Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)

• Название: Утро в раю (очерки нашей жизни)
• Автор: Александр Фитц
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7117-0472-9

Тираж моей последней книги «Письмо канцлеру» разошёлся в полгода. Позвонили из издательства и предложили сделать допечатку. Я подумал и отказался. Цель к тому времени была достигнута - «Письмо» до канцлера добралось, и отправлять копию не имело смысла.

Признаюсь, о том, что моя книжка окажется в личной библиотеке Ангелы Меркель, я даже помыслить не мог. Но в декабре 2009 года вдруг получил официальную бумагу с водяными знаками и гербом в левом верхнем углу, подписанную ответственным сотрудником Канцлерамта д-ром Маттиасом Шмидтом, в которой он уведомлял, что экземпляр «Письма канцлеру» «находится в личной библиотеке д-ра Ангелы Меркель».

Очень удивившись и, что скрывать, возгордившись, я (письменно) поблагодарил его за приятную новость и оказанное внимание, но вот спрашивать, прочла ли госпожа канцлер книжку или отложила до лучших времён, то есть до пенсии, не стал.

А потом сел и написал продолжение «Письма». Точнее завершение, так как более к теме российских немцев и судьбы этого народа, непростых, порой трагичных отношений Германии и России решил не возвращаться. Всё, что хотел и должен был сказать об этом, я теперь сказал.

Что же касается названия книги, то рай ведь не обязательно парадиз и сплошные праведники. Он разный. А главное - у каждого свой. Мой рай - Германия. О жизни в нём я и рассказываю.

---

А вообще-то нынешние баварцы народ в большинстве консервативный, религиозный, ревностно следующий традициям. По статистике, у них самые крепкие в стране семьи, меньше, нежели в остальных землях Германии, разводов и больше детей. А ещё люди они независимые, сохранившие свой, даже остальным немцам непонятный диалект, что породило массу анекдотов. Вот один из них.

Идут два баварца, крепкие, румяные, облачённые, как и положено, в кожаные штаны на помочах, белые рубашки, жилетки, зелёные гетры и башмаки с серебряными пряжками. К ним обращается приезжий немец, разумеется, по-немецки: «Скажите, пожалуйста, где здесь железнодорожный вокзал?». Они разводят руками. Он повторяет вопрос по-английски. Опять безрезультатно. Приезжий спрашивает снова, уже по-французски. И не дождавшись ответа, уходит. Тогда баварцы переглядываются, и старший говорит младшему: «Видишь, сколько языков этот тип знает, а какая ему от этого польза?».

Впрочем, углубившись в баварскую историю, мы несколько отклонились от основной темы — особенностях тевтонской души и немецкого менталитета. И в этой связи характерная история, но на этот раз об австрийцах, тем более что лично я большой разницы между ними и баварцами не вижу. Иное дело, баварцы и саксонцы, баварцы и фризы, не говоря уж о баварцах и пруссаках. Чтобы было понятнее, расскажу ещё один анекдот.

Уроженец Пруссии, баварец и шваб сидят, пьют пиво, закусывают. Неожиданно каждому в кружку залетает по мухе. Пруссак, не раздумывая, выливает пиво вместе с мухой и требует принести новую порцию. Баварец пальцами вытаскивает муху из своей кружки и продолжает пить пиво. Шваб достаёт муху и заставляет её выплюнуть пиво, которое она успела проглотить.

Ну а теперь реальная история. У меня есть добрый приятель, живущий в австрийском Линце. Почему уточняю страну? Потому что на Рейне расположен ещё один Линц. Немецкий. А вот на Дунае находится австрийский, в котором родился и счастливо здравствует Йозеф Бруннер.

Он — чиновник, ведающий в кругу прочего продлением виз иностранцам, живущим в Австрии. Ну, то что он честен, пунктуален, вежлив, в меру щедр и одновременно бережлив, говорить не буду. Как и не буду утверждать, что все германские и австрийские чиновники обладают этими достойными уважения качествами. Достаточно вспомнить так называемую «визовую аферу», в которой был замешан целый сонм чиновного люда во главе с бывшим лидером германских «зелёных» Йошкой Фишером, возглавлявшим в тот момент министерство иностранных дел страны. Это когда подотчётные ему сотрудники германских генконсульств, расположенных в Украине, оформили и выдали, в основном дамам облегчённого поведения, а заодно бандитам, несколько тысяч въездных виз по фальшивым приглашениям. Об этом много говорили на радио, телевидении, писали в прессе. А потом замолчали. Вероятно, по причине случившихся иных более важных и драматичных событий. Но это, повторяю, всё же исключения. А пока германо-австрийский чиновник пусть несколько «заканцелярен», «параграфоупёрт», зато несравненно более честен и наивен в сравнении с российскими, украинскими, молдавскими коллегами, да и коллегами из других стран.

Бруннер, зная, что я жил в России и в Средней Азии, любил говорить со мной о морозах, ГУЛаге, КГБ, Горби, Солженицыне, а ещё о Самарканде, Бухаре, Хиве, которые посетил туристом, и почему-то о Китае.

— Китайцы — удивительный народ, — однажды сказал он. — И знаешь почему?

— Почему? — спросил я.

— Не потому, что они выдумали и порох, и бумагу, и компас, и складной зонт, и вашу русскую матрёшку.

— Я не русский, — поправил я Бруннера, — Я — немец из России.

— Ну, хорошо, — с явной неохотой согласился он, — пусть матрёшка будет не твоя, но в таком случае и зелёный чай не твой.

— Не мой, но и не русский, — кивнул я. — Просто я его люблю, так как вырос на Востоке, и среди моих одноклассников было два китайца по фамилии Лю и Ли, но выдавали они себя за корейцев.

— Почему? — вскинул кустистые, как у сказочного Бармалея, брови Бруннер. — В Советском Союзе преследовали китайцев?

— Не знаю, преследовали их или нет, но китайцы чего-то опасались.

— Ах, да, — оживился Бруннер, — я, кажется, вспомнил. Война из-за какого-то острова.

— Не война, а столкновения на границе в районе острова Даманский, — уточнил я. — Но могла, наверное, и война случиться.

— Всё могло случиться, — согласился Бруннер, — но человеку знать этого не дано.

— Даже тому, который работает чиновником, — ехидно заметил я.

— Даже тому, — не обиделся или не понял поддёвки Йозеф. — А можешь ты объяснить, почему китайцы так молодо выглядят?

— Разве?

— А ты сам этого не замечал, хотя и учился с ними?

— Нет. Точнее не довелось наблюдать, как и с какой скоростью они стареют.

— А мне довелось, — с явным превосходством ответил Бруннер.

— Интересно где?

— На работе. Они же у меня продлевают вид на жительство.

— Ну и что?

— А то, что если с человеком ты видишься ежедневно, ну, например, как муж с женой или коллеги по работе, то ты не замечаешь, как он меняется: полнеет, лысеет, покрывается морщинами. А если видишь его, к примеру, раз в год или в два, то это сразу бросается в глаза. Когда я стал работать в нашем управлении, а было это 28 лет назад, ко мне на приём явилась группа соискателей политического убежища из Китая. С документами у них было всё о'кей, и я продлил им разрешение на проживание. И вот с тех пор они регулярно приходят для продления вида на жительство.

— Прости, — перебил я, — живут давно, а австрийского гражданства не получили. Почему?

— Кое-кто получил. А кое-кто нет. Довольствуются видом на жительство. Но не это главное. Главное в том, что они ни капли не постарели за эти 28 лет. Ты представляешь?!

— В каком смысле не постарели?

— В самом прямом. Глядя на них, можно подумать, что им всем по 25–30, а им ведь уже под 60!

— Ты уверен?

— Ещё бы. У меня ж их документы.

И тут я вспомнил давний свой разговор с Владимиром Кимом, с которым в начале 80-х работал в газете «Комсомолец Узбекистана». Родился Володя в Северной Корее, отец его был генералом, который вместе с великим вождём, полководцем и учителем Ким Ир Сеном устанавливал там народную власть.

Вначале Советский Союз для всех северных корейцев был старшим и очень любимым братом. А потом, после смерти Сталина, когда стали формироваться идеи чучхе[2], они немного разлюбили старшего брата и на всякий случай решили перестрелять всех тех, кто был заражён «советской ревизионистской идеологией». Прежде всего, тех, кто учился в СССР.

Отец моего Кима учился в Москве и, естественно, был арестован. Но перед этим он успел предупредить жену, которая каким-то невероятным образом с двумя детьми сумела выехать в СССР. Но в данном случае речь об ином. О том, что не только для большинства европейцев все японцы, корейцы и китайцы на одно лицо, но и мы для них тоже все одинаковы. Вне зависимости от цвета глаз, волос, роста и даже возраста. Об этом как раз и поведал мне Владимир Ким, когда мы за партией в нарды коротали время в ожидании подписания в печать свежего номера газеты. «Первые года три, — вспоминал он, — я никак не мог понять, как европейцы отличают друг друга? Зачем придумали себе национальности: русские, украинцы, чеченцы, евреи, татары, когда все они под копирку сделаны?» Это его откровение, помню, чрезвычайно меня потрясло.

— Скажи, Йозеф, а может, китайцы просто морочат голову?

— Кому?

— Тебе, естественно.

— Мне?! Зачем?

— Ну, затем, чтобы с одним паспортом могло жить три-четыре человека. Один паспорт для тех, кому 25–30, ещё один для сорокалетних. Ну и так далее.

— Этого не может быть.

— Почему?

— Потому что противозаконно.

— Да, но так они живут в США.

— Кто тебе сказал?

— В газетах читал.

— В русских, наверно? — не скрывая скептицизма, спросил Йозеф.

— Да, но выходящих в Америке.

— Вот когда об этом напишут австрийские или немецкие газеты.

— Скажи, ты легко отличаешь, допустим, Лю от Ли?

— Кто это?

— Никто. Это два среднестатистических китайца с двумя обычными китайскими фамилиями, которые теоретически могут жить в Линце и являться к тебе на приём.

— Вообще-то для меня они все на одно лицо, хотя звучит это не совсем политкорректно, Но я смотрю в их документы и вижу, кто из них кто.

— Короче, мысли, что они могут обмануть, у тебя не возникает?

— А зачем им обманывать, тем более что это противозаконно, — явно раздражаясь и теряя терпение, сказал Бруннер.

— Действительно, зачем, — вздохнул я. И почему-то вспомнил Оганесяна и то, как он возвращался из Амстердама в Мюнхен. А ещё я вспомнил трагичный и одновременно курьёзный случай, приведённый в книге «Дорогой длинною.» много путешествовавшего и много повидавшего поэта, певца, кумира русской эстрады первой половины ХХ века Александра Вертинского: «Во время немецкой революции 1918 года войска, выстроенные в каре посреди аллеи, дали первый залп по толпе бунтовщиков. Те дрогнули и побежали. Перед ними расстилались большие пространства газона, за которым находился лес, где легко было укрыться от огня. Но немцы побежали в другую сторону по дорожкам, потому что на газонах стояли надписи Verboten! — „Запрещено!“».