Лев Овалов - Рассказы майора Пронина

• Название: Рассказы майора Пронина
• Автор: Лев Овалов
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-93321-082-Х

С этой небольшой книжечки, появившейся в 1941 году в серии «Библиотека красноармейца» началась литературная история прославленного майора Пронина. Шесть небольших рассказов совершили революцию в советской массовой литературе. Впервые народ обрел настоящего современного, а не сказочного героя, который после работы может и на футбол сходить, и всесоюзную здравницу Крым посетить. Новый герой пришелся читателям по вкусу. Запутанные преступления, хитрые заговоры, и то изящество, с которым мудрый майор их раскрывал, обеспечили Пронину всенародную любовь и место в пантеоне великих сыщиков XX века. А у молодой народной власти появился постоянный литературный представитель. С «Рассказами майора Пронина» в рукавах новеньких шинелей красноармейцы уходили на фронт. С продолжениями «пронинианы» вчерашние фронтовики восстанавливали и отстраивали страну.

Сегодня легендарный майор возвращается. Читайте первую книгу цикла «Приключения майора Пронина».

---

– Благодарить после будете, – говорит хозяин. – Кушайте.

– А ты продолжай, продолжай, Павел Федорович, – говорит Губинский. – Мы ведь для того и зашли, чтобы тебя послушать.

– В таком разе я спервоначалу скажу, – говорит Кирьяков. – Другие не посетуют. А то Ивану Николаевичу неинтересно будет.

Все идет мирно и приятно. Придвигаю тарелку со студнем, накладываю хрена из стакана, беру ломоть хлеба… Что-то дальше будет?

– Я тут один уральский сказ сказываю, – обращается ко мне Кирьяков. – В старину еще наши мастеровые сложили. О том, как черт с кузнецом местами меняться задумали. Вот начнет кузнец работать в кузнице, наломает себе бока за четырнадцать часов, постоит у огня, перемажется весь черной сажей, и впрямь на черта станет походить. Ну а потом куда кузнецу деваться, кроме как в кабак? Кто тогда не пил, – тогда каждый пил. Придет кузнец в кабак, напьется в долг пьяным и начнет буянить. Тут его кабатчик за шиворот да на улицу: «Проваливай, черт грязный!» А сам лишнюю полтину в книжку за кузнецом запишет. Пойдет кузнец домой. Болит у него сердце, на всех серчает и кроет почем зря приказчиков, хозяина, кабатчика, одним словом, всех чертей, которые у него из жил кровь тянут. Много побасок про эту жизнь сложено, а говорить их боялись. Не ровен час, услышит гад какой и донесет приказчику. Вот одну из них я и сказываю…

Сидят все, слушают. Едой так, между прочим, занимаются. Я тоже ковыряю свой студень и к соседям приглядываюсь. Все – здоровые мужики и хитрые, должно быть, подрядчики или десятники. Рассматриваю их и сам соображаю: дошел Виктор или еще не дошел.

А Кирьяков продолжает рассказывать: – Вот раз вытолкнули кузнеца из кабака: «Иди, чертяка страхолюдный!» Пошел кузнец по улице, идет и думает: «Хоть я и не черт, а с удовольствием согласился бы стать чертом и в аду жить. Пускай черт на моем месте поживет, узнает, как здесь сладко». А черт – известно, черт. О нем скажешь, а он тут как тут. Услыхал, как кузнец чертыхается, и думает: «Постой, друг, ты, видать, не знаешь моего житья, вот поведу я тебя в ад, будешь помнить». Приходит черт к кузнецу и говорит: «Здорово, кузнец, давно я тебя хотел видеть». Спрашивает его кузнец: «А ты кто такой?» Черт покрутил хвостиком, подмигнул глазом и говорит: «Не узнаешь, что ли? Ты же со мной местами меняться хочешь. Вот я черт и есть». Кузнецу что – черт так черт. Не любил кузнец словами зря бросаться и говорит: «Давай меняться. Я к тебе в ад пойду, а ты ко мне в кузницу. У тебя лучше». Черт и говорит: «Ты в аду не бывал, смерти не видал, потому так и говоришь». Одним словом, черт свое, а кузнец свое. Тут черт осерчал на кузнеца за то, что тот ему перечит, и поволок в ад показывать, как мученики да грешники жарятся в смоляных котлах…

Тем временем я продолжаю рассматривать своих со­се­дей по столу, приглядываюсь к ним и запоминаю. С одного на другого глаза перевожу, и только приезжего этого не удается рассмотреть. Сидит он в тени и низко-низко склонил лицо над записной книжечкой – все пишет, сказку, должно быть, записывает. Долго он так сидел, но вижу я, что чувствует он на себе мой взгляд. Поднял голову… Не стану хвастаться, мерзко стало у меня на душе, будто сам я в смоляном котле очутился. Узнал я его. В девятнадцатом году знал как учителя из-под Пскова, в двадцатом году принял за красноармейца с заставы… Неужели, думаю, обманет он меня и на этот раз? Где же, думаю, наши? Чего они медлят?..

А Кирьяков все рассказывает:

– Пришли в ад, повел черт кузнеца по геенне огненной, показывает все, а сам думает, что кузнец устрашится и назад запросится. А кузнец идет и хоть бы что ему, как дома себя чувствует. «Кому ад, а мне рай», – говорит. Ходили они, ходили, черт и спрашивает кузнеца: «Ну как, страшно? Видишь, как грешники в смоле кипят?» Осерчал кузнец и говорит черту: «Иди ты к своей чертовой матери, не морочь мне голову. Вот я тебе покажу настоящий ад. Идем обратно на землю…»

Делаю я вид, что слушаю сказку, а сам совсем об ином думаю, и удивительно мне теперь, как я эту сказку на всю жизнь запомнил. Смотрю на своего знакомца и вижу – узнал он меня. Не только узнал, но и понимает, что я его тоже узнал. Смотрим мы друг на друга, точно ждем чего-то, и думаю я – кто первый из нас не выдержит.

– А что, – вдруг прерывает он хозяина, – конец этой сказке нескоро?

– Почему «нескоро»? – отвечает хозяин. – Близко конец. Самую малость досказать осталось. Потащил кузнец черта в кузницу. Пришли, идут, а в кузнице ночь черная от пыли да от сажи. Сто горнов горят, четыреста молотов стучат. Рабочие ходят, рожи у них, как полагается: нет кожи на роже. Кузнец впереди, черт позади. Тут начали железо из горна доставать и мастеру на лопате подавать. У черта искры из глаз посыпались, он уже и дышать не может. А тут еще беда: увидал хозяин кузнеца и закричал: «Ты что, черт, без дела расхаживаешь, морду побью!» Испугался черт, спрашивает кузнеца: «Что это он?» Покосился кузнец на черта. «Морды всем бить хочет, и тебе побьет», – говорит…

Слышу я – стоит кто-то позади меня, дышит в за­тылок… Неужели, думаю, заметили что-нибудь? Неужели наши не могут подойти тихо? А сам смотрю на Кирьякова…

– Собрался черт уходить. Кузнец и говорит ему: «Куда ты? Ты хоть погляди, как хозяин с нами расправляется, поучись с грешниками в аду обращаться». Но черт от страха говорить разучился, крутнул хвостиком, только его и видели.

Взглянул Кирьяков на меня – глаза у самого смеются, пригладил ладонью бороду, слегка кивнул и сказал:

– Вот вам и конец.

И тут же на меня обрушилось что-то тяжелое, перед моими глазами точно встал лиловый туман, и показалось мне, что у меня раскалывается голова…

…Нет, не показалось мне это, а на самом деле произошло. Очнулся я спустя неделю в больнице. Оказалось, ударили меня по голове поленом. Удивительно, как выжил.

Вызвали ко мне Виктора.

– Что было? – спрашиваю.

– Услышали, что мы подъезжаем, вот и хлопнули тебя, – рассказал Виктор. – Двое пытались отстреливаться, да увидели, что нас – отряд, и тоже сдались.

– А шахта?

– С утра все облазили. Сколько они динамита туда нанесли! Теперь все в порядке. Рудничное управление собирается в шахтах работы возобновить.

– Все взяты?

– Конечно, все. Их тут целая банда оказалась.

– Особенно смотрите за Роджерсом.

– За каким Роджерсом? – спрашивает Виктор.

– Как «за каким»? – говорю. – У Кирьякова, кроме местных жителей, находился еще приезжий?

– Был там один, – говорит Виктор. – Какой-то научный работник. Всякие песни да сказки собирает. Так он как кур во щи попал. Зашел к Кирьякову сказки послушать, а тут такая история… Его, конечно, тоже задержали, но документы у него оказались в порядке, сам он страшно возмутился, потребовал, чтобы относительно его послали в Москву телеграмму, и в ответ сам Базаров телеграфировал: немедленно освободить.

– Ну?

– Ну его и отпустили…

Даром что я был болен, а хотел встать и бежать… В третий раз ушел! Был в руках и ушел…

В общем, наша комиссия поехала, и враги наши тоже послали свою комиссию. Весь Урал объездил Роджерс под видом собирателя фольклора, вербуя и инструктируя вредителей и диверсантов, а попутно принимай все меры к тому, чтобы ухудшить и без того тяжелое состояние горной промышленности и тем самым побудить Советское правительство сдать уральские рудники в концессию.

Когда стало известно, под какой личиной он ездил, нетрудно было проследить, где бывал и с кем встречался этот фольклорист. Целые гнезда бывших промышленников и торговцев, кулаков и колчаковцев удалось тогда выловить.

О самом Роджерсе сейчас же сообщили в Москву, но он успел уже удрать за границу. Один иностранец–коммерсант, весьма похожий на Роджерса, заявил об утере паспорта, – правда, подозрительно поздно заявил, когда тот успел перемахнуть с его паспортом через рубеж… Тут уж ничего нельзя было поделать.

Базаров тогда был вне подозрений – его разоблачили много позже и в связи с другими событиями, и рассказывать об этом надо особо.

А что касается концессий – партия большевиков дала решительный отпор всем, кто предлагал сдать в концессию иностранным капиталистам важнейшие отрасли нашей промышленности. Мы сами навели порядок на уральских рудниках и построили там десятки новых шахт и заводов.

Куры Дуси Царевой

1

Виктор только что закончил следствие по делу о гибели нескольких советских работников в одной из национальных республик, подготовленной врагами Советской власти. Об этом деле Виктор не любил вспоминать. Не то чтобы оно было очень сложное, но целый ряд тяжелых обстоятельств не вызывал у Виктора охоты лишний раз перебирать подробности…

Сдав отчет и доложив о результатах поездки, Виктор направился к Пронину, но не застал его в кабинете.