Леонид Словин - Такая работа

• Название: Такая работа
• Автор: Леонид Словин
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1965

Леониду Словину 34 года, по профессии он юрист, работник уголовного розыска. Начал печататься в 1961 году в журналах «Сельская молодежь», «Советская милиция» и газетах «Северная правда», «Молодой ленинец» (Кострома), «Вечерняя Москва».

Повесть «Такая работа» — первое крупное произведение автора. На конкурсе, проведенном Министерством охраны общественного порядка РСФСР и правлением Союза писателей РСФСР в 1964 году, повесть была удостоена второй премии.

---

— К сожалению, — сказал первый секретарь, и в зале стало совсем тихо, — в нашем городе произошел неприятный случай: есть сигнал, что группа работников уголовного розыска во главе с начальником отделения коммунистом Ратановым допустила нарушение социалистической законности. Есть сведения и о том, что оперуполномоченный этого отделения Барков, находясь в приятельских отношениях с одним из преступников, устраивал у себя на квартире выпивки…

Ратанов чувствовал, что на него смотрят десятки людей, но не видел ни одного из них, впившись глазами в лицо Артемьева.

Докладчик перешел к другим вопросам, он анализировал работу областной прокуратуры, областного суда…

После доклада был перерыв.

Ратанов не выходил из зала, чтобы не рассказывать в сотый раз о Волчаре, Баркове, Джалилове, не заводить разговор о том, почему таких, как Варнавин, нужно обязательно ловить прямо на месте преступления, во имя тех же самых людей, о которых говорил Артемьев. И все же он записал на листе бумаги:

«1. Кто такой Волчара.

2. Кто такой Джалилов.

3. Как предупредить преступление.

4. О Баркове. О Шальнове. О Скурякове».

После второго перерыва он послал в президиум записку с просьбой дать ему слово.

Собравшиеся в зале не привыкли отмалчиваться на совещаниях. Почти все привезли с собой записи, заметки с предложениями, замечаниями.

Это были люди, прошедшие трудную жизнь сельских и городских начальников милиции, прокуроров, судей; многие были членами бюро райкомов партии, депутатами райисполкомов, решали сложные вопросы районного и городского строительства, производства, колхозной жизни. Поэтому Ратанову пришлось долго ждать, пока наконец председательствующий сказал:

— Подготовиться Ратанову — горотдел милиции.

И с этой минуты он уже ничего не слышал, до того момента, когда в президиуме снова прозвучала его фамилия.

— Каяться пошел, — сказали сзади, но он не оглянулся.

— Товарищи! В докладе секретаря обкома партии упоминались работники уголовного розыска горотдела, я и другие, как спровоцировавшие преступление. Я должен сказать, что никто из нас его не провоцировал… Я должен в нескольких словах рассказать здесь о преступнике, которого называют Волчарой…

Ратанов чувствовал, что говорит без души, совсем не то и не так, как надо было говорить в этом зале. Слишком много раз он мысленно произносил эту речь…

Он пробовал охарактеризовать Волчару, но острое чувство совершаемой ошибки отвлекало на себя все его внутренние силы, он говорил вяло, и зал зашелестел разговорами.

— Товарищ Ратанов, — внезапно перебил его Кривожихин, — вот вы здесь говорите, что факты, которые привел в своем выступлении секретарь обкома, неверны, вы позволили себе так выразиться… В связи с этим у нас в президиуме возникли два вопроса, ответьте, пожалуйста, на них, и все будет ясно… Вы о краже знали заранее?

— Мы узнали за час…

— Хорошо. Можно было ее предупредить за это время?

— Можно, но…

— Минуточку. Вы допустили совершение преступления?

— Мы арестовали преступников в момент его совершения.

— Да, но оно совершилось, поскольку преступник уже вынес из торгового зала кусок материала… Вы преступление допустили. Так о каких неточностях вы говорите?! — Голос Кривожихина зазвучал высоко и тонко. — В чем вы сомневаетесь? По-моему, все ясно, товарищи, — обратился он к залу. — Как?

— Ясно! — закричали несколько человек из первых рядов.

Ратанов перевел взгляд на сцену.

Кривожихин, наклонившись к Артемьеву, что-то шептал тому на ухо, и Артемьев несколько раз согласно кивнул головой. А в глубине сцены, позади длинного стола президиума, за маленьким круглым столиком трудилась редакционная комиссия. Скуряков, видимо, избранный председателем, озабоченно листал напечатанный на машинке проект резолюции… Все было знакомым, привычным, неизменным.

Оборвав фразу на полуслове, Ратанов, махнув рукой, пошел с трибуны.

Подполковнику Макееву теперь было все ясно. Управление пока не вмешивалось в уголовное дело, которое вела прокуратура. Он несколько раз прощупывал почву в административном отделе, но так ничего и не уяснил. А после неумного мальчишеского поступка Ратанова Макеев понял, какова будет реакция.

Прямо перед ним во втором ряду сидел Веретенников. Прикрыв нижнюю часть лица блокнотом, он что-то шептал нагнувшемуся к нему Шальнову.

— Их могут не сегодня, так завтра под стражу взять, — говорил Веретенников, — а они у нас с оружием ходят…

«Доволен», — с неприязнью отметил Макеев.

— Молод еще, — вздохнул Шальнов, — сам сломал себе шею. Не надо было выступать.

Когда на трибуне появился начальник отдела кадров, Ратанов совсем упал духом: он уже дважды до этого громил Ратанова за нерегулярные занятия с оперсоставом, за Гуреева, который пропускал в вечернем университете каждый третий семинар. Но на этот раз начальник ОК ничего плохого о горотделе не сказал.

Ратанова неожиданно поддержал один из ораторов — прокурор соседнего города, которого Ратанов лично не знал, но слышал, что тот «толковый» и «работяга». Они там тоже задержали с поличным опасного рецидивиста, и ничего предосудительного он в этом не находил.

Просили слова Карамышев и Щербакова, но им не дали — хотели больше послушать работников периферии: со своими — городскими — всегда можно встретиться.

Макеев внимательно слушал выступающих и следил за Ратановым.

Ему вспомнилось, как в начале пятьдесят третьего года в этом самом зале решался вопрос об увольнении его из органов госбезопасности; как бывший начальник управления, не проработавший в их коллективе и полгода, свалившийся к ним откуда-то из Зугдиди прямо в пятикомнатную квартиру, обставленную конфискованной мебелью, говорил о его политической мягкотелости, незрелости, о противодействии мерам, санкционированным лично Берия. Большинство сидевших в зале и знавших Макеева лично, смущенно прятали глаза, застигнутые врасплох привычными громкими фразами, которые на этот раз били по хорошо известному им человеку. Никто из них не осмелился выступить. Да это было бы и бесполезно, и он сам боялся поставить кого-нибудь под удар.

«Думаешь, струшу, промолчу, — мысленно говорил он Ратанову, — плохо же ты думаешь обо мне!»

Уже выступили областной прокурор и председатель облсуда.

«Давай, Петр Васильевич! — сказал себе мысленно Макеев, идя к трибуне. — Оратор ты не бог весть какой, однако…»

— Ратанов действовал с согласия заместителя начальника управления, — медленно сказал он, — а согласие начальника становится в этом случае приказом…

Он видел, как Артемьев записал что-то себе в блокнот, а Кривожихин отвернулся от трибуны и стал смотреть в зал.

— Гуманизм не всепрощение, — говорил еще Макеев. — Недавно мы задержали с поличным карманника. Так знаете, что он сказал милиционеру? Он сказал ему: «Ты видел, как я лез в карман, почему же ты меня не одернул, не предупредил, неправильно, мол, товарищ, делаешь! Вас профилактике учат!» А карманник этот Жахен — его многие знают, — он уже раз пять сидел за карманные кражи…

Перед заключительным словом Артемьева выступил Скуряков.

— Неужели Барков не подумал, кого он ведет к себе домой? — начал Скуряков. — Вора-рецидивиста, убийцу — Джалилова! Кого вы хотели скомпрометировать, товарищ Барков? Органы милиции? Или всех нас, работников административных органов, сидящих в этом зале? Вы не постыдились даже ввести в заблуждение заместителя начальника управления, санкционировавшего эту в кавычках операцию…

Заседание закончили около девяти вечера. Прокуроров, судей и начальников милиции вместе с секретарями партийных организаций оставляли еще на один день. Остальные уезжали ночью. На следующий день, по окончании совещания, планировалось коллективное посещение областного драматического театра.

Ратанов с Егоровым вышли на улицу последними.

— Нужно было сказать, что Волчара обворовал универмаг, — недовольно сказал Егоров.

«Передали ли Артемьеву мое письмо?» — думал в это время Ратанов. Он послал его накануне.

— Просто из головы все вылетело… тем более, что обвинение Карамышев не предъявил еще…

— Формальность. Ты знаешь, что Скуряков приказал не давать Варнавина нам на допрос? Варнавин написал, что мы пытаемся навязать ему какие-то дела, объявил в знак протеста голодовку…

— Завтра с утра Дмитриев поедет искать пистолет. Он где-то недалеко от магазина, если ребятишки его не прибрали…

В вестибюле еще толпился народ.

— Румянцеву два года дали…

— С этим теперь строго…

— «Дело Румянцева», «дело Ратанова», «дело 306»…

У выхода к ним подошел Веретенников — он собирался в горотдел.