом переговоров. Такая позиция Москвы вызвала негодование в Пекине. Как, мол, можно ставить на одну доску братскую страну социализма и капиталистическое государство!

И вот в самый разгар пресловутых «десяти дней, которые потрясли Америку», китайское руководство неожиданно перенесло начало юбилейных торжеств с 1 октября на 26 сентября. Это поставило Хрущева перед нелегким выбором: либо скомкать свой американский визит, либо поручить выступить на юбилее КНР кому-то другому. Он предпочел второе. Доклад, над которым мы трудились, зачитал Суслов. Хрущев же прилетел лишь 30 сентября. На другой день демонстранты все-таки увидели его на трибуне ворот Тяньаньмэнь.

После праздничных торжеств Мао пригласил советского гостя в свою резиденцию близ столицы. Там Хрущева ждал конфуз. Хозяин встретил его в бассейне и предложил присоединиться. Но беда была в том, что Никита Сергеевич не умел плавать. В своих черных сатиновых трусах до колен он, как и на отдыхе в Пицунде, мог зайти в воду лишь до пояса и несколько раз присесть, чтобы окунуться. Можно представить себе, как неуклюже выглядел гость на фоне хозяина, способного легко пересечь километровую ширь Янцзы. Хрущев был настолько взбешен, что в тот же вечер объявил нам: он отменяет подготовленную нами недельную поездку по Китаю и намерен немедленно возвращаться на Родину.

Думаю, что причинами размолвки между Пекином и Москвой, которая привела к тридцатилетней конфронтации и даже боям на острове Даманский, были не только идеологические разногласия, но и личная неприязнь двух лидеров. Это чувство у Хрущева усиливали воспоминания о своей беспомощной фигуре в длинных сатиновых трусах, когда он барахтался в бассейне рядом с великим кормчим.

«Подмосковные вечера» как гимн дружбы

Начав журналистскую карьеру в 50-х годах в Пекине, я чувствовал себя баловнем судьбы. Первые десять лет существования КНР прошли под девизом «Русский с китайцем — братья навек!». Это была тогда не только строка из песни. Дружба великих соседних народов не сводилась к официальным заявлениям и газетным передовицам. Она реально вошла в десятки тысяч человеческих судеб. Мне тогда выпало счастье воочию видеть, как 156 новостроек первой китайской пятилетки с помощью советских специалистов заложили фундамент индустриализации Поднебесной, без чего был бы невозможен ее нынешний стремительный взлет к мировому лидерству.

Вслед за этим в истории КНР наступил противоположный этап: два десятилетия хаоса и смуты — волюнтаризм «большого скачка», казарменный быт народных коммун, самосуды хунвейбинов и даже бои на острове Даманский. К счастью, я не был свидетелем бесчинств «культурной революции». Зато оказался причастным к тому, как после смерти Мао Цзэдуна Москва и Пекин начали делать осторожные шаги навстречу друг другу.

В 1984 году в КНР были приглашены председатель Общества советско-китайской дружбы академик Тихвинский и я, как его тогдашний заместитель. После четвертьвекового отсутствия мы, два профессиональных китаеведа, ехали в Китай, где уже пять лет шли реформы, словно на другую планету.

Запомнилась встреча в одном из рабочих клубов Пекина. После наших речей зазвучала песня «Подмосковные вечера». Весь зал дружно встал и подхватил любимую мелодию. Люди пели со слезами на глазах, словно торжественный гимн, искренне радуясь тому, что трагическая размолвка между Пекином и Москвой наконец-то уходит в прошлое, что можно, как прежде, открыто выражать дружеские чувства к братскому соседнему народу.

Эта незабываемая минута вновь встала у меня перед глазами в дни первого официального визита в Москву Председателя КНР Цзян Цзэминя. Во время приема в посольстве КНР он неожиданно взял на себя роль запевалы, чем, возможно, удивил некоторых членов дипломатического корпуса. Глава зарубежного государства дирижировал хором гостей, с энтузиазмом исполнивших те же «Подмосковные вечера». Причем китайцы явно были при этом активнее россиян. Оба эти случая считаю наиболее яркими эпизодами моей шестидесятилетней журналистской биографии.