Андрей Остальский - Иностранец ее Величества

• Название: Иностранец ее Величества
• Автор: Андрей Остальский
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-367-02132-5

Увлекательная энциклопедия английской жизни, составленная русским журналистом Андреем Остальским, который вот уже почти двадцать лет живет и работает в Великобритании.

---

Майкл Хауард тоже живет в Фолкстоне, он был долгое время депутатом парламента от нашего округа. Я познакомился с ним на конференции Консервативной партии в Борнмуте, где вместе с коллегами из Би-би-си рассказывал о ситуации в Восточной Европе. А затем сталкивался с ним и в телестудиях, и просто на улицах Фолкстона. И даже один раз в поезде. Хауард неизменно был приветлив, мил, человечен. Совершенно не похож на ходульного высокомерного политика… Так что нападение на него Паксо буквально разрывало меня на части: с одной стороны, я восхищался коллегой, а с другой — сочувствовал симпатичному земляку Хауарду. Думал: не хотел бы я оказаться на его месте. Хотя с точки зрения свободы слова, защищенности общества это, наверное, замечательно, что можно вот так вот действующего министра — одного из самых главных в правительстве — прямо на глазах многочисленных зрителей — припирать к стенке. Надо сказать, что во времена Паксо «Ньюз-найт» смотрели все, кто так или иначе интересовался политикой, а таких набирались сотни тысяч, если не миллионы…

Политической цензуры в Англии нет и быть не может — ни прямой, ни косвенной. Но истеблишмент способен иногда отомстить резвому журналисту — не принять в члены клуба, например.

Клуб назван именем своего основателя актера Дэвида Гэррика. Ох, вот уж был знаменитый лицедей, и при этом богатый. И главное — принятый в свете. Директор королевского театра Друри-Лейн. И вот что еще я думаю: не так много в мире стран, где в XIX веке актеры могли проникать в среду аристократии, получать титулы и даже основывать привилегированные, закрытые джентльменские клубы. Кстати, и Гэррик тоже был потомком бежавшего из Франции гугенота.

Но вот с женщинами дело тут обстоит несколько иначе. До недавнего времени их не только в члены «Гэррика» не принимали ни при каких обстоятельствах, но даже и в качестве гостей они могли быть приглашены лишь со множеством оговорок. Во-первых, только в дневное время, а в золотые вечерние часы — ни-ни! Во-вторых, входить они должны были через черный ход, как прислуга. Но ведь такого рода клубы джентльменов и придуманы были в значительной степени для того, чтобы дать им возможность вырваться из семьи, отдышаться, понаслаждаться свободой вдали от неусыпного ока супруги… Какой же смысл женщин туда допускать — вся концепция летит вверх тормашками…

Но в нынешние политкорректные времена такая аргументация уже не работает. Дело дошло до того, что порядки в клубе «Гэррик» стали предметом разбирательства в парламенте. Левые фракции пытались провести закон, который вынудил бы подобные клубы предоставлять членство лучшей половине человечества. Но потерпели поражение. У противников законопроекта имелся сильный аргумент: негоже парламенту вмешиваться в частные дела, нельзя создавать столь опасный прецедент, это же попрание английских свобод!

Знаменитый анекдот о традиционной роли клуба в жизни джентльмена. Попали англичанин, француз и русский на необитаемый остров. Русский с французом построили себе по шалашу, а англичанин вынужден был трудиться дольше — сооружая сразу три. «Зачем вам столько?» — удивились его товарищи по несчастью. «Это минимальное количество, без которого я никак не могу обойтись, — отвечал англичанин. — Первый — это мой дом, второй — это мой клуб. А третий — это клуб, в который я ни ногой!»

Впрочем, «Гэррик» сделал небольшой шаг навстречу времени: женщин, приглашенных в гости, теперь пускают через парадные двери. Но видел я там «живую» женщину, по-моему, только один раз.

Когда член клуба приходит на обед или ужин, он должен по правилам сесть на пустующее место за гигантским овальным столом посреди зала — по левую руку от последнего из пришедших до него. Смысл в этом следующий — заставлять членов общаться между собой без разбору, знакомиться и так далее. Но те, кто позвал гостя (а теперь, возможно, и гостью), получает право на отдельный столик. За каковым я и сиживал многократно. И надо сказать, что, особенно в первый раз, испытал острое разочарование. Как-то все… нафталинно, что ли. Тяжелые портьеры, высоченные потолки, стены, обшитые деревом, огромное число здоровенных портретов каких-то напомаженных мужиков в париках и в кафтанах или смокингах… Но главное, признаюсь, кухня… Скажем вежливо: не оставляет ярких воспоминаний. Не соответствует высоким ожиданиям. Возможно, дело в том, что меню существенно не менялось последние лет двести. А вот обслуживающий персонал — все больше теперь из Юго-Восточной Азии, причем не из Непала… Видно, «Гэррику» приходится экономить, находить рабочую силу подешевле.

Но бармен — тот, конечно, похож на настоящего камердинера из кино. Держится с неподражаемым чувством собственного достоинства и говорит со старинным аристократическим акцентом, резко отличающимся даже от классики — так называемого оксфордского английского. От собеседника в зале такое услышать, наверное, показалось бы претенциозным. А вот от бармена — круто. Cool.

В первой половине девяностых позвали меня как-то в клуб вместе с заезжим главным редактором одной московской газеты. Тот в Англии был чуть ли не впервые и вообще по миру еще мало совсем тогда поездил. И вот повел нас радушный хозяин перед ужином в бар — принять, как положено, аперитив. Я заказал себе джин с тоником, банально, конечно, но здесь не очень-то принято оригинальничать. А вот московский гость удивил: попросил коньяка. Но мне кажется, бармен почти не изменился в лице, только правая бровь чуть приподнялась, буквально на миллиметр какой-нибудь. И то, возможно, мне показалось. Люди, вкушавшие свои аперитивы вокруг нас, на долю секунды замолчали, но тут же вернулись к своим разговорам, как будто ничего особенного не произошло: ведь выдавать свое удивление считается крайне неприличным. И рассматривали русского оригинала совсем незаметно, ловко прикидываясь, что ищут глазами кого-то или что-то другое. Наш любезный хозяин тем более не подал виду, что случилось нечто сверхъестественное. Ни глазом не моргнул, ни ухом не повел. А вот я, чурбан неотесанный, чуть не поперхнулся от неожиданности. Хотя, если подумать, что уж такого, в конце-то концов? Разве Англия не славится своими эксцентриками? Ну да, никто никогда здесь коньяк — главный и самый дорогой вид дижестива — перед едой не пьет.

Водку, джин, виски, как правило чем-то разбавленные, сколько угодно. Но только не коньяк.

Ну, так тем более интересно. Свежо.

В советские времена так могли поступить очень многие — я в том числе. И не такое творили…

Я собирался при встрече обсудить происшествие с Уиллом, но забыл: уж больно много времени прошло, пока он меня опять позвал в «Гэррик» пообедать. Не знаю, что бы он сказал, может быть, перевел бы разговор на другую тему — негоже подмечать, а уж тем более обсуждать чужие промахи…

Видимся и перезваниваемся мы с Уиллом нечасто. Но при этом он без тени сомнений называет меня своим другом. Мало того, как-то раз у него вырвалось: «Знаешь…»

Я вот написал: «знаешь», во втором лице единственного числа, и вдруг задумался, а действительно ли мы с ним на «ты»? Формально, наверное, да, ведь он же зовет меня «Андрей», а я его — «Уилл». Вот если бы он называл меня по фамилии и мистером, тогда это уж точно — «вы». А как иначе разобраться с двумя формами обращения? Ведь в современном английском слово «you» означает и то и другое: и «тыканье», и «выканье». Но с другой стороны, Уилл позволяет себе подтрунивать лишь над своими детьми и женой, а с нами, даже через двадцать лет после знакомства, по-прежнему подчеркнуто вежлив, деликатен, сдержан, даже церемонен, следит за тем, чтобы ни полутоном, ни полунамеком не задеть нашего самолюбия…

А потому мой вывод: нет, фамильярность в общении с ним невозможна. А значит, и в переводе, однозначно — «вы».

Так вот, однажды Уилл сказал: «Вы знаете, со времен моей работы в компании я сохранил только одного друга — вас».

Я был и польщен, и поражен. До своего ухода из компании Уилл годами работал в тесном контакте с десятками людей — британцев, между прочим. А другом остался только я, представитель чужой страны и культуры, вливающий в английские животы кислое болгарское вино, лишь недавно начавший понемножку что-то понимать в этой стране и ее жителях. И разбираться в том, что прилично пить перед обедом или ужином в закрытом клубе, а что — нет.

Но пишу я это все не для того, чтобы похвастаться, а для того, чтобы объяснить, что именно называется здесь близкой, особенной, доверительной дружбой. Обмен семейными визитами — по одному разу в год. И пара обедов в клубе… Правда, если умножить число наших встреч на двадцать, то набегает приличная цифра.

Справедливости ради надо сказать: если потребуется, Уилл, конечно, придет на помощь. Пару раз за свою английскую жизнь, попав в материальный переплет, я подумывал: не стрельнуть ли у него несколько тысяч на пару месяцев или даже на год? Уверен, Уилл бы не отказал. Но мне этого делать чрезвычайно не хотелось. Мне казалось, что это будет конец нашей дружбы, требующей хотя бы иллюзии равенства.