Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле

• Название: Звездочет поневоле
• Автор: Оксана Бердочкина
• Жанр: Ужасы и Мистика

Роман «Звездочет поневоле» – это книга, повествующая о явственном «процессе» обратного, о явлении дьявола, основой которого послужило прошлое и настоящее. Авторами сего процесса выступают два мира, разделяющие пространство вселенной, что бьются за сильную душу главного героя – свидетеля от Бога. Подобная игра сродни шахматному бою, результат которого, как наказание философа – не изведан до поры. Сам же герой, казалось бы, жертва сложившихся обстоятельств, но балансирующий между неудобными ему мирами, являющийся наиважнейшим участником всего таинственного замысла.

Философичная истерика мыслей, выраженная в справедливых затмениях «свидетеля», как неделимые частицы между нелегкими диалогами «остальных» служит ключом к мистическому происхождению. Заточение перед действиями и волей, как оказывается, далеко не свободных современных людей.

---

Возле массивных рук Фотографа располагалась каменная пепельница, полная пепла и прочей сигаретной грязи. Не сводя взгляда с собеседника, Фотограф сбросил в мусорное ведро ее грязное содержимое, затем услужливо наклонился к Шуге, словно сказал всем телом: «Хочешь знать больше? Это предупреждение». Им придется преодолеть еще два этажа, без верхней одежды и взятых с собою вещей, прежде чем они скажут друг другу хотя бы слово. Немного потеснившись, они выйдут в морозы крыш, и перед ними расцветет вечерняя шумная улица, где сквозь режущую прозрачность окна, что расположено чуть ниже напротив, их так никто и не увидит.

Спустя часы все происшедшее напомнит Сахарному его же авторскую западню, в которой он однажды очутился из-за того, что решился запугать своего продажного адвоката. Как-то разъезжая с ним по городу в одном автомобиле, Шуга неожиданно для всех отмечал водителя по соседству, заведомо просчитывая тот факт, что автомобиль скроется за поворотом через секунду. И с улыбкой на лице здоровался с неизвестным в открытое окно, будто вдогонку, выкрикивая его предположительную криминальную кличку. После чего он делился вымышленными откровениями с адвокатом, рассказывая ему, насколько опасен его хороший знакомый и какие могут быть серьезные последствия, если случайно столкнуться с его жадным интересом. Убеждая противника, он подчеркивал тот факт, что все эти жестокие люди жуть как ему должны…

Шуга исчезнет еще до того, как задумается о волокнах мяса, он вообще будет думать о мясе где-то до семи вечера, а прежде на лице Фотографа вылезет его личная досада, он тоже задумается о том, что слишком много сказал, после данного Шуге адреса «У». «Если есть жизнь, то уже ничего и не надо», – мило как-то и в то же время сердито он окликнет навязчивых попрошаек, сбросив им скопившуюся мелочь. Как же быстро забывается то, о чем трудно думать. Мимо снежных горок, что по обочинам дорог, по колотому льду московских тротуарных путей, спешит зеленый пешеход, и уж фонари начинают зажигаться над всем происходящим, а он все без устали толкается. Он всегда знал, что честь города спрятана в залах суда и блестяще вымытых туалетах, но ему, как не совсем коренному, до сих пор непонятно, при чем тут наличие рекламных щитов и всевозможных забегаловок с надписями «дальневосточное» и отчего-то с берегов некубинской Кубы. Хотя к весне, когда талый снег превратится в грязь в его дворе появятся неизвестные – временные люди, их будет больше десяти, они явятся, чтобы перекрасить старую помойку в еще один бессмысленный цвет – цвет нового года. Ну, а если по существу смотреть на все происходящее сверху, то телодвижения Бороды напоминают подпрыгивание удовлетворенной блохи, вот-вот буквально в секунду все и произошло, возможно, и вправду что-то было, как-то он странно выполз из Звонарного переулка, источая пропаренную безмятежность после Сандуновских бань. Прошмыгнув в параллели, что шли перпендикулярно Рождественскому бульвару, беспредельно продумывал сюжет своего раскаяния, не то таился перебежками, пробуя горячий пирожок. Подумав в уголке над развратностью мягких методов, и прочих ограничивающих предрассудков, рискнул в сторону театральных путей, уже на ходу надкусывая крошечное русское яблочко. Казалось, что «Бороду» с нетерпением ждали, и он также пребывал в ожидании заветной встречи. Было еще много того, что поначалу не совсем ясно чувствуется, он доберется до ключевого пространства, слегка запыхавшись, чтобы со страстью воскликнуть: «Вот! Нашел!», – указывая на место, где расположено правое полушарие головного мозга. В то время как Ключ был не очень рад его видеть.

– Ну, здравствуй, что так рано? Я же просил время оттянуть, светишься здесь как монитор.

– Я жжш… о разговорах нашенских.

Язык Ключа проскользнет по его же губам, он поманит Бороду к себе, указав маленьким кривым пальчиком его место. Гость пригнется всем телом, выдавая все свои индексы чувств, и через мгновенье Ключ прикажет ему: «Шепчи!». Борода страстно зашепчет, отчего Ключ как дернется, как разойдется:

– Как не спросил?!

– Друг мой, друг мой не спросил, я ему все передал, даже вша не повела! – почти извиняясь, уговаривал Борода.

– Да, какая такая вша? – застонал, опешивший Ключ, – ты как вопросы ставил?!

– Как велели, к велено так и вставил… – в испуге оправдывался гость.

– Я тебя не про это спрашиваю! Я тебя о бумагах спрашиваю. Наглядно было или нет? Возможно, что он что-то почувствовал?

– Верьте мне! Я все сделал, как и сговаривали, но он так равнодушно отдал мне листовки, словно это его вовсе не трогает, позвольте, но он даже не спросил: что, куда, а главное зачем? Все молча, все молча! Я вам вот что скажу, знал он, что листовки с цифрами бутафория, знал подлец, что чушь все это!

– И что ж, даже ничего и не произнес, на возможность уйти? – от равнодушия Сахарного к происходящему Ключ тут же заболел, и сделалось ему пусто и бессмысленно.

– Пощадите! Все так, даже и слова не проронил о планах на будущее. Все в себе, все в себе! Кто его знает, что в его голове. Хотя странным образом о Покровском бульваре философствовал, но это все, знаете ли, даже и не смешно. Я ему про новости, а он мне: «Борода, очнитесь вы, наконец! Куда путь держите?» Говорит, в издательстве, что на Покровском бульваре вот уж как десять лет висит повешенный чебурашка. – Ключ сморщил лоб, теряя прочность крепких щек, пытался проникнуть в характер загадки, Борода тут же решился детально прояснить начатое. – Имеется в виду в окне между стеклами и снежинки из бумаг… У людей, говорит, уже давно новый год как каждый день, каждый день как новый год, – старательно успокаивал напряженный Борода, желая угодить своим живым письмом.

– «У»?

– Ничего, как будто и не было его вовсе.

– Деньги?

– Ничего, как будто и не предлагали.

– Мысли?

– Ничего, его все устраивает. Молчит и все.

– Что он тебе еще передал?

– Часть повести Писанины. Я справлялся об этом, еще давно, обещал в одно издательство снести, я уж с ними прежде сговаривал.

– Не надо. Лишнее все это. Перекроем телефоны. Скажешь, что проблемы возникли, им не очень понравилось, двумя словами: люди сомневаются, – деловито установил Ключ.

– Сомневаются! – послушно воскликнул Борода.

– Что ж, ладно… Небольшой процент для твоих творческих работников, – расчетливо отсчитал Ключ, не скупясь на купюры. – И не сметь при мне пересчитывать, раздражает…

– Друг мой, друг мой, я же еще не все сказал! Кажется, он меня припугнул или я его понял неважно, – как бы выдавая уготовленное, лукавил Борода. – Хватанул меня и говорит, что похож…

– Что? – настороженно выразился Ключ.

– Сам не знаю, может, крыша съехала! Схватил меня со всей силы, да и вымолвил «У».

От сказанного Ключ неудобно для себя задумался, обрушив угрожающий взгляд в окно, где вечера было уж полно, и, поджав подбородок, несколько раз произнес что-то из того, что обычно на стенах пишут. На редкость затянувшаяся тяжелая пауза заставила Бороду мгновенно исчезнуть. Прочувствовав факт того, что сегодня он хорошо сделал свое дело, он тут же поспешил оставить Ключа в одиночестве, некрасиво напоровшись на спокойного «Вешайтесь Все». От искусственной спешки Борода не знал, куда приложить полученный им пухлый конверт, оттого несколько раз извинился, неудобно задел стулья и прочую расставленную на пути мебель, все действенней удаляясь из ключевого пространства.

– Возможно, что ты что-то и упустил. На днях я перепроверял его круг общения, пришлось прослушать несколько далеких от нас людей, – уверенно произнес «Вешайтесь Все», развернув коротенькую дорожку для гольфа.

– В…

– Мямлишь? Не надо. Каждому времени свойственно гнить. Слишком много настроений скапливается в одном человеке.

– Это не было предубеждением. Что значит «У»? Какого черта он это произнес! – объятый страхом задавался Ключ.

– Он говорит, а мы делаем. Никто ни от кого еще пока не избавился, звенья усталости не знают, когда же вопрос нити остается открытым перед временем. Я просчитаю ситуацию, и мы найдем новое, более универсальное решение.

– Хотелось бы мне заставить его делать то, что делал «У».

– Лишняя формула, Ключ. Просить его о подобном невыгодная задача. Пускай рядом будет, нам и с этого зачтется. Была бы возможность узнать все то, что он сам о себе в тайне ведает. Шуга подобен зреющему яблоку, что знает о себе хоть что-то, в то время когда вселенная прячет от нас правду. От нас…

Мячик подскочил к лунке и замер, оставаясь держаться на краю в ту минуту, когда песочные часы закончили свой неутомительный цикл.

Писанина

«За моей каменной стеной живет ад», – думал он, сидя на сломанном стуле посреди своей мрачной квартиры. Устало прислушиваясь к веселым каникулам своих недрузей, он бренно размышлял о часе своего земного рождения и нелюбимых ему полосатых пижамах. Последний раз он отвечал соседям бешеной шваброй, но все безрезультатно. Решил сменить орудие прекращения, оттого перевернул свой стул и, упираясь в стену до повышения собственного давления, изощренно дергался, чтобы с треском упасть. Сиденье вылетело из основания стула, ножка же, окончательно раскачавшись, свернулась в воздухе, отлетев стремительно вверх, затем упала на него же следом со стулом, что привело к выбиванию нескольких передних зубов, отечности рук и образованию гематомы уже позже. И все это ускоренное действие, приличным слоем, накрыла осыпавшиеся штукатурка с потолка, и здесь он окончательно слетел, понимая, что ему никто не поможет. «Сволочи, прочь от моего соседства!», – расстроилась несчастная Писанина, впадая в неблагодарную крайность.