Вадим Макшеев - Нарымская одиссея

• Название: Нарымская одиссея
• Автор: Вадим Макшеев
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

---

Остановили мы обоз у крыльца, пять непривязанных псов лаем зашлись, подступают к нам, клыки оскалили, вот-ни-вот рвать кинутся. Хозяйка с дочерью уже и избе полы вымыли, не пускают нас через порог — закрыт, мол, постоялый, втору неделю никто не ездит. Хозяин здоровущий, косоглазый из сеней вышел, глянул с крыльца угрюмо, даже собак не отогнал. Кое-как сена выпросили, бросил со злом несколько навильников, — дескать, колхозное вышло, из своего зарода даю. Деньги в кулак зажал и прошел обратно в избу. Тут уж Даша поднялась — что, мол, вы за люди такие, дайте хоть обогреться… Нет, нет — пустила Власиха, а молодая даже чайник и четыре кружки на стол поставила. Разулись у порога, чтобы не наследить в избе, и покуда чаевали, хозяин на лавке у окна молчком ружье чистил, протрет ствол тряпицей, взглянет исподлобья, не поймешь, то ли на нас, то ли помимо, и снова берется протирать. Не по себе от его взгляда, не к душе ихний чай… Положили на клеенку по рублю с человека, пошли на улицу курить. Даша тоже шубку на себя и с нами на воздух.

— Жутко в этом доме, — говорит. — Недоброе место.

И верно сердце чуяло — на другой год стало известно, сколь там душ загублено… Милиция из района выезжала этого Власова брать. Может, придется когда еще васюганских старожилов встретить — спроси про власовскую заимку, не к ночи сейчас страсти рассказывать — зверь был — не человек…

Ну, ладно… Проводили наш обоз власовские псы лаем, едем дальше по нарымской земле, да разве на лошадях весну обгонишь? Зимник уже не вздымает и по-за обочинами бродно, порожние подводы тяжелее возов. Кузьма молчит, Никанор дорогу материт, понять можно, в чей огород, приключись беда — только злорадоствовать будет. А мне отвести эту беду нужно: раскидываю умом, как коням силу сохранить, все в целости предоставить колхозу. Доехали до избушки пегого Якова-остяка, и надумал я там собрание провести. Жил остяк один себе в тайге бобылем, когда-то медведь его причесал и там, где достал когтями, на голове вместо черных седые волосы пежинами наросли.

В остяцкой избушке впервой в жизни и провел я собрание. Дашу заставил протокол писать. Вопрос поставил один — о колхозной собственности.

— Дорога впереди трудная, — говорю мужикам, — неминуемо придется нам на пути через речки переправляться, поневоле бросать розвальни. А двенадцать саней колхозу недешево стоят. Потому мое предложение — заготовить тут сухостойного лесу, связать плот и составить на него дровни. Двое из нас мужиков вместе с Дарьей коней дальше поведут, а один останется и, когда вскроется река, поплывет па плоту с санями до самого дому. Какие, мол, по этому вопросу будут прения?

— Прение такое — кому оставаться? — спрашивает Никанор.

— Мне ехать до края, потому как я за старшего назначен, — говорю. — Выходит, кому-то из вас со мной в дороге судьбу пытать, а второго пусть река несет. Жребий будем тянуть али как?

— Не нужон жребий, — возражает Кузьма. — Никанору оставаться — и весь разговор. Он справку у тебя просил, пущай со справкой и плывет. А мы с тобой за коней перед колхозом в ответе.

Так и записали.

Задержались на день, покуда нарубили и свозили ельнику под берег. Сплотили к вечеру бревна, привязали вожжами розвальни.

— И поплывешь ты, как Колумба, — говорит Никанору Кузьма. — Да мотри только, ветрена тебя зарази, колхозные оглобли по дороге не распродай.

Поначалу сомневался я — как Даша верхом поедет, так она еще не хуже мужика держалась. «У меня, — смеется, — отец — казак…» А когда на четвертый день гнедая кобыла с ней под лед провалилась, не до смеху всем было — сама в ледяной воде искупалась и лошадь еле-еле спасли. Приключилось-то это уже под самым Огневым яром, куда она путь держала, так мокрехонькую в тулупе ее к отцу в избу и завели. Свыклись мы за дорогу, когда распрощались, вроде потеряли что-то.

От Огнева яра до райцентра Нового Васюгана — один перегон. Едем на солнцезакате по главной районной улице, земля песчаная, место ровное — на свету поселок весь как на ладони. Мужики в одних рубахах возле домов копаются — кто зимний назем вилами в огурешную гряду складывает, кто разваленные дровишки в поленницу прибирает, никуда им не ехать, дорог и переправ не искать, а нам еще без малого двести верст киселя хлебать по тайге, сограм, через вешние речки… Эх, малость бы хоть денечков на несколько весну попридержать…

Свернули в проулок, гляжу — на угловом доме вывеска — «Прокурор».

— Придержи лошадей, — прошу Кузьму. — Зайду-ка я сюда насчет нашего пути поговорить.

Доведись сейчас — в райисполком либо райком обратился, а в ту пору разумение у меня другое было. Вошел в кабинет — сидит за двухтумбовым столом в шевиотовой гимнастерке, на лицо молодой, а уже лысина в полголовы. За столом поменьше — старичок в очках что-то пишет.

— Можно, — спрашиваю молодого, — к вам обратиться?

А в чем, мол, дело?

Обсказал свою беду — ведем, дескать, домой колхозных коней из-за болота. Деньги вышли, овес кончился, может, посоветуете что?

— Ни деньгами, ни овсом не располагаю, — говорит. — Обратитесь завтра в райзо, может, там чем-нибудь и помогут. Однако, мол, предупреждаю — зимней дороги дальше нет и ежели что приключится с лошадьми, отвечать вам.

Да это, мол, нам известно, кому же еще отвечать? Надернул я шапчонку, вышел на крыльцо. Старичок вслед за мной.

— Духом не падай, — утешает. — Лошадей в здешней промартели покормите, а завтра времени не теряйте, выезжайте-ка пораньше — волковские поля проедете, за ними зимняя переправа через Васюган, если лед еще стоит, успеете проскочить на ту сторону, а там уже до своего колхоза сквозь берегом. Деревни на пути — не пропадете…

Поднялись наутро до света, и покуда четырнадцать верст гнали рысью, не шла дума из головы — лишь бы Васюган на ту сторону пустил. Прискакали к переправе, когда солнце над лесом поднялось, глянули с яра — под обоими берегами стрежно, только посеред реки белым половичком лед и зимник с него уже в воду обрывается. Тишина кругом, слышно, как кони тяжко вздышат да снизу стрежь бьет. На том берегу дымок, собачонка рыжая мельтешится, мужичок в зимнем возле костра, не то охотничать, не то рыбачить собрался.

— Эй, паря, — кричу ему. — Держит лед?

— Нешто не видишь, че под берегом? — орет оттель. — Еще третьеводни двое путьсеверских хотели переехать, да обратно воротились.

А нам ворочаться некуда, пытать надо свой фарт.

Ежели лед от берега уже отошел, он на плаву, как столешница ровный, а тут вспучило середку, подпирает река снизу, стало быть, забереги держат. Сломил я талину подлинней, взял Рыжку под уздцы, спустился под извоз. Покуда сверху глядел, вроде не было боязно, а возле воды оробел…

Да, чего уж теперь, сами себе путь выбирали. Пошарил, насколь рука достала, палкой в воде — не шибко глубоко и лед внизу, кажись, крепкий. Забрел в воду — держит припой, — поверху пока стрежь. Чирок худой, пальцы на ноге заколели, чую — и в другом намокла портянка… Мужичонка с берега глядит, как я с конем в реку забредаю, давай хайлать с присловием — жить, мол, надоело? Нет, парень, жить охота, но и переправляться надо. Накинул Рыжке веревочную петлю на случай, ежели вытаскивать придется, взобрался ему на спину, поводья тронул: «Выручай, милок, не оступись, мотри». Уставился на воду, ушами прядет, малость продвинулся, опять копытом дорогу шарит… Сбивает быстриной, вода ему уже по грудь, у меня голяшки зачерпнулись, да сейчас не до того, живы будем — обсушимся, лишь бы в полынью не угодить…

Эх, парень, цены не было тому коню — прошел ведь, как по струнке, отряхнулся на льду, вроде как и с меня робость стряхнул. Слез я с вершни, повел дальше в поводу, как шаг шагнуть, так палкой перед собой — дорогу проверяю. В сторону ткнул — лед насквозь, лишь хребет зимника полозьями накатанный да копытами убитый еще держит. До кромки добрались, петлю снял, повод вкруг шеи коню обмотнул, чтобы невзначай в воде не заступил, похлопал по крупу — ступай-ка теперь один. Приплесок на той стороне пологий, стрежь потише. Мужику кричу с реки — имай, мол, коня, когда на сухое выйдет. Тот перестретил, а я обратно тем же путем к своему берегу — Карюху велю Кузьме пускать. Так по одной всех лошадей в поводу перевел, чую лишь за каждым разом, как река подо мной силу набирает, вот-ни-вот сорвет ледяной покров… И только мы с Кузьмой на последнем коне вдвоем на другой берег выбрались, плеснуло позади, прокатился по приплеску вал, и всплыла наша дорога, как задохшая рыба, чуть замешкайся — уже бы не пофартило… Стою на твердой земле, не могу дрожь унять, достал кисет — махорка промеж пальцев сыплется.

Портянки перед огнем сушить растянули, вроде от сердца отлегло, а нет-нет да и обернемся на реку. Мужичок душевный — сокрушается: «Хватите еще лиха, таежные речки-то ревут». Ниче, мол, мы в рубашках родились. Васюган одолели, а малые речушки как-нибудь… Теперь-то на своей стороне.