Лидия Сычёва - Время Бояна

• Название: Время Бояна
• Автор: Лидия Сычёва
• Издательство: БУКИ ВЕДИ
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4253-0172-7

От автора.

В 2002 году в Челябинске вышла моя книга «Тайна поэта», посвященная жизни и творчеству Валентина Сорокина. Мне казалось, что я закрыла тему, и добавить что-то принципиально новое к этому исследованию будет сложно.

Но с того времени написано и опубликовано несколько книг о Валентине Сорокине — «Беречь Россию не устану…» Юрия Прокушева, «Красивая мудрость слова» Николая Захарова, «Культовый поэт русских клубов Валентин Сорокин. 15 тайн русского сопротивления» Александра Байгушева; вышел в свет очерк Анатолия Белозёрцева «Журавлиная высь» (в сборнике «Священного призвания огонь»). В литературной периодике то и дело вспыхивала полемика по поводу творческой и общественной деятельности поэта. У Валентина Сорокина выходили новые книги, его стихи публиковались в «Литературной газете», газете «Завтра», «Нашем современнике», «Московском литераторе», «Приокских зорях», «Подъеме», «Слове», «Литературном меридиане» и многих других изданиях. Жизнь шла своим чередом и получала отражение в очерках и эссе, интервью и статьях, прямо или косвенно посвященных творчеству поэта. Мои новые работы по данной теме были напечатаны в журналах «Москва», «РФ сегодня», «Поэзия», «Молодая гвардия», «Полдень», «МОЛОКО», газетах «Танкоград», «Литературная Россия», на сайтах АПН, «Русская народная линия».

Так родилась книга «Время Бояна». Надеюсь, она будет интересна всем, кто любит русскую поэзию и художественное слово.

---

Каждый поэт в глубине души знает цену своим стихам и самому себе, и этим он отличается от обычных людей. С 1995 по 2000 год я училась в Литературном институте. Мучительно осознавая свой запоздалый старт, в свободную минуту я бежала на ВЛК: именно Валентин Сорокин, ко всему прочему выдающийся педагог, оказал на моё становление решающее влияние. В кабинете проректора ВЛК я стала свидетелем нескольких бесед двух поэтов: Сорокина и Кузнецова. Утверждаю ответственно: никакого высокомерия ни один из них друг к другу не выказывал. Впрочем, гордыня Валентину Сорокину никогда и не была свойственна, что же касается Кузнецова, то меня удивляла разница его отношения к студентам и слушателям и к своему начальнику по курсам. Несколько раз я видела, как девушки с высших курсов подходили к нему с рукописями или с книгами. Поэт с ними, жаждущими общения, был, скажем так, весьма малоприветлив. Но никакой заносчивости или грубости в отношениях с Сорокиным он себе не позволял. Почему? Боялся начальства? Это просто оскорбительное предположение: у настоящего поэта один начальник — Господь Бог. Прикидывался? Ну, это вообще глупость.

Кузнецов не мог не признавать за Валентином Сорокиным очевидных достоинств, которыми сам он не обладал. Во-первых, буйный общественный темперамент — Валентин Сорокин не только поэт, но и замечательный организатор — литературных вечеров, общественных акций и пр. Во-вторых, гражданская смелость и честность Сорокина известны. В начале «нулевых» я помогала своему учителю в издании двухтомника публицистики. Так вот, три наборщика, один за другим, отказывались набирать рукопись — боялись, что их засудят, как «пособников», выступающих против «либеральной диктатуры»…

И, наконец, о том, что Кузнецов якобы сказал о Сорокине «я такого поэта не знаю». Приписывать ему теперь можно всё, что угодно — на тот свет телеграмму не пошлёшь. Но я хорошо помню эпизод, когда Валентин Сорокин и Юрий Кузнецов встретились впервые после публикации в «Московском литераторе» (2003, № 1) статьи «Путь в одиночество». Цитирую:

«Кожиновская еврейская проницательная практичность, прозаическая пристальность его очков неприятно процедила и оклассичела многие стихи Юрия Кузнецова: сковывала и вроде приостанавливала крылатость и высоту поэта, приземлило его слово и страсти, отравила бесцветьем. А Юрий Кузнецов — знаменитый поэт». И ещё: «И Юрий Кузнецов — молодец. В партию вступил с моей рекомендацией, а переводами занялся один. Много перевёл. Даже за „Библию“ зацепился, переклал на современный язык Иисуса Христа. Но Вадиму Валериановичу Кожинову дюжины и дюжину стихотворений преподнёс. Ишь, суровый и независимый какой: классик — классик, орла по размаху крыльев видать. Не жадничает — на посвящениях Иисусу Христу и Вадиму Кожинову?..»

Цитируя статью, я так увлекалась, что перечитала её всю. До чего же всё-таки Валентин Сорокин — человек красивый! Ну, да, критикует он своих литературных собратьев — но ведь не рождают его слова чувства злобы или разрушения. Потому что за ним стоит красота, и она — главный герой лучших стихов, статей, очерков — сколько же он всего создал!..) Так вот, Юрий Кузнецов, нахохлившись, в тёмном пальто, сидел в кресле на лестничной площадке второго этажа (флигель ВЛК). «Здравствуй, Юра!» — Валентин Васильевич подошел, протянул руку. Кузнецов тяжело встал, руку пожал. Был он чернее тучи. «Не обижайся, Юра. Я — прав».

Насколько я знаю, больше к этой теме поэты не возвращались, отношения их не ухудшились. Кузнецов мог бы ответить своему критику в печати, но — не стал. Почему? Потому что, на мой взгляд, в глубине души он признавал правоту Сорокина. С другой стороны, соперничество между большими поэтами — вещь неизбежная и совершенно естественная, нормальная, потому что «…Ведь я ищу не просто голубую, А самую бессмертную звезду». Каждый настоящий стихотворец обречен на пристрастность — строки его оплачены слишком дорогой ценой. В декабре 2010-го, в Петрозаводске, я стала свидетельницей настоящей «поэтической битвы» между питерцем Владимиром Шемшученко и мурманчанином Николаем Колычевым. До поздней ночи в гостиничном номере звучали стихи, песни, переводы — два поэта, выступая по очереди, доставили нам, слушателям, величайшее духовное наслаждение. Кто из них лучше, кто победил? В этот вечер они оба были на высоте, а их открытое творческое соперничество стало для меня незабываемым литературным впечатлением.

Одним из поводов к появлению статьи «Путь в одиночество» стала антология «Свет двуединый: Евреи и Россия в современной поэзии» с послесловием В. Кожинова. Это издание Валентину Сорокину принесла я. Заодно уж расскажу и о том, как я в первый и в последний раз увидела Кожинова. Дело было в ИМЛИ, рабочая группа обсуждала создание вузовского учебника по литературе второй половины XX века. Кожинов выступал со своими предложениями в раздел поэзии. Его позиция была вполне традиционной: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина… Эти три имени прозвучали точно, первыми, остальных я не запомнила. Следом выступал Валентин Сорокин: «А как же Василий Фёдоров, Борис Ручьёв, Людмила Татьяничева?..» Вёл заседание Виктор Петелин. Чем дело закончилось, не знаю — вскоре мне надо было уходить. Кожинов запомнился мне человеком спокойным, уверенным, чуть рассудочным — «интеллигентным». «Прозаическая пристальность его очков» — это очень точный образ.

Недавно, готовя для выкладки на интернет-портал «Хронос» сборник литературно-критических статей Валентина Сорокина «Благодарение», я невольно перечитала очерки, посвященные Василию Фёдорову, Борису Ручьёву, Людмиле Татьяничевой, а после и всю книгу (в ней около двадцати персоналий). Я была поражена гармоническим единством, которое открылось мне: рассказывая о сильных сторонах творчества своих героев, автор в то же время нигде не преувеличивает их достоинств. Что удивляет? Все эти поэты поразительны своей независимостью. По технике они несравнимо выше многих нынешних «звёзд», по глубине выражения — выше намного, по форме — разнообразны, а главное, всех их отмечает цельность мировосприятия. Это художники в подлинном смысле этого слова (особенно меня поразил Борис Ручьёв).

Нет, это не плакатная советская поэзия (Безыменский, Межиров). Это не ядовитость диссидентства, не пустозвонное подражание «модам», не больной андеграунд, не надуманный «миф», чтобы казаться загадочным, умнее, чем есть. Это русские люди в лучшем своём выражении. Талантливые, отборные. Самобытные и самодостаточные. Целый пласт первоклассных поэтов, заслонённых, впрочем, более крикливыми и модными «поводырями», которые потом и подвели страну к пропасти.

Но Россия всё ещё держится на остатках самобытности: да, «моднее» быть в конъюнктурном искусстве, это принесёт больше славы, а всё же, как привлекательна самобытность, самостоятельность и самостояние на земле! «Никогда не победят красоту патлатые твари!», т. е. черти. Юрию Кузнецову было доступно это чувство — чувство красоты. Это видно по таким его стихам, как «Раздумье» (1967), «Отсутствие» (1967), «Я любил её чисто и строго» (1967), «Диван» (1969), «Муравей» (1969), «Не сжалится идущий день над нами…» (1969), «Водолей» (1970), «За сияние севера я не отдам…» (1970), «Авось» (1971), «Ночь уходит. Равнина пуста…» (1974), «Распутье» (1977). Он был поэтом: «Эти ласки на грани смешения / Человека, огня воды». Но почему же естественное, как мне кажется, для любого человека чувство красоты, оказывается не доступным биографу Кузнецова?! Это что, порок рождения? Болезнь? Вирус?

Но так недолго заразить и всю газету — превратив её в собрание недостоверных слухов, писательских склок, скандалов и прочей грязи. Разве такое «удобрение» пойдёт на пользу нашей словесности?! Давно ли Юрий Горюхин призывал (по моей просьбе) подписываться на «ЛР», и вдруг, он же назван «г-ном Гостюхиным», гонителем свобод, душителем литпроцесса в Башкирии. Я-то Юру знаю 15 лет, мы вместе с ним учились, ходили на семинары к «деду» (Николаю Семёновичу Евдокимову, Царствие ему Небесное, хороший был писатель), создавали журнал «МОЛОКО»… Горюхин, автор тонкой ироничной прозы, главный редактор «Бельских просторов», классический интеллигент-очкарик — гонитель?!.. (Ну тогда я не знаю, как назвать самого В. Огрызко. Великий Инквизитор, что ли?!..) Но разве возня вокруг «г-на Гостюхина» добавила газете авторитета?! А история с журналом «Север», с публикацией юбилейного интервью Елены Пиетиляйнен?! И тут «дорожно-моечная машина» проехала мимо — правильно, у людей праздник, самое время их вспрыснуть, «освежить отношения»… И что, «слово истины», увеличило «ЛР» число подписчиков в Карелии?! Или дело не в людях, а в собственных амбициях: у меня в руках газета, что хочу, то и ворочу?.. Борьба за читателя — обитателя цэдээловского буфета? Тогда тираж — 4800 — это ещё не «дно», падать можно и дальше.