Лидия Сычёва - Время Бояна

• Название: Время Бояна
• Автор: Лидия Сычёва
• Издательство: БУКИ ВЕДИ
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4253-0172-7

От автора.

В 2002 году в Челябинске вышла моя книга «Тайна поэта», посвященная жизни и творчеству Валентина Сорокина. Мне казалось, что я закрыла тему, и добавить что-то принципиально новое к этому исследованию будет сложно.

Но с того времени написано и опубликовано несколько книг о Валентине Сорокине — «Беречь Россию не устану…» Юрия Прокушева, «Красивая мудрость слова» Николая Захарова, «Культовый поэт русских клубов Валентин Сорокин. 15 тайн русского сопротивления» Александра Байгушева; вышел в свет очерк Анатолия Белозёрцева «Журавлиная высь» (в сборнике «Священного призвания огонь»). В литературной периодике то и дело вспыхивала полемика по поводу творческой и общественной деятельности поэта. У Валентина Сорокина выходили новые книги, его стихи публиковались в «Литературной газете», газете «Завтра», «Нашем современнике», «Московском литераторе», «Приокских зорях», «Подъеме», «Слове», «Литературном меридиане» и многих других изданиях. Жизнь шла своим чередом и получала отражение в очерках и эссе, интервью и статьях, прямо или косвенно посвященных творчеству поэта. Мои новые работы по данной теме были напечатаны в журналах «Москва», «РФ сегодня», «Поэзия», «Молодая гвардия», «Полдень», «МОЛОКО», газетах «Танкоград», «Литературная Россия», на сайтах АПН, «Русская народная линия».

Так родилась книга «Время Бояна». Надеюсь, она будет интересна всем, кто любит русскую поэзию и художественное слово.

---

Я вспомнила этот случай, когда открыла 1-й номер «Литературной России» за 2011 год и прочитала в газете материал Вячеслава Огрызко «В банке с пауками». Было такое чувство, что меня окатили грязью. Виртуальной, с ног до головы. В этой статье речь шла, в том числе, и о моём литературном учителе, бесконечно уважаемом мной человеке, поэте Валентине Сорокине. Какое же чувство должен был пережить он по прочтении этого материала?!

Был канун Нового года по старому календарю, начиналась лёгкая метель, московские ёлки всё ещё красовались на площадях. Что ж, замечательный «подарок» от газеты, которую я когда-то на её же страницах призывала выписывать. Не уверена, что смогу повторить эту рекомендацию. Есть вещи, не прощаемые ни в человеческих отношениях, ни в литературной полемике.

Материал В. Огрызко продолжает серию публикаций о жизни и творчестве Юрия Кузнецова. Замечательная, благородная цель: запечатлеть свидетельства о безвременно ушедшем поэте, составить подробное и объективное жизнеописание. Это тем более важно сегодня, когда стихотворные сборники Юрия Кузнецова даже в его родном городе, Тихорецке, «списываются» из библиотек под предлогом их «устарелости» (эта информация прозвучала на конференции, посвященной памяти Вадима Кожинова; форум проходил в октябре 2010 года в Армавире). У меня у самой есть опыт создания книги о поэте (мой герой — Валентин Сорокин), и я знаю, что точная передача даже духовно близкого художественного мира — задача вовсе не простая.

Но никакие творческие трудности не могут оправдать «художественный метод», избранный В. Огрызко. Главенствующий приём подачи материала — возвышение своего героя за счёт принижения, унижения и даже оскорбления других литераторов. Хорошо живым, они могут ответить. А что делать мёртвым? Юрию Прокушеву, например. Вот характеристики, которые автор статьи лихо раздаёт известному литературоведу: «После его убогих статей о Маяковском… Так же ужасно он писал и о Есенине… Он всегда боялся затрагивать острые вопросы в есениноведении…» То есть свои литературные изыскания В. Огрызко считает, видимо, не убогими, а талантливыми, не ужасными, а прекрасными, а сам он — бесстрашный супергерой, не боящийся ни «ига иудейского», ни суда Божьего. Но отчего же тогда храбрец вырубил из очерка Валентина Сорокина «Без друга» (опубликован в том же номере «ЛР») текст следующего содержания:

«Чувствуя приближение смерти, Акулов упрекал меня в трусости, требуя беспощаднейшего текста телеграммы к архитектору перестройки, и текст отшлифовался к полудню 18 декабря 1988 года:

Москва, Кремль, Верховный Совет СССР

До каких пор вы намерены терпеть у руля государства и партии Горбачева, болтливого человека или предателя, подчиненного полностью разрушительной идее ненавистника русского народа Яковлева, энергичного и агрессивного агента ЦРУ?

Гнездо сионизма не в Тель-Авиве, а в Москве, под главным куполом Кремля. Мы, русские писатели, требуем суда над изменниками Родины!

Иван Акулов, Валентин Сорокин

Не вякнула опричня ЦК КПСС… Письма и телеграммы отправили мы всем, всем, даже Бирюковой и Лукьянову…»

У нас ведь нет сейчас цензуры, не правда ли? Чего бояться? Был такой литературный факт, зачем его замалчивать? То есть назвать честнейшего русского писателя Ивана Акулова — пьяницей (в одном из номеров «ЛР») можно, а предать огласке его мужественный гражданский поступок — нельзя. И это — объективность? И это — честность? Настоящая храбрость — не грязью поливать достойных русских людей, а служить истине. Правду говорить о сильных мира сего. Вот где храбрость нужна!

Я неоднократно встречалась с Юрием Прокушевым при его жизни, сделала с ним большое интервью для журнала «Слово». Свидетельствую: это был глубокий, неординарный и благородный человек. Со своими особенностями, конечно (был он уже немолод в годы нашего общения). Но: если бы не его самоотверженная деятельность, не было бы в Москве памятника Есенину на Тверском бульваре (В. Огрызко любит собирать «показания», пусть поспрашивает у Сергея Филатова, руководителя президентской администрации в 90-е годы). Не было бы и академического собрания сочинений поэта. Не было бы многих хороших книг, изданных в «Современнике» в пору директорства там Прокушева.

Но, впрочем, кто такой Есенин? Пьяница. А Маяковский? Бабник. Твардовский? Алкоголик. И т. д. и т. п. — нет, наверное, в русской литературе человека (кроме меня, пожалуй, да Юрия Кузнецова), которого В. Огрызко не отметил бы своей «объективностью». Поэт Сергей Суша? «Что он написал? Какие его строчки остались в поэзии?», — вопрошает автор изысканий. (Да почитайте хотя бы роман «Скарабей», это интереснее сбора и пересказа кухонных сплетен.) Поэт Игорь Ляпин? Он «отдал [Кузнецову]…груду своего хлама с просьбой отобрать десяток более-менее пристойных стишат». Вот интересно, В. Огрызко свои собственные книги тоже считает хламом?! Но тогда зачем он их пишет? Творчество Игоря Ляпина мне совершенно не близко, но он, безусловно, поэт, и у него много поклонников. Помню, на Урале местные барды подготовили целый диск с песнями на стихи Ляпина и попросили, чтобы я передала записи родственникам (поэта уже не было в живых).

Главным же «злым гением» Юрия Кузнецова, душителем его дара и литкарьеры, был, как следует из намёков, разбросанных по всей статье, всё тот же Валентин Сорокин. Последний столь ненавистен автору, что все сведения о нём подаются в изложении третьих лиц. (Как будто Валентин Сорокин не действующий поэт, а, так сказать, «мемориальное лицо», общение с которым невозможно по непреодолимым причинам.) Обвинениям несть числа. Так, руководство «Современника», «под всевозможными предлогами тормозило подлинных творцов». Но известно, что именно в этом издательстве, благодаря личным усилиям главного редактора Валентина Сорокина, вышли книги репрессированных поэтов — Павла Васильева и Бориса Корнилова. В 1990-м году Борис Можаев напишет: «Мой роман „Мужики и бабы“ (книга первая) был отвергнут четырьмя журналами, пролежал три года, и только благодаря смелости и настойчивости главного редактора издательства „Современник“ Валентина Сорокина был выпущен в свет. Тот же Валентин Сорокин под свою ответственность (письменную) издал и всю мою книгу „Старые истории“ в 1978 году…»

У Сергея Семанова мы можем прочесть, за что громили издательство на Комитете Партийного Контроля — за патриотизм и принадлежность к «русской партии», т. е. за национально-государственническую позицию. «Первыми в 1979–1980 годах подверглись атаке с Лубянки издательство „Современник“, директор его Ю. Прокушев и главный редактор В. Сорокин. Опыт т. Ягоды был позабыт, возились долго, не всегда умело. (…) Ну, одолели в конце концов, сняли Прокушева и Сорокина, но с каким шумом! Впрочем, в издательстве с тех пор перестали выходить и боевые книги современных патриотических авторов, и переиздания русской классической мысли».

Читая В. Огрызко, можно подумать, что Юрий Кузнецов тяготел к изощрённому мазохизму — не признавая в Валентине Сорокине ни поэта, на гражданина, ни вообще сколь-нибудь значимую личность, он с упорством маньяка стремился попасть в его подчинённые. Сначала почти десять лет Кузнецов проработал под началом «злого гения» в «Современнике», а потом ещё шестнадцать лет на Высших литературных курсах, где Сорокин был проректором.

Я отлично помню Юрия Кузнецова — высокого, чуть грузноватого, с грубыми чертами лица, с горделивой осанкой. И этот орёл, написавший «Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные — обман и подделка», — столько лет мирился с тем, чтобы им командовал его «душитель»?! Тут что-то не так: либо Кузнецов не поэт, а имитатор, либо Сорокин не «злой гений», а добрый. Лично я склоняюсь ко второму варианту. И думаю, что вряд ли герою жизнеописаний В. Огрызко, воскресни он вдруг, лёг на душу бы тот «творческий метод», который использует его биограф. Кузнецов был требовательным человеком, каждое своё печатное слово он взвешивал, гранил. Подтверждение тому его проза о времени учёбы в Литературном институте. Мы видим здесь очень уверенную самоапологетику: выбросился, будучи нетрезвым, из окна — вокруг этого события возведен целый мистический «забор». Бил бутылки о потолок в общежитии (вряд ли он в тот момент сочинял шедевры!), это, оказывается, эстетическое действо. Но в этой самоапологетике всё-таки нет ничего оскорбительного по отношению к другим, зато есть стремление к красоте, жажда проникнуть в глубину явления, пусть даже и самого ничтожного.

Каждый поэт в глубине души знает цену своим стихам и самому себе, и этим он отличается от обычных людей. С 1995 по 2000 год я училась в Литературном институте. Мучительно осознавая свой запоздалый старт, в свободную минуту я бежала на ВЛК: именно Валентин Сорокин, ко всему прочему выдающийся педагог, оказал на моё становление решающее влияние. В кабинете проректора ВЛК я стала свидетелем нескольких бесед двух поэтов: Сорокина и Кузнецова. Утверждаю ответственно: никакого высокомерия ни один из них друг к другу не выказывал. Впрочем, гордыня Валентину Сорокину никогда и не была свойственна, что же касается Кузнецова, то меня удивляла разница его отношения к студентам и слушателям и к своему начальнику по курсам. Несколько раз я видела, как девушки с высших курсов подходили к нему с рукописями или с книгами. Поэт с ними, жаждущими общения, был, скажем так, весьма малоприветлив. Но никакой заносчивости или грубости в отношениях с Сорокиным он себе не позволял. Почему? Боялся начальства? Это просто оскорбительное предположение: у настоящего поэта один начальник — Господь Бог. Прикидывался? Ну, это вообще глупость.